Лейдерман Н.Л. и Липовецкий М. Н. Современная русская литература: 1950— 1990-е годы: Т. 2

«Между собакой и волком»: метонимии хаоса

Однако уже в следующем романе Саши Соколова «Между со­
бакой и волком» (1979) сама природа метаморфоз, происходящих
внутри хаоса, ставится под сомнение. Здесь, как и в «Школе для
дураков», творческая воля каждого из трех центральных повество­
вателей романа (точильщика Ильи, охотника Якова Паламахеро-
ва, автора полупародийных стихов и глав «Дневник запойного»,
и безличного автора) выражает себя через метаморфозы. Но в этом
романе метаморфозы, как правило, удивительно однокачествен­
ны. Они и совершаются здесь по метонимической, а не метафори­
ческой, логике: волк превращается в собаку; лис, привязанный к
рельсам, — в Илью, к тем же рельсам точно так же привязанного;
безногий точильщик — в хромого кустаря-кожевника, железно­
дорожный инспектор — в поручика и морячка, случайных сосе­
дей Ильи по вагону; Паламахеров — в своего прадеда, Орина — в
слабоумную девочку, Петр — в Павла, Калуга — в Кострому,
охотник — в убийцу… Потому так важен в композиции романа
мотив родственности всех со всеми через множество опосреду­
ющих звеньев; «Волчья река — это, паря, твоя родня», — говорит
о себе Илья в первой главе романа. Потом окажется, что железно­
дорожный инспектор — его родной брат, а Яков Ильич Алфеев,
одноногий товарищ по несчастью, возможно, его сын.
Непрерывные метонимические (не по сходству, а по соседству)
метаморфозы формируют особую вечность. Это вечность однород­
ная, однокачественная и потому тягостно-неподвижная. Это Си­
зифова вечность. Небытие, смерть представляются единственной
возможностью преодоления этой вечности. Симптоматично, что
только на пороге смерти (или после нее) персонажи Соколова
переживают качественную метаморфозу: «злоблудучая фря» Орина
после смерти становится «непонятной незнакомкой», узнаваемой
как «Вечная Жизнь» и одновременно несущей верную смерть
своим обожателям; юродивый шут Илья, при жизни лишь иро­
нически обыгрывавший свое «пророческое» имя («Мыслил я тучи
вспять завернуть, да лень одолела, назюзился и размяк»), в пос-
лесмертном послесловии осознает истинно пророческий вес сво­
их слов, вопрошая собеседника: «Или сокровенны тебе слова мои?»;
а неудачливый — судя по полупародийным стихам — поэт Яков
Ильич Паламахеров, пройдя через видение смерти, возвышается
до неподдельно поэтического слова, сливаясь в этом слове с без­
личным автором.
407 Вот почему творческое сознание, порождающее метаморфо­
зы, в романе Соколова вновь, как и в «Школе», притягивается к
смерти: смерть, как и в финале поэмы Ерофеева, видится здесь
единственно реальной, и значит, единственно подлинной мета­
морфозой. Не случайно сам Соколов парадоксально определяет
свой роман как повествование «о беспрерывности человеческого
существования, о его замкнутости»1.

Літературне місто - Онлайн-бібліотека української літератури. Освітній онлайн-ресурс.