Николай I, несомненно, затрачивал много труда и вре­
мени на дела государственного управления и стремился
лично и деятельно руководить им. У него не было ни уиюмчшя, ин доверия к унаследованной от Екатерины
и Орлтп Александра системе бюрократических учрежде­
ний. Для этого он слишком хорошо знал внутреннее бес­
силие бюрократической машины и глубокую испорчен­
ность бюрократической среды. Недовольство плохо
налаженным и уж сильно разлаженным порядком, недове­
рие к людям и к общественным группам — психологиче­
ская основа николаевского деспотизма. Всякая самосто­
ятельность мысли и деятельности представлялась ему
недопустимым «всезнайством и противоречием», и вся
надежда бьуга на строгую исполнительность и беспреко­
словное повиновение. В министрах он видел лишь испол­
нителей своей воли, а не полномочных и ответственных
руководителей отдельных ведомств. Широко развитая
система министерских докладов «на высочайшее имя» по
самым разнообразным вопросам давала императору
возможность играть роль верховной власти, непосредст­
венно распоряжающейся в стране. Он считал своей обя­
занностью лично разрешать все сколько-нибудь сущест­
венные дела и вопросы. Компетентность предполагалась
как-то сама собой. Николай, подобно Суворову, не до­
пускал «немогузнайства» в делах службы, а ведь он на
всю жизнь смотрел как на службу, в том числе и на свою
правительственную деятельность. Он и выработал себе
большую самонадеянность, и всякие вопросы решал
краткими и бесповоротными повелениями. По долгу пра­
вителя он считал себя сведущим во всяких делах, «каким
должен быть всякий в его положении». Известен рассказ
о том, как он обошелся с первым государственным бюд­
жетом, какой ему представил на утверждение министр
финансов. Николай отнесся к делу с большим внимани­
ем, просмотрел все сметные предположения и собствен­
норучно переправил ряд цифр, означавших размеры
предположенных расходов; все это было сделано, конеч­
но, на глаз, по усмотрению и минутному вдохновению.
Вся постройка бюджета оказалась сбитой и спутанной.
Пришлось министру выяснять монарху, что так, по-обы­
вательски, нельзя вести государственное хозяйство,
и представить на утверждение другой экземпляр сметы,
свободный от трудолюбивых, но произвольных поправок.
С годами Николай приобрел много сведений и навыков,
многое уяснял себе, участвуя в комитетах по разным
вопросам, и вырабатывал свои решения с большим вни­
манием. Но решение всегда оставлял за собой, как само­
286 держец. В существенном он лично направлял свою поли­
тику; «он действовал добросовестно по своим убеждениям:
за грехи России эти убеждения были ей тяжким бре­
менем»,— записала вдумчивая современница, В. С. Ак­
сакова, в годину его смерти. Когда возникали вопросы
более сложные, особенно касавшиеся более или менее
существенных преобразований, проекты передавались
па обсуждение комитетам из лиц доверенных, по лично­
му выбору императора. Он следил за ходом обсуждения,
влиял на него сообщением своих мнений, но и сам все
более вживался в тот дух консерватизма, в ту крайнюю
сдержанность перед сколько-нибудь существенными но­
выми начинаниями, которые все чаще приводили к бес­
плодному исходу комитетских рассуждений. Если же
доходило до нововведений, то намеченные мероприятия
осуществлялись обычно в виде опыта в какой-нибудь
области государства, а затем вносились в Государствен­
ный совет в форме законопроектов, по существу уже
одобренных государем, а то просто получали утвержде­
ние, помимо совета, резолюцией на министерском докла­
де. Эти резолюции на докладах, иногда подробные
и мотивированные, иногда повелительно-краткие, по де­
лам общего значения или по отдельным казусам, выясня­
ли исполнителям взгляды государя на тот или иной
вопрос и указывали основания для решения впредь од­
нородных дел. Это было своеобразное личное законода­
тельство императора, которое носило неизбежно отры­
вочный и случайный характер. Возникая от случая
к случаю, оно разменивало деятельность верховного уп­
равления на множество разрозненных распоряжений
вместо общей планомерной работы. И в среде высшей
бюрократии многие не одобряли такого метода работы
носителя верховной власти. Николая упрекали в том, что
он правит бессистемно, разбивая личным вмешательст­
вом всякую планомерность управления, и забывает, что
дело государя — править, а не управлять, общее руко­
водство, а не текущее управление. При Николае особен­
но ярко сказывалось то свойство самодержавия, которое
осуждал еще Александр I за то, что повеления даются
«более по случаям, нежели по общим государственным
соображениям», и не имеют «ни связи между собой, ни
единства в намерениях, ни постоянства в действиях». Но
Николай считал управление по личной ноле и личным
воззрениям — прямым долгом самодержца. Вопросы
287 • юти. п чпстпые, дела государственной важности и судь­
ям отдельных лиц — сплошь и рядом зависели от лично­
го усмотрения и настроения государя, который в своих
резолюциях иногда руководился законными основания­
ми, а чаще своим личным мнением, полагая, «что лучшая
теория есть добрая нравственность».
Самодержавный принцип личного управления госу­
дарством, помимо установленных учреждений, получил
особое выражение в самом строе центрального управле­
ния, благодаря первенствующему значению «собственной
Его Императорского Величества канцелярии», ближай­
шего органа личной императорской власти. В первый же
год царствования Николай взял в ведение своей канце­
лярии все дело законодательства, учредив для этого осо­
бое— Второе — ее отделение. Тут была выполнена вся
работа по изданию Полного собрания и Свода законов;
и если, по мысли Сперанского, этим только подготовля­
лась дальнейшая задача — переработка собранного и си­
стематизированного материала в новое уложение, — то
принципиальный консерватизм верховной власти остано­
вил все дело на Своде (если не считать «уложения о на­
казаниях»), Во Втором отделении велись вообще все за­
конодательные работы и, что еще важнее, через него
испрашивались и получались отступления от законов
или изменения в них по разным поводам «в порядке вер­
ховного управления». В непосредственное заведование
своей канцелярии взял Николай и высшую полицию
и учредил для этого знаменитое Третье отделение,
а в связи с ним — Отдельный корпус жандармов с раз­
делением всей страны на пять (а затем до восьми) жан­
дармских округов. Далее, рядом с Четвертым отделением,
ведавшим так называемыми учреждениями императ­
рицы Марии, возникали для разработки отдельных круп­
ных вопросов, как, например, устройство быта государст­
венных крестьян, управление царством Польским или
Кавказом, особые временные отделения «собственной»
канцелярии и комитеты при ней. Все эти «отделения»
были весьма полномочными органами «чрезвычайного»
управления, через которые верховная власть самодерж­
ца действовала помимо нормальной системы правитель­
ственных учреждений. Из них особое значение получило,
согласно всему духу охранительной и подозрительной
власти, Третье. Оно ведало «высшую полицию», но по­
нятие это толковалось до крайности широко. Наряду
288 г розыском о «государственных преступниках» (а чего
только не подводили под это понятие!), в Третьем отде­
лении было сосредоточено распоряжение их судьбою
в тюрьме и ссылке; сюда поступали разнообразные све­
дения о «подозрительных лицах» — отнюдь не только
в политическом отношении, но также уголовном и вообще
полицейском; отсюда исходили против них негласные ме­
ры надзора и высылки; отсюда следили за всеми прибы­
вающими из-за границы и выезжавшими из России;
сюда поступали из всех губерний и жандармских окру­
гов периодические «ведомости» о всевозможных проис­
шествиях, о более ярких уголовных делах, особенно
о фальшивомонетчиках, корчемниках и контрабандистах;
тут внимательно следили за крестьянскими волнениями,
расследовали их причины и поводы, принимали меры
к их подавлению; тут все усиливалось наблюдение за
поведением литературы, так как цензурное ведомство,
на обязанности которого было «направлять обществен­
ное мнение согласно с настоящими политическими обсто­
ятельствами и видами правительства» само состояло под
строгим наблюдением и руководством III отделения,
а с 1828 г. сюда была целиком передана театральная
цензура. Идеальным требованием III отделения было,
чтобы ему, а через него его главе — императору, сообща­
лось все сколько-нибудь значительное, с полицейской
точки зрения, что происходило во всех углах империи.
Средствами постоянного притока сведений были донесе­
ния жандармских округов и общей администрации. Весь
этот пестрый материал докладывался Николаю и вызы­
вал большое его внимание, а часто энергичное вмеша­
тельство. «Высочайшие» резолюции то и дело требовали
дополнительных сведений по тому или иному происшест­
вию, посылались жандармские офицеры (Николай хоро­
шо их знал и часто указывал, кого именно командиро­
вать) с особыми полномочиями для производства рассле­
дования на месте или принятия экстренных мер «по
высочайшему повелению».
Третье отделение и корпус жандармов стали сильным
органом личного осведомления государя обо всем, что
в стране происходит, его личного надзора за порядком
и за поведением как администрации, так и обывателей.
Николай внимательно читал доклады (так внимательно,
что даже поправлял описки), вникал в донесения не
только о крупных происшествиях, имевших общественное
19—482 289 шлчемис, но также о проделках и похождениях отдель­
ны.’; лиц, попавших в сферу жандармского наблюдения
по самым разнообразным поводам; входил в подробно­
сти, требуя дальнейшего наблюдения и новых сведений,
запросов по губерниям, справок по министерствам, вы­
яснял провинности и самолично назначал виновным
наказание, лишь изредка распоряжаясь об отдаче их под
суд. Николай держал себя опекуном порядка и попечите­
лем доброй обывательской нравственности, карал их на­
рушителей административной высылкой, для которой
часто сам и место выбирал (Вятку, Сольвычегодск, Кар­
гополь и др.; для неисправимых рецидивистов — Солов­
ки), отдачей в солдаты или в крепостные арестанты, а то
и в сумасшедший дом. До жуткости часто применялась
эта последняя кара: «сумасшедшие, сосланные для
исправления в уме», — явление обычное и стоят рядом
с «государственными арестантами».
Более сложные или тяжкие эпизоды передаются во­
енному или уголовному суду и препровождаются судеб­
ным учреждениям с внушением: решить незамедлитель­
но, вне очереди; или посылаются на расследование мини­
страм юстиции и внутренних дел, местному губернатору
и предводителю дворянства при участии окружного жан­
дармского штаб-офицера. Широкой осведомленностью
III отделения Николай пользовался для проверки осве­
домленности своих министров в круге их ведомстз и ча­
сто направлял их внимание на разные непорядки.
Деятельность III отделения естественно вызвала об­
ширную практику доносов и частных жалоб. Доброволь­
ных доносителей по всевозможным делам нашлось не
мало. Воскресло старинное «слово и дело государево»
в форме заявлений о «важных государственных тайнах»,
о которых доносители могут-де сообщить только лично
государю. Николай отнюдь не пренебрегал такими заяв­
лениями, вызывал доносителей в Петербург, поручал их
опрос III отделению, а при их упорстве разрешал писать
лично себе, назначал им денежные награды, хотя случа­
лось инЪш из них за явно вздорные и шантажные доно­
сы, за назойливость и сутяжничество попадать под арест
и в ссылку и даже в сумасшедший дом. Входил импера­
тор через III отделение и в частные дела обывателей,
разбирал их жалобы на обиды и притеснения, споры
о наследстве и сложные семейные раздоры, карал детей
за непочтение к родителям, отдавал отцов под опеку за
290 мотовство семейным имуществом, содействовал взыска­
нию долгов и т. п. Как в Петербурге Николай любил
неожиданно появляться в раннее время в правительст­
венных учреждениях для проверки, на местах ли чинов­
ники и все ли в порядке, так он стремился через своих
жандармов заглядывать по-хозяйски во все углы русско­
го быта и держать его иод опекой. Самому всюду не по­
спеть — заменяли доверенные слуги.
III отделение и корпус жандармов должны были как
бы разрушить бюрократическое средостение между са­
модержавной властью и обывательской массой. Николай
искал этим путем популярности и доверия. Новые учре­
ждения эти выставлялись как благодетельные для «бла­
гонамеренных» обывателей и рассчитывали на их
поддержку. Инструкция корпусу жандармов возлагала
на них обязанность выяснять и пресекать злоупотребле­
ния, защищать обывателей от притеснений и вымога­
тельств чиновничества, отыскивать и представлять к на­
градам «скромных вернослужащих» и даже «поселять
в заблудших стремление к добру и выводить их на путь
истинный». Жандармские офицеры должны были искать
доверия всех слоев общества и внушать населению уве­
ренность, что через них «голос всякого гражданина может
дойти до царского престола». Развертывалась широкая
картина — централизованного в общегосударственном
масштабе полицейского надзора, переходящего в актив­
ную опеку, активного в собирании сведений и во власт­
ном отклике даже на мелкие житейские происшествия
и поступки.
Общая цель этой системы была полицейско-политиче­
ская. Под личным руководством государя велась борьба
с нараставшим общественным недовольством всех клас­
сов населения, и притом велась двумя способами: суро­
вым подавлением всяких его проявлений и некоторым
смягчением его причин, поскольку для этого не требова­
лось никаких сколько-нибудь существенных изменений
в существующем порядке. Беспощадно подавляя кресть­
янские волнения и сурово расправляясь с «зачинщиками»,
Николай требовал расследования жалоб на жесто­
кость или распутство помещиков и на чрезмерную экс­
плуатацию ими крестьян, а в крайних случаях приказы­
вал взять имение в опеку, иногда с арестом злодея поме­
щика и его высылкой из имения. Высылкой в разные
углы империи, отдачей в солдаты — в кавказские войска
19* 291 или в крепостные баталионы, иногда даже заключением
в «сумасшедший дом», карались такие проявления воль­
нодумства, как сочинения «вольнодышащих» стихов
и «подозрительных» документов или произнесение неос­
торожно-грубых и резких выражений по адресу высшей
власти. Николаевское правительство было крайне чувст­
вительно к малейшим проявлениям непочтительности
и порицания, считало неуместной какую-либо критику;
старалось внушить подданным безусловное доверие к го­
сударственной власти и убеждение, что «не от дерзост­
ных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовер-
шаются постепенно отечественные установления, допол­
няются недостатки, исправляются злоупотребления».
Тяжелая атмосфера лицемерия и произвола все плотнее
окутывала эту верховную власть, замкнувшуюся в иллю­
зии своего могущества — вне и поверх действительной
жизни.
Третье отделение было лишь наиболее наглядным
и ярким проявлением николаевской политической систе­
мы. Военный тип корпуса жандармов, начало дисцип­
лины, спешной и безусловной исполнительности, личной
команды и беспрекословного выполнения распоряжений
главного командира в порядке полномочных командиро­
вок— все это приемы, применявшиеся Николаем в обще­
государственном масштабе. Николай строил все свое
державное властвование по военному образцу и недаром
любил называть государство «своей командой». Ближай­
шим кругом помощников государя в делах управления
была его «императорская главная квартира», чины его
«государевой свиты», — корпорация людей, тщательно
подобранных и строго фильтруемых (значителен процент
остзейского дворянства), людей близких, надежных, ис­
полнительных и преданных. Своих генерал- и флигель-
адъютантов Николай держал в близости и милости, но
очень сурово наказывал даже за сравнительно маловаж­
ные проступки. Недоверчивый и подозрительный, он ве­
рил чинам своей свиты, видел в них людей, которые зна­
ют его взгляды и желания и готовы беспрекословно про­
водить их в жизнь, притом не за страх, а за совесть. Туда,
куда ему хотелось проникнуть личным наблюдением
и личной распорядительностью, он их посылал, своих
генерал- и флигель-адъютантов. Они должны были быть
постоянно готовыми к отъезду в командировки по самым
разнообразным и часто щекотливым поручениям. Через
292 них Николай держал в своих руках управление армией,
посылал их на осмотр воинских частей, на контроль над
рекрутскими наборами и т. п.; их рассылал он на произ­
водство следствий о злоупотреблениях в военном и граж­
данском хозяйстве, требуя подробных отчетов лично
себе. Такие командировки были постоянным средством
прямого вмешательства верховной власти во всякие де­
ла и вопросы: по расследованию о действиях граждан­
ских и военных властей, о крупных уголовных происше­
ствиях или особо сложных гражданских делах, по меро­
приятиям для помощи населению губерний, пострадав­
ших от неурожая («чтобы явить жителям новый знак
непрестанной заботливости и личного внимания его ве­
личества к постигающим их бедствиям»), для борьбы с
эпидемиями пожаров, в которых видели результат злост­
ных поджогов, и т. п.
Свитские адъютанты — «ближние слуги» императора,
по аналогии с которыми он и статс-секретарей называл
своими «гражданскими генерал-адъютантами». Не встре­
чая с их стороны ненавистного «всезнайства и противо­
речия», Николай в то же время требовал от них такой
же многогранной компетентности, какую, по должности,
приписывал и себе. Если один из генерал-адъютантов
управлял церковным ведомством, властно разрешая ка­
нонические и даже богословские вопросы, почему не
послать другого в Мюнхен для ознакомления с выполне­
нием заказа «живописных картин»? И за тем, и за дру­
гим стояла самодержавная воля с ее властно-авторитет­
ными указаниями. Так сам Николай расправлялся с ху­
дожественными сокровищами Эрмитажа: применял
к ним то политическую цензуру и приказывал удалить из
коллекции портреты польских деятелей и декабристов
или «истребить эту обезьяну» — гудоновского Вольтера,
то свой личный обывательский художественный вкус,
распоряжаясь уничтожением или распродажей многих
картин «за негодностью».
Личная дружина членов государевой свиты станови­
лась «опричниной» Николая, выделенной не только из
общественной, но и из служилой среды. Из них выбирает
он кандидатов для назначения на ответственные государ­
ственные должности, сосредоточивая в руках этих «сво­
их» людей все государственное управление. Такой систе­
мой Николай думал эмансипироваться и от самодовлею­
щей бюрократической рутины, и от дворянской требова-
293 к’.п 1.1 |пп и, отчетливее наблюдать за ходом жизнй и непо­
средственнее воздействовать на нее. Обманывал ли он
себя достигнутыми результатами? Едва ли. Приписывае­
мое ему унылое изречение, что «Россией управляют сто­
лоначальники», как бы показывает, что бессилие огром­
ной власти не было для него тайной. Он почти отказался
от воздействия на жизнь страны и замкнулся в охране
«порядка». Сохранить в неприкосновенности свое само­
державие и задержать, по возможности, победу новых
течений жизни — вот и вся его безнадежная задача. «Что
за странный этот правитель, — писала о нем графиня
Нессельроде, — он вспахивает свое обширное государст­
во и никакими плодоносными семенами его не засевает».
Государственная организация вырождалась, теряя
определенное социальное содержание. Империя’ пережи­
вала затяжное состояние неустойчивого равновесия ме­
жду старым и новым, изжитым и нараставшим укладами
народнохозяйственной и социально-политической жизни.
Наличная политическая форма становилась самоцелью
для охраняющей ее власти. Но эта власть располагает
огромными запасами организованной государственной
энергии, значительными личными силами страны и не
может не проявляться в деятельности, которая оправды­
вала бы признанное за нею огромное значение. Никогда
еще притязательней самонадеянность этой власти не
поднималась в России так высоко, как в николаевское
время. Она стремится поглотить и воплотить в себе всю
общественность.
Вся философия этого строя удачно сформулирована
Я. И. Ростовцевым в уже упоминавшемся выше учении
о верховной власти, как таком центре всей общественной
жизни, который соответствует совести в личной жизни
людей, а потому призван властно водворять в обществе
«нравственный порядок», чтобы он не погиб в борьбе раз­
личных индивидуальных стремлений. Индивидуумы объ­
единяются в общество, по этой теории, только повинове­
нием власти. Так понимал жизнь страны еще Павел,
когда запретил слово «общество», требуя его замены
словом «государство». А сама «государственная идея
приняла (по выражению друга и панегириста такого
столпа русского консерватизма, как М. Н. Катков, Лю­
бимова) исключительную форму начальства; в началь­
стве совмещались: закон, правда, милость и кара», пи­
шет он о николаевском времени. Николай пытался све­ сти государственную власть к личному самодержавию
«отца-командира», на манер военного командования,
окрашенного, в духе всего быта эпохи, патриархально­
владельческим, крепостническим пониманием всех отно­
шений властвования и управления. По официальной
доктрине, эффектно сформулированной министром на­
родного просвещения С. С. Уваровым, в основе самобыт­
ной русской жизни лежат три принципа: самодержавие,
православие и народность. Первым лицом этой троицы,
безусловно преобладающим, являлось, конечно, само­
державие, которому все должно подчиняться, не внешне
только, но и внутренно, не за страх только, а за совесть.
Православие — одна из опор этой власти, отнюдь не
та «внутренняя правда» самостоятельной и авторитетной
русской церкви, о которой мечтали славянофилы, а впол­
не реальная система церковного властвования над духов­
ной жизнью «паствы», притом церковность — орудие
политической силы самодержавия, вполне покорное
гражданской власти под управлением синодального
обер-прокурора. А под «народностью» разумелся казен­
ный патриотизм — безусловное преклонение перед пра­
вительственной Россией, перед ее военной мощью и по­
лицейской выправкой, перед Россией в ее официальном
облике, «в противоположность России по бумагам с Рос­
сией в натуре», по выражению историка-националиста
М. П. Погодина, перед Россией декоративной, в казенном
стиле, притворно уверенной в своих силах, в непогреши­
мости и устойчивости своих порядков и умышленно за­
крывающей глаза на великие народно-государственные
нужды. Во внутренней жизни страны эта система «офи­
циальной народности» воплощает полный застой органи­
ческой, творческой деятельности и прикрывает агонию
разлагавшегося старого порядка. В отношениях между­
народных она ведет к выступлениям, полным чрезмерной
самонадеянности, к политическому авантюризму, кото­
рый через перенапряжение сил страны, расшатанных
внутренним кризисом, увлекает государство к роковой
катастрофе.