К текучести кадров можно привыкнуть. Нельзя привыкк
нуть к тому, что в первый же день после своего шестидесяя
тилетия с завода уходят кадровые, опытные рабочие. Им
обещают постоянную утреннюю смены, хоршие наряды, врее
мя отпуска по личному выбору, а они в ответ жалуются на
здоровье, возраст, на то, что некому внуками заниматься.
Причины понятные, уважительные, но вместе с тем их уход
— это самый верный признак неблагополучия на заводе. Коее
что здесь зависит от руководителей, но есть обстоятельства и
объективные.
Мелкосерийному заводу выполнять план — что бедному
жениться, с одной лишь разницей: не ночь коротка, а месяц.
То и знай — заглядывай в рот заказчикам да поставщикам.
Пока с помощью жалоб, просьб, угроз загрузятся, наконец,
цехи, глядишь — и две декады пролетело, а план не выполнен
и наполовину. Вот и приходится успевать все делать в третьей
декаде. За счет сноровки, выходных дней и, главное, непроо
фильных заказов: вместо горного оборудования — сельскохоо
зяйственные, бытовые машины и даже агрегаты огневого
бурения для строительства в районах вечной мерзлоты.
Но в декабре третьей декады не существует: стало уже
традицией, что завод берет на себя обязательство выполнить 274
план к двадцать пятому числу. Сроки можно сократить, но
удлинить — никогда. С этим не шутят. Вот почему, заканчии
вая утреннее селекторное совещание, директор устало сказал:
«Словом, если говорить понятным языком, то за нами Мосс
ква. Вопросы есть?» Ни вопросов, ни жалоб не последовало.
каждый знает, что в городе наступает всеобщий рабочий день,
с минуты на минуту в директорском кабинете затрещат телее
фоны, властные голоса начнут спрашивать не только о плане,
но и о том, почему до сих пор на технические нужды испольь
зуется питьевая вода, почему без надобности сжигается прии
родный газ там, где его можно заменить твердым или жидким
топливом.
Сигнал подан. Штурм начался. Злой, самозабвенный.
Сколько было говорено, изломано копьев на конференции
ях, собраниях, совещаниях и заседаниях о том, что мастер
должен заниматься только позициями, а не деталями, с коо
торыми может справиться и хороший слесарь, что конструкк
тору не гоже подменять мастера и тем более слесаря сборки
или наладки, — все мигом забыто! Опустело конструкторское
бюро, весь инженерный корпус. Все напряглись до последнее
го мускула. На учете каждая деталь. Это потом, когда будут
составляться рапорты, она найдет свое место в позициях и как
бы затеряется, а сейчас она — самостоятельная величина, о
ней помнят главные специалисты, за нею следит директор.
И вдруг непредвиденное осложнение: сгорел трансформаа
тор в сталелитейном, иззза этого в пролете Кузнецова остаа
новилась вся карусельная группа, не обеспеченная запасом
заготовок, во втором механическом опытный зубофрезеровв
щик нарезал вместо тридцати зубьев тридцать два, чего не
заметили и в последующих сменах, и только контролер ОТК
обнаружил.
Не сдержался Александр Иванович и, как в лучшие свои
годы, разухабисто выругался в адрес заводских порядков, не
обращая внимания на присутствие подчиненных — оставшихх
ся без дела карусельщиков.
— Правильно, Александр Иванович! — поддержал его
Николай Стрешнев. — Работы нет, хоть матом можно поо
греться.
— ААа, это ты! — начальник пролета слабо улыбнулся.
Он никогда не скрывал своей симпатии к Николаю, коо
торого привез из отпуска, побывав в Керчи на местах перее 275
житых боев. С головой парень. И дипломат. Взял да и выписал
нарядец: мол, опять в паросиловом цехе давление потеряли
и калориферы, вместо теплого, нагнетают холодный воздух,
так ты, брат, побеспокойся за свою морскую пехоту, а то
околеет.
— Вот что, Стрешнев, — говорит ему Александр Иванович,
— позвонить я позвоню этим банщикам, а ты шагай в стаа
лелитейный и чуть что — сразу ко мне. Да и вам, ребята,
нечего скучать, — обратился он к остальным. — В инструменн
талке крыша течет, заливает все. Помогите укрыть. Каккникак
на миллион добра. А там почти одни женщины. Трудно им.
Последние слова мог бы и не говорить: привыкли ведь
обходиться без агитации. Ребята встали со своих стульчиков
с вращающимися сиденьями и двинулись к инструментальь
ной мастерской…
Пять дней и ночей на втором дыхании, а под конец и на
его пределе шел завод к плану. Все щиты в цехах, на террии
тории, в заводоуправлении были испещрены призывными,
похвальными, критическими «молниями». Выделялись, коо
нечно, похвальные. Александр Иванович не присматривался
к ним, но в одной случайно заметил фотографию Станислава
Микульчика. Невольно вспомнил свое ничем не объяснимое
нерасположение к парню, которое появилось в первый же
день их знакомства. «А что я ему, собственно, сделал плохого?
— попытался он успокоить себя. — Пристроил, пусть себе
трудится на здоровье…»
Александр Иванович уже собирался отходить от щита, как
вдруг появился комсорг цеха и начал прикреплять новую
«молнию», самую главную, самую долгожданную: завод выы
полнил годовой план.
Было раннее утро двадцать шестого декабря… Календарр
ный рабочий день еще не начинался, значит, уложились без
всяких натяжек.
Александр Иванович шел по пролету, то и дело останавв
ливаясь, чтобы когоонибудь поздравить. Когда он поравнялся
с токареммрасточником Валерием Петрушиным, тот выклюю
чил станок, тщательно вытер ветошью руки. В ответ на
поздравление лукаво улыбнулся.
— Есть предложение, Александр Иванович… — Валерий
интригующе замолчал и даже берет снял, чтобы по неизжитой
детской привычке потеребить вихор на макушке. 276
— Ну не томи, что там у тебя? — поторопил его Кузнецов.
— Да вот о чем я подумал. Получается так, что на Новый
год будем отдыхать целых три дня. Поднаскучит маленько.
Поэтому что, если нам гуртом купить хорошую свинью или
кабанчика, числа второго махнуть на дачи и заделать там
свежатинку от и до. Прогноз, между прочим, обещает капии
тальную погоду. Чего лучше!.. А для этого накануне вы поо
ставите меня в ночную смену, чтобы днем я съездил в какоее
нибудь село и подыскал то самое животное.
— Что ж, недурно, Валера. Кажется, заработали на такой
отдых. А раз так, то, стало быть, действуй! — Александр
Иванович легонько толкнул его в плечо и пошел дальше по
пролету.
А Валерий, пока товарищи еще не успели закончить уборку
вокруг своих станков, торопливо объяснял каждому, что их
ждет в новогодние праздники. Многие подшучивали над ним,
но без ехидства: идея нравилась всем. От этого Валерий даже
расчувствовался. Да и вообще он всегда был как на ладони:
несдержанный ни в доброте, ни в щедрости, ни в работе, ни
в критике. Денег он зарабатывал много, но никогда их не
жалел, угощал первого встречного, чем часто и нахально
пользовались откровенные ярыжки, для единственного сына
покупал столько игрушек, что завалил ими половину своей
десятиметровой комнаты. Никто не помнит воскресника, в
котором бы он не участвовал, или случая, когда бы он проо
пустил дежурство в народной дружине. Притом нередко бывало
так: жены нет дома (они, как правило, работали с ней в
разные смены, чтоб всегда было кому забирать сынишку из
детсада), он возьмет мальца на плечи и — айда в дружину.
Уговаривать его вернуться домой — бесполезное дело. А
дежурства ведь не всегда проходят гладко, случается разное,
иных встречных и усмирять приходится. И Валерий если что
— ссадит мальца на землю и к нарушителям. Сколько надо
применить силы, столько и применит. Когда все кончится,
подойдет к сыну, а тот в слезах. «Ну будет тебе, кончай
выступать!» — скажет ему строго, и сразу наступают тишина
и спокойствие. А через минуту уже слышишь другое: «Заделай
ладушки, Сашок!» И Сашок «заделывает». С тех пор, как
несколько лет назад его фотографию в рамочке под стеклом
закрепили на заводской Доске почета, ее ни разу не снимали
оттуда. К его фамилии на страницах многотиражки тоже 277
привыкли. Случалось, вспоминали и в областных газетах. Но
к славе Валерий почти равнодушен. Честолюбие пробуждаетт
ся в нем лишь в одном случае: когда его обгоняет Олег
Нагорный. Любому другому токарю он прощает такое, но
только не Олегу. Невзлюбил — и все тут. Коеекто пытался
доказывать Валере, что Нагорный — покладистый, стоящий
парень, от общественной работы не отказывается, примерный
семьянин, — безрезультатно. В конце концов его оставили в
покое…
И вот, обходя товарищей и увидев выпрямившегося у
станка при его появлении Нагорного, Валерий впервые закоо
лебался. Вдруг почемууто стало жалко Олега. Правда, он тут
же обругал себя за слюнтяйство и мягкотелость, однако раз
овладевшее им чувство жалости опять подступило к сердцу.
«ЭЭэ, пусть едет, если захочет. Не чужой ведь. Свой, работяя
га…» Встретившись с выжидающим взглядом Нагорного,
Петрушин решительно шагнул к нему и грубовато предложил:
— Мы вот всем пролетом собираемся второго января
выехать на дачи. Купим кабанчика, приготовим свежатину, ну
и все прочее… Если хочешь — приставай.
— Спасибо. Может быть, поеду, — не роняя собственного
достоинства, ответил Олег.
Как подходить к нему, так и уходить от него Валерию было
одинаково неловко. Выручили директор и главный инженер,
которые сразу привлекли внимание всего пролета. Приблии
жаясь к Олегу с Валерием, директор вдруг вскинул густые
белесые брови, вполголоса сказал чтоото главному, а затем
громче добавил:
— Впрочем, ничего удивительного. В такой день все может
случиться.
«Неужели тоже знают, как мы живем с Нагорным?» — с
некоторой наивностью принял на свой счет его слова Валее
рий.
— Молодцы и вы, ребята! — уже совсем раскатисто, как
генерал, объезжающий войска, произнес директор. — Заслуу
живаете самой высшей похвалы и поощрения.
И снова Валерию показалось, что тот говорит больше об
его личных отношениях с Олегом, чем о производственных
успехах. Поэтому, когда начальство двинулось дальше, он, не
мешкая ни секунды, поспешно направился вслед…
А директор, вернувшись после обхода цехов в свой кабии 278
нет, вдруг плюхнулся в кресло и нервно забарабанил пальцаа
ми по подлокотникам. Недавнего радостного возбуждения
как и не бывало. На смену ему пришли злость и усталость…
Черт возьми, когда же кончатся успехи, достигнутые такой
ценой? Таким, в сущности, варварским по нынешним времее
нам путем. Нелегко, конечно, преодолеть эту проклятую
инерцию. Но ведь можно, можно! А для этого нужен риск,
потому что качественный скачок тут невозможен без сбоя,
невыполнения квартального или даже полугодового плана.
Притом риск нужен не личный — коллективный, целой
лестницы инстанций…
— Петр Сергеевич, — оторвала директора от размышлений
секретарь, — когда вас не было, звонили из приемной первого
секретаря горкома, просили связаться с ним.
— Хорошо, — ответил он, с минуту помедлил, чтобы
сосредоточиться, и лишь затем набрал номер.
Секретарь горкома снял трубку не сразу, лишь после
шестого или седьмого звонка.
— Стрельченко? — спросил он и тут же тише, наверно, по
другому телефону, сказал комууто: — Одну минуту… Здравв
ствуй, дорогой! Никаких докладов. Я уже знаю. Просто хотел
поздравить. Не подвел. Как это на хоккее кричат? Моолодд
цы!
— Спасибо, — не очень бодро ответил директор.
— Почему такой минор? Радоваться надо, а ты…
— Так говорят же: «Делу — время, потехе — час», — а
прошло уже три часа.
— Нечего мудрить и прибедняться. Ты лучше скажи, как
дальше думаешь жить?
— Да вот как раз сидел и думал об этом.
— Ну тогда не буду мешать. Появятся мысли — приходи,
посоветуемся.
В трубке послышались частые гудки. Директор встал, до
хруста в суставах потянулся. Затем подошел к окну и засмотт
релся на окутанные туманом темные деревья в заводском
парке за площадью. «Пока такой же туман и в моей голове»,
— с грустью подумал он и усмехнулся.
Он понимал: для того, чтобы только наметить план коренн
ных перемен на заводе, недостаточно ни одного дня, ни даже
целого месяца. Не поможет здесь и «ньютоновское яблоко»,
то есть мгновенное озарение. Но вместе с тем ему хотелось 279
именно сегодня сделать хоть какоеенибудь добро для своих
людей, которые, не считаясь ни с чем, «штурмовали» годовой
план. Вдруг вспомнил, что по традиции к вечеру обязательно
будет организован ужин, разумеется, рассчитанный на узкий
круг. Заместитель по АХО уже определенно хлопочет. К столу
наверняка будут поданы свежие огурцы из заводской теплии
цы, котораяято и существует ради подобных ужинов. Резкими
толчками он набрал номер заместителя.
— Владимир Пантелеевич, как там поживает наша теплии
ца? Огурчики есть?
— О чем речь, Петр Сергеевич! — сладко заговорил замее
ститель. — Не беспокойтесь, пожалуйста. Я уже распоряя
дился.
— Вот что, старина… — Для самоуспокоения директор
сделал паузу.
— Я внимательно слушаю вас, Петр Сергеевич!
— К столу оставьте самуююсамую малость. Остальное, плюс
то, что еще не сорвали с грядок, все, подчистую — в больницу
или в детсад… Прошу не кашлять, Владимир Пантелеевич!..
Дальше. Вместо огурцов постарайтесь посадить цветы, да не
метелки какиеенибудь, а настоящие. С рабочих, понимаешь,
семь потов согнали, а им, хотя бы лучшим бригадам, даже
дешевенького букетика не удосужились преподнести. Зато
теплицами научились колоть глаза. Люди ведь знают, все
знают: где растет и для кого растет. Хватит. Ставим заслон…
— Я вас хорошо понял, Петр Сергеевич.
— Вот и прекрасно, — директор положил трубку.
За два дня до Нового года из поездки в село вернулся
Валерий Петрушин. Встретив Кузнецова, он каккто неуверенн
но сказал:
— Приехал я, Александр Иванович. Может быть, выберете
время и посмотрите?
— А что, есть такая надобность? Не лучше ли, когда уже
соберемся все вместе?
— Да понимаете… — Валерий замялся. — Устроил я ее у
одного знакомого в частном секторе, а он похихикивает…
Хотелось бы, чтоб вначале вы посмотрели.
— Ну, если так, то откладывать почти некуда. Давай завтра
в перерыве и проведем смотр. Или, может, далеко это и за
перерыв не успеем?
— Нет, совсем рядом… 280
На следующий день Валерий повел начальника пролета к
своему знакомому. Еще не свернув за угол дома, с которого
начиналась нужная им улица, они услышали какиеето выкк
рики, свист, смех. Валерий насторожился, а потом и совсем
сник, увидев толпу именно там, где он больше всего боялся
ее увидеть. Когда же они приблизились к месту пока непоо
нятного для них происшествия, у Валерия от волнения перее
хватило дыхание: посреди широкой, с одним лишь узким
асфальтированным тротуарчиком улицы в большой мутной
луже стояла, люто озираясь по сторонам, вся черная от грязи,
неестественно длинная и так же неестественно длинноногая
свинья, а на тротуаре, впившись в нее глазами, стоял его
знакомый, вооруженный увесистым деревянным колом, и
тоже до неузнаваемости забрызганный грязью.
— Что случилось? — спросил Валерий, и в ответ ему вся
толпа взорвалась от хохота, который тут же утонул в пронн
зительном мальчишеском свисте.
Краска ударила в лицо Валерию.
— ААа, явился, голубчик! — с безжалостным злорадством
встретил его знакомый. — Сейчас же лови эту тварь и убии
райся с нею туда, откуда явился! Не нужно мне от тебя
ничего…
— Товарищи! — вмешался Александр Иванович, видя, что
дело принимает крутой оборот. — Не надо горячиться. Да и
смеяться легко. Давайте лучше загоним ее каккнибудь в сарай.
А для приманки не помешало бы ведерко с помоями или еще
с чем.
— Шиш ее соблазнишь помоями! — снова закипятился
петрушинский приятель. — Ничего, кроме манной каши,
признавать не хочет, потому как у нее почти не осталось
зубов. А теперь вряд ли и на манку пойдет. Озверела, носится
по лужам, прямо тебе канонерская лодка. Валерка, небось, с
такого флота и на завод пришел.
Все опять загалдели, засмеялись, мальчишки сунули в рот
пальцы и, надувая щеки, залились в свисте. Когда же, накоо
нец, немного поутихло, откудаато взялся респектабельный
мужчина с увесистым коричневым портфелем. Остановивв
шись, он снял очки в золотой оправе, подышал на стекла,
протер носовым платком и снова надел. Потом выдвинулся
вперед, посмотрел на виновницу происшествия и вдруг очень 281
спокойно, мягким, прямоотаки бархатным голосом спросил
скорее себя, чем собравшихся:
— А свинья ли это вообще?
Валерий весь сжался в ожидании нового взрыва хохота и
свиста, перенести который, как ему казалось, было выше его
сил. Но, к удивлению, засмеялись совсем немногие, а до
свиста на этот раз не дошло. Более того, коеекто из ребятишек
даже спрятался за спины родителей. Все уставились на ресс
пектабельного мужчину, надеясь, что он скажет чтоонибудь
еще, объяснит высказанное им сомнение, однако тот лишь
качнул несколько раз своим портфелем, словно хотел подчерр
кнуть этим, что именно в неммто и хранится вся тайна, и
двинулся дальше.
— А нуука посторонись! Освободите дорогу к калитке! —
скомандовал Александр Иванович, воспользовавшись коротт
ким замешательством собравшихся, а сам начал обходить
свинью.
Все послушно расступились, а понукаемая им свинья споо
койно прошла во двор и затем в сарай.
Толпа оживилась, загудела.
— Воттте раз!
— Дааа!..
— Морской порядок, ничего не скажешь, — это, по всему
видно, ктоото из заводских.
— А вы как думали? — воскрес вдруг Валерий и последовал
со своим начальником во двор.
Но больше всего такой неожиданный поворот событий
подействовал на хозяина дома. Он каккто сразу сник и обмяк,
начал во всем поддакивать Александру Ивановичу и даже
Валерию, которого до этого крыл на чем свет стоит. Теперь
он не только не возражал против того, чтобы свинья оставаа
лась у него, но и вызывался помочь заколоть ее, освежевать.
— Ничего, старик, все будет от и до, — пощадил его
Валерий, довольный тем, что сам благополучно вышел из этой
истории.
По дороге на завод он, как мог, старался отвлечь начальь
ника пролета от случившегося, однако тот все же улучил
момент и спросил:
— Валерий, скажи: ты до этой поездки бывал когдаанибудь
в деревне?
— Бывал, а как же! Поди, каждый год ездим в подшефный 282
колхоз то на прополку, то на уборку… — Валерий вдруг
насторожился. — А в чем дело?
— Да я вот думаю: можно ли практически сжарить твою
свинью или ее никаким огнем не возьмешь? Между прочим,
у кого ты ее выдрал?
— У деда одного… Он еще, хрен старый, долго упирался,
не хотел продавать. Говорит, нету при мне ни кота, ни собаки,
а ты и совсем осиротить захотел… Я его и так и сяк уламываю.
Постепенно начал сдаваться, но поставил последнее условие:
достань, мол, петуха, взамен, всеетаки будет живая душа в
доме. Будить, говорит, меня не надо, и так не сплю, а вот
песней может ублажить старого.
— И ты достал? — Александр Иванович хлопнул себя по
бедру и от души расхохотался.
— А что мне оставалось делать, Александр Иванович? —
оправдывался Валерий, когда тот успокоился. — Куда ни
зайду, всюду — нет и нет, для себя держали. Оно, правда, и
время такое, как раз все колют, упрочняются на зиму. А
возвращаться ни с чем тоже не хотелось. Туттто мне один
мужик и присоветовал заглянуть к тому старикашке.
— Цыган, наверно! — высказал предположение Александр
Иванович.
— Кто его знает, — Валерий пожал плечами. — Он такой
старый, что уже весь стерся, ничего не прочтешь и не пойй
мешь. И еще прелый какоййто, землей пахнет.
Они уже были в нескольких шагах от проходной.
— Ладно, — сказал Александр Иванович, нащупывая в
кармане пропуск. — В оставшееся время постарайся сделать
все так, чтобы братва наша была довольна. Найди хорошего
мясника, пусть разделает ее как следует. Раздобудь сухих
дровишек, желательно сосновых, заранее доставь их на место.
Ну, а я сейчас позабочусь о жаровнях. Скажу слесарям, они
быстро смастерят…
Я давно и каккто сразу полюбил наши рабочие сборы в дни
праздников и выходных. Они бывают семейные и чисто
мужские, большие и малые, организованные и случайные.
Купит, к примеру, тот же Александр Иванович среди недели
петуха на рынке, продержит его на балконе до субботы, а
потом, как только выберется из битком набитого автобуса,
идет по своей Садовой улице и без конца приглашает знакоо
мых дачниковвзаводчан: «Приходите на лапшу с петухом!» 283
Люди в это время заняты прополкой грядок или подрезкой
винограда, какиммнибудь мелким ремонтом или химической
борьбой с плодожоркой, к чему готовились заранее, откладыы
вая другие дела, но вот донесся до них этот самый клич, и
давно обдуманные планы на выходные дни тут же начинают
трещать. И происходит это совсем не потому, что после
кузнецовского приглашения у людей пропадает охота копатьь
ся на своих участках. Нет, работа у них, наоборот, заспорится,
и они успеют сделать многое из того, что задумали. Да к тому
же каждый из них знает, что у Александра Ивановича наверр
няка не то что лапши, но и самой муки нет на даче, и пока
его супруга, Екатерина Васильевна, раздобудет ее, замесит
тесто, раскатает его, нарежет и подсушит лапшу, воды еще
немало утечет. Но и это еще не самое главное. Петухом,
конечно, не накормишь всех приглашенных. Не хватит, моо
жет быть, и того, что в обязательном порядке принесет кажж
дый из своих запасов на дачу Кузнецовых, потому как позже
непременно появятся незваные, но желанные гости. Важно,
чтоб состоялся сам сбор, доброе рабочее застолье, которое,
как и заметил, никогда не сводится к тому, чтобы лишь
поесть, попить да поговорить о разных разностях. А раз ты
участник этого веселого застолья, доверяют по большому
рабочему счету, и ты можешь с радостью сознавать, что в
данный момент ты и есть тот человек, который вправе считать
себя и нужным, и полноценным. Случайный же человек здесь
может оказаться единожды, вторично ему удастся лишь наа
проситься, а в третий раз он и сам не захочет больше испыы
тывать глухого чувства одиночества. Так что застолье наше
чеммто напоминает штормящее море, которое яростно очии
щает себя от всякого мусора.
Правда, на наших сборах никогда не бывают недавние
выпускники профессиональноотехнических училищ. И дело
здесь не в одном только малолетстве, но еще и в том, что они
— пока что временные рабочие, во всяком случае, временные
на нашем заводе. Это, между прочим, тоже гвоздььпроблема.
И вот почему. Их, этих ребяток, с превеликим трудом собии
рают по всей стране, большей частью в деревнях, посыльные
нашего базового училища. Полный комплект случается раз в
триичетыре года, а то и реже. Я уже не говорю о постоянных
отсевах. Но, наконец, мы получаем выпускников, понемногу
дотягиваем их до уровня. Казалось бы, все идет нормальным 284
путем. Однако не проходит и двух лет, как ребят призывают
в армию.
Армия дает им новые профессии, так сказать, более соврее
менные, и по ним, по этим профессиям, они и определяются
после службы, а к нам если и вернутся двое из десяти
ушедших, то и на том спасибо.
Одна надежда остается на выпускниц училища — девушек,
но ими мы можем пополнять лишь бригады мелкотокарного
парка. Иначе и нельзя. Поставить их, например, к моей
карусели — все равно что женщин в шахту вернуть…
Но — любопытная деталь: один из тех двоих, что все же
возвращаются к нам из армии, — это, как правило, парень
из морской пехоты. Ну, а раз он вернулся, значит, идет, если
начальство не помешает, в кузнецовский пролет. Куда же еще!
И тогдаато он и становится самым что ни на есть полноправв
ным членом нашей рабочей, мужской семьи.
Будут такие и на сегодняшнем сборе…