Мадрид. 1751 год
11 июля
Едва только рассвело, несколько женщин пришли на берег
реки стирать белье. Они и обнаружили труп. Перепугав-

шись при виде этой жуткой находки, они побежали про¬
сить помощи у немногочисленных прохожих, шедших в это
раннее время по мосту Толедо и невольно остановившихся,
услышав пронзительные крики женщин и увидев их перекошен¬
ные от страха лица.
По чистой случайности неподалеку оказалось несколько
стражников, направляющихся на смену караула во дворце Аран-
хуэс. Они тут же подошли к вопящим женщинам, чтобы их
утихомирить.
Через пару часов пришлось перекрыть движение через мост
людей и повозок, чтобы избежать дальнейшего увеличения и без
того уже большого числа любопытных, которые, перевесившись
через перила моста, наблюдали за тем, что происходит под его
арками.
Алькальд ‘ королевского двора Хоакин Тревелес осматривал
труп человека среднего роста, лежащий на берегу ничком. Го¬
лову этого человека покрывала окровавленная материя, а его
шея была обмотана толстой веревкой- Когда труп перевернули.
‘ Алькальд — административное лицо, выполнявшее в феодальной Испа¬
нии функции следователя и судьи.
тревелес, занимавшийся в суде Мадрида в основном уголовны¬
ми преступлениями, увидел, что в груди покойника зияет ог¬
ромная рана, залитая кровью. Ошеломленный этим жутким
зрелищем, Тревелес приказал молодому альгвасилу стащить
с головы убитого капюшон, что тот сразу же сделал под любо¬
пытными взглядами присутствующих, которым не терпелось
посмотреть на лицо жертвы, чтобы, возможно, опознать этого
человека. Увидев его лицо, они все — а вместе с ними и Треве¬
лес — невольно отступили на шаг назад, пораженные представ¬
шим перед ними жутким зрелищем: лицо покойника было фио¬
летового цвета, деформированное и распухшее; налитые кровью
глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит; его нос был изрезан
и повернут набок, из него тонкой струйкой текла черноватая
кровь, измазавшая брови, лоб и большую часть шевелюры. По>
скольку лицо покойника было сильно обезображено, опознать
этого человека было попросту невозможно.
Алькальд наклонился, чтобы рассмотреть рану на груди по¬
койника, и, к своему ужасу, обнаружил, что у него вырвано
сердце. Его одежда была очень грязной и залитой кровью, но,
тем не менее, это была одежда иезуита, что придавало данному
убийству особое значение.
Тревелес порылся в карманах покойника в поисках чего-
нибудь такого, что могло бы помочь его опознать, и нашел в од¬
ном из карманов большой красивый позолоченный крест — из
тех, что имелись у церковников высокого ранга.
Затем алькальд приказал с особой тщательностью осмотреть
всю прилегающую к месту происшествия территорию с целью
обнаружения каких-либо улик, а еще распорядился, чтобы трое
стражников отвезли найденное тело в больницу Сан-Лоренсо
для проведения вскрытия, потому что именно эта больница
находилась ближе всего к мосту Толедо.
Стражники погрузили труп на повозку и уехали, отгоняя
криками многочисленных зевак, жаждущих узнать, что же тут
произошло, а потому устремившихся вслед за повозкой.
Алькальд решил отправиться в Монашеский дом ордена
иезуитов, являвшийся главной резиденцией этого ордена в Ис-
паним, поскольку не сомневался, что убитый был иезуитом,
а значит, там можно было установить его личность.
Хоакин Тревелес был родом из города Бадахос. Будучи от¬
прыском знатной семьи, пользовавшейся в тех краях большим
уважением и влиянием, он в один прекрасный день отправился
в Мадрид, в знаменитую Дворянскую семинарию, изучать ла¬
тинский язык, историю и географию. Хоакин обучался в этом
закрытом учебном заведении несколько лет, а затем — благода¬
ря большому состоянию своих родителей — смог поступить
в университет, чтобы изучать там право. Ею успехи в учебе —
а он был одним из лучших среди всего университетского вы¬
пуска — открывали перед ним после окончания университета
многие двери. Вскоре он получил весьма ответственную долж¬
ность советника по вопросам права при первом министре доне
Сеноне де Сомодевилья. с этим человеком Хоакин с самого
начала легко сошелся характерами, и де Сомодевилья даже пред¬
ставил Тревелеса королю Фердинанду.
Когда освободилась должность одного из алькальдов коро¬
левского двора, маркиз дела Энсенада порекомендовал королю
назначить на эту должность Тревелеса, что в скором времени
и произошло. Тревелес испытывал к маркизу чувство большой
благодарности, так как тот непрестанно покровительствовал
ему, и именно он посодействовал установлению довольно близ¬
ких и многообещающих отношений Хоакина с Марией Сальва¬
дорес, после того как Хоакин познакомился с ней на приеме
в королевском дворце.
Прекрасное образование, полученное Тревелесом, и его пре¬
стижное положение при королевском дворе не сделали его —
в отличие от других подобных ему людей — самодовольным
типом, стремящимся увиливать от выполнения своих повсе¬
дневных обязанностей, и не ослабили его железной воли и же¬
лания трудиться, среди бродяг и злоумышленников Мадрида
он постепенно завоевал репутацию деятельного и решительно¬
го человека, и подтверждением этих качеств стали сотни арестов,
произведенных им всего за несколько лет. Его лицо — суровое,
с маленькими и узкими, как у китайца, глазами, со слегка ско-
шенным в сторону подбородком и с острыми скулами — надо¬
лго западало людям в память, особенно если им доводилось
видеть его анфас в Зале правосудия, в котором проходили су¬
дебные заседания.
Тревелес скакал сейчас так быстро, что, когда он наконец-то
остановился у входа в здание, в котором размещались высшие
органы испанского отделения ордена, основанного Игнатием
де Лойолой, его лошадь была уже вся в мыле и тяжело дышала,
фыркая и сопя. Проворно соскочив с лошади, алькальд подошел
к охранявшему вход послушнику и сказал, что ему необходимо
поговорить с главой иезуитов. Послушник попросил его по¬
дождать в маленькой комнате, примыкавшей к прихожей, и Тре¬
велес решил использовать время ожидания для того, чтобы
поразмыслить над некоторыми деталями совершенного пре¬
ступления, показавшимися ему очень странными.
Из опыта работы на посту алькальда Тревелес знал, что если
убийца закрывает лицо своей жертвы, то обычно он это делает
в тех случаях, когда хочет обречь свою жертву на медленную
смерть, но не может вьщержать ее взгляда. Так происходило и в тех
случаях, когда убийца и его жертва друг друга хорошо знали
и непосредственное общение с жертвой могло воспрепятствовать
осуществлению преступного замысла. Чтобы узнать причину
смерти найденного покойника, Тревелесу, конечно же, необходи¬
мо было дождаться заключения судебного врача. Однако ему уже
теперь было ясно: поскольку жертве вырвали сердце, то смерть,
скорее всего, наступила быстро, без долгих мучений, а потому
алькальд отбросил первое из своих — связанных с наличием
капюшона на голове убитого — предположений и сконцентри¬
ровался на втором, не желая пока распылять свое внимание на
всех возможных вариантах. Поскольку убитый являлся иезуитом,
его гибель не могла считаться обычным убийством, одним из тех,
которые совершали заполонившие Мадрид бандиты и разбойни¬
ки, особенно если учесть, с каким зверством данное убийство
было совершено. Хоакину вдруг припомнился английский трак¬
тат о психологии преступников, в котором утверждалось, что те,
кто при совершении убийства еще и вырывает из тела жертвы
какие-либо жизненно важные органы, не просто стремятся ли¬
шить жертву жизни, а рассматривают убийство как завершающую
стадию определенного ритуала, выполнение которого для них
очень важно.
— Извините, что заставил вас так долго ждать, но сегодня
у нас никак не получается найти нашего наставника отца Игна¬
сио Кастро. — Вошедший в комнату секретарь был явно взвол¬
нован непонятным отсутствием своего наставника, которого
он не мог найти с самого утра. — Он, против своего обыкнове¬
ния, не пришел в семь часов на мессу. Последний раз его видели
здесь еще вчера вечером.
— Вы хотите сказать, что никто не знает, где он сейчас нахо¬
дится? — У Тревелеса вдруг мелькнуло ужасное подозрение.
— Я могу только сказать, ~ пояснил секретарь, присажива¬
ясь на стул, ~ что вчера вечером мы видели, как он довольно
поздно выходил из этого здания, но он никому не сказал, куда
направляется.
— Вы узнаете этот крест?
Алькальд достал из кармана единственный предмет, который
он нашел на трупе, и показал его секретарю, ожидая, что тот
подтвердит его догадку.
Секретарь взял в руки крест с выражением полного замеша¬
тельства,
— Ну конечно, узнаю! Это то самое распятие, которое всегда
носит с собой отец Кастро. Но как оно оказалось у вас?
Его вдруг охватила нервозность, которая, впрочем, свиде¬
тельствовала скорее о его крайнем удивлении, чем о том, что он
уже заподозрил, какую именно новость сейчас услышит.
— К сожалению, вынужден сообщить вам, что мы нашли
труп человека, убитого вчера ночью на берегу реки Мансанарес,
и у меня есть все основания полагать, что этим человеком яв¬
ляется отец Кастро.
— Что вы сказали? — Секретарь даже подскочил на сту¬
ле. — Отец Кастро убит? — Кровь так сильно прилила к лицу
секретаря, что оно стало похожим на раскаленный докрасна
уголь. — А вы уверены в том, что говорите?
тревелес обстоятельно рассказал, на чем основываются его
подозрения: об одежде, которая была на убитом, а также об
обнаруженном у него в кармане необычном кресте, который
и позволяет определить личность погибшего. Затем алькальд,
стараясь не вдаваться в жуткие подробности, сообщил о совер¬
шенном преступлении и об ужасном состоянии, в котором на¬
ходилось тело погибшего, когда он, Тревелес, прибыл на место
преступления.
Секретаря так сильно ошеломило известие об этом убийстве,
что алькальду оказалось нелегко добиться от него вразумитель¬
ных ответов на свои вопросы, когда он пытался выяснить, кто
же мог совершить это преступление. По словам секретаря, у отца
Кастро не было явных врагов, по крайней мере секретарь ниче¬
го о них не знал, и он не помнил каких-либо событий или мо¬
ментов, которые свидетельствовали бы об обратном.
— Однако вчера он упомянул о какой-то записке, полученной
в тот же день, которая, судя по его нервозности, содержала очень
важные для него сведения. Мне помнится, он сказал, что коро¬
левский исповедник — отец Раваго — будет очень рад, если он
их ему сообщит. Поскольку это все, что он мне сказал по этому
поводу, я ничего больше и не знаю — ни кто сообщил отцу
Кастро эти сведения, ни что конкретно содержалось в этой
записке. Я только видел, как он с необычайной тщательностью
спрятал эту записку в складках своей одежды. Из-за нее ли он
покинул этот дом и принял ужасную смерть — этого я, к сожа¬
лению, не знаю.
— А вы могли бы отвести меня в его кабинет, чтобы я про¬
смотрел его бумаги? Может, мы найдем там записку, о которой
вы говорили, или же что-нибудь другое, что поможет нам вы¬
яснить, как произошло это ужасное событие.
— Ну конечно! — Секретарь поднялся со стула и жестом
пригласил алькальда следовать за ним. — Извините, что я отве¬
чал на ваши вопросы так сумбурно: это жуткое известие меня
совершенно ошеломило.
Порывшись в столе отца Кастро, они нашли там лишь не¬
сколько документов, имеющих отношение к его работе в качестве
руководителя Дворянской семинарии, молитвенник и Библию
на греческом языке. Затем Тревелес осмотрел все находившие¬
ся в комнате шкафы, а также перелистал все книги, стоявшие
на огромной этажерке, однако записки нигде не было. Тогда
алькальд обследовал спальню отца Кастро, но и там не нашел
ничего такого, что могло бы дать ему какую-либо подсказку
в его расследовании. Закончив безрезультатные поиски, Треве¬
лес решил покинуть Монашеский дом и поехал сообщить о слу¬
чившемся отцу Раваго, а заодно и своему другу маркизу де ла Эн¬
сенаде, потому как они оба сейчас находились в королсвском
дворце Буэн-Ретиро.
Прежде чем отправиться во дворец Буэн-Ретиро, Тревелес
взял с секретаря обещание прийти этим же утром в больницу
Сан-Лоренсо для опознания тела, а еще, если ему вдруг удастся
вспомнить какие-либо подробности, относящиеся к данному
происшествию, изложить их на бумаге и передать алькальду.
Являясь алькальдом королевского двора, Хоакин Тревелес
раскрыл очень много убийств и задержал при этом виновных,
которые затем предстали перед судом. Подъезжая к воротам
конюшни дворца Буэн-Ретиро, он подумал, что над расследова¬
нием убийства иезуита ему придется изрядно потрудиться, при¬
чем немало времени, потому что это убийство явно имело поли¬
тический подтекст, который наверняка будет сказываться на ходе
следствия, и наверняка на него, алькальда, будут давить, чтобы
он как можно быстрее раскрыл данное преступление.
Он осознавал, что начинать расследование ему приходится
в довольно сложной обстановке, поскольку у него имеется очень
мало улик и нет ни одного свидетеля. Однако он утешал себя
тем, что ему и раньше во многих случаях приходилось работать
при подобных обстоятельствах, но, тем не менее, все виновные
были найдены и предстали перед судом.
Тревелесу пришлось немного подождать, пока придворные,
сопровождавшие каких-то людей на аудиенцию к монаршей
чете во дворец Ла-Гранха, не пересекли центральный внутрен¬
ний двор. Затем он направился к входной двери. Войдя в здание,
он повернул в восточное крыло, где находились личные апар-
таменты королевского исповедника отца Раваго, который, ко¬
нечно же, еще даже и не подозревал, какие печальные известия
намеревался сообщить ему алькальд.
Тяжелый характер королевского исповедника был хорошо
известен тем, кто так или иначе сталкивался с этим человеком,
и редко какой его разговор с кем-либо из чиновников не закан¬
чивался на повышенных тонах. Как правило, это происходило,
когда он видел явное равнодушие человека к поручению, кото¬
рое ему дали, или же сталкивался с крайне неэффективной
работой некоторых служащих, получивших свои должности
благодаря кумовству, процветавшему в среде высокопоставлен¬
ных государственных деятелей.
Раваго не считал, что Тревелес относится ко второй из вы¬
шеупомянутых категорий чиновников, потому что ему было
известно трудолюбие алькальда. Тем не менее он не один раз
упрекал Тревелеса за его недостаточную суровость по отноше¬
нию к правонарушителям в делах, так или иначе касающихся
инквизиции, тем более что соответствующие жалобы поступа¬
ли к Раваго прямо из канцелярии инквизиции.
Ожидая, когда ему позволят пройти к Раваго, Тревелес рас¬
сматривал картину «Дева Мария» художника Риверы, висевшую
на одной из стен прихожей, а заодно размышлял над тем, в какой
форме ему лучше сообщить печальное известие, и перебирал
в уме ответы, которые он предполагал дать на заранее известные
ему вопросы Раваго.
— Отец Раваго ждет вас в своем кабинете, — сказал юный
каноник, взял у Тревелеса его плащ и жестом пригласил войти.
— Вы по какому делу? — сухо спросил иезуит. — Говорите
быстро, потому что у меня нет возможности потратить на вас
целый день.
Старый исповедник даже не оторвал взгляда от документов,
которые читал. Он, похоже, был в плохом расположении духа,
а потому Хоакин решил изменить ранее выбранную им тактику:
он не стал ходить вокруг да около, морально готовя Раваго к ужас¬
ной новости, а одной фразой изложил суть происшедшего.
— Сегодня ночью был убит глава иезуитов отец Кастро.
Эти слова так сильно подействовали на Раваго, что он пере¬
менился в лице.
~ Упаси Господь! — Раваго три раза осенил себя крестным
знамением. — Вот так известие вы мне принесли! — Он схва¬
тился трясущимися руками за свою жиденькую шевелюру, как
бы пытаясь обрести силу с помощью тех немногих волос, кото¬
рые у него еще остались.
— Сегодня рано утром был обнаружен труп под одним из
мостов через реку Мансанарес. Поначалу мы не могли установить
личность погибшего ввиду множественных повреждений трупа,
однако впоследствии мне удалось выяснить, что это отец Игнасио
Кастро.
— Боже милосердный! А вы уверены, что это именно он?
Раваго прекрасно знал, с какой щепетильностью алькальд
Тревелес относится к своей работе, однако все-таки задал этот
вопрос в надежде на то, что на этот раз алькальд мог ошибиться.
— Абсолютно уверен. И мне очень жаль, что так случилось,
поверьте мне. я установил, что отца Кастро со вчерашнего ве¬
чера не видели в Монашеском доме. Более того, мы обнаружили
на трупе вот это распятие. — Тревелес показал Раваго найденное
распятие, однако тот никак на это не отреагировал, поскольку
никогда его раньше не видел. — Секретарь отца Кастро под¬
твердил, что распятие принадлежало его начальнику.
— Это ужасное событие для всех нас, точнее говоря, ужас¬
нейшее событие, последствия которого трудно даже предуга¬
дать. — Старческие руки Раваго нервно дрожали. — У вас есть
подозрения насчет того, кто мог совершить это преступление?
— В данный момент, к сожалению, нет, потому что нет ни
свидетелей, ни улик, которые позволили бы подозревать какого-
то конкретного человека. Мне всего лишь известно, что вчера
отец Кастро получил записку, содержание которой, как он ска¬
зал своему секретарю, очень бы обрадовало вас. Да, он говорил
именно о вас. К сожалению, мы не смогли найти эту записку,
и я склонен полагать, что он взял ее с собой и напавший на него
человек забрал записку, а затем устроил резню.
— Что вы имеете в виду? — В глазах Раваго светился страх.
тревелес, тем не менее, без колебаний решил описать самые
жуткие подробности.
— Ему изуродовали лицо, а еще вырезали огромное отверстие
в груди, сломав при этом ребра, чтобы варварски вырвать его
сердце. Мы пока еще не знаем, произошло ли это уже после его
смерти или же как раз и явилось причиной смерти. Необходимо
дождаться результатов вскрытия.
— Изуродовали и вырезали отверстие! — Раваго был потря¬
сен так сильно, что, казалось, испытывал даже физическую
боль. — Вам не кажется, что действия, о которых вы мне рас¬
сказываете, чем-то напоминают некий сатанинский ритуал?
— Вполне возможно, хотя некоторые эксперты, изучавшие
причины, толкающие убийц на извлечение органов из тел своих
жертв, утверждают, что эти действия продиктованы стремле¬
нием — иногда подсознательным — помимо убийства еще и по¬
издеваться над жертвой, а именно расчленить тело. Иначе го¬
воря, убийцы видят в этом некую форму отмщения за то зло,
которое им причинили в прошлом и к которому в силу опреде¬
ленных обстоятельств имеет какое-то отношение жертва.
— Если следовать вашим рассуждениям, мы в данном случае
имеем дело с каким-то сумасшедшим, склонным к особым фор¬
мам зверства, — только и всего.
Раваго позвонил в колокольчик, решив походатайствовать
о немедленной встрече с маркизом де ла Энсенадой, чтобы сооб¬
щить ему о происшедшем трагическом событии и возможных
последствиях случившегося. Затем он с некоторым пренебреже¬
нием посмотрел на алькальда Тревелеса и стал убеждать его отка¬
заться от подобных, как ему казалось, нелепых предположений:
— Попрошу вас выкинуть из головы эти якобы научные рас¬
суждения и направить свое внимание на тех многочисленных
недоброжелателей, которые ненавидят нашу святую религию.
Я уверен, что, двигаясь в этом направлении, вы достигнете го¬
раздо больших успехов, чем если станете терять время на поис¬
ки какого-то сумасшедшего.
Не прошло и десяти минут с того момента, как Раваго отправил
к маркизу де ла Энсенаде посыльного с просьбой о встрече, как
ДОН Сенон де Сомодевилья появился в кабинете королевского
исповедника собственной персоной. Маркиз вошел с нетерпели¬
вым видом, обусловленным скорее известием о срочности этой
встречи, нежели пониманием того, о каких трагических событи¬
ях пойдет речь. Он поначалу был весьма удивлен присутствию
здесь своего друга Тревелеса — до того момента, пока ему не объ¬
яснили, почему тот сюда явился.
Глава иезуитов был давним знакомым маркиза, которого де Со-
модевилья, впрочем, ненавидел. Маркиз все еще помнил об учас¬
тии отца Кастро в аресте своего камердинера Росильона — как
помнил он и трагический результат этого ареста. Тем не менее
известие об ужасной смерти отца Кастро оказалось для маркиза
таким сильным ударом, что ему потребовалось некоторое время,
чтобы свыкнуться с мыслью о столь страшной кончине иезуита.
Стараясь скрыть свое потрясение от полученного известия,
де ла Энсенада тут же засыпал алькальда множеством вопросов
о деталях совершенного преступления.
Маркиза, конечно, сильно потрясло и то зверство, с каким
было совершено убийство, однако он присоединился к мнению
Раваго относительно возможных виновников и того, на что и на
кого следует обратить внимание при проведении следствия.
— Я вижу здесь признаки мести со стороны политических
врагов ордена иезуитов. — Свойственная маркизу неизменно
безукоризненная и благородная манера одеваться придавала
еще большую значимость произносимым им словам. — По¬
скольку жертвой данного подлого преступления является лицо,
стоящее во главе иезуитов Испании, было бы неразумно пы¬
таться усматривать в совершенном преступлении какой-либо
другой мотив, кроме как причинение вреда этой организации. —
Маркиз пристально посмотрел на королевского исповедни¬
ка. — Вам хорошо известно, какую лютую ненависть вызываете
вы как королевский исповедник, потому что есть недоброжела¬
тели, которые считают вас еще одним министром правительства,
сующим свой нос во все наиболее важные дела, касающиеся
Церкви. А еще вам хорошо известно, что и внутри самой като¬
лической церкви раздаются критические голоса, выступающие
87
Против все возрастающей власти иезуитов. Я, конечно, не хочу
сказать, что другие религиозные ордены могут оказаться заме¬
шанными в столь тяжком преступлении, однако все мы знаем,
что доминиканцы, францисканцы и августинцы — и не только
они — всячески пытаются подорвать репутацию вашего орде¬
на — иногда хитростью, а иногда и руками менее набожных
людей.
— Нас обвиняют в янсенизме и в неподчинении воле монар¬
ха — это касается наших миссионеров в заморских владениях
Испании. — Раваго сожалел о сл1ерти своего брата по вере, но
он также сожалел и об имевшем место в обществе неправильном
понимании роли и задач иезуитов, поддерживаемом многими
из коллег-церковников. — А еще — в том, что мы манипулиру¬
ем волей короля Фердинанда, к чему якобы прилагаю руку имен¬
но я. Я, как и вы, вижу в этом преступлении политический
умысел, и это необходимо учесть при расследовании.
— Мы оба понимаем, кого сейчас имеем в виду. — Маркиз
повернулся к Тревелесу. — Однако мы не станем называть вам
имена этих людей, пока вы не закончите предварительное след¬
ствие и пока не будет проведено вскрытие трупа, потому что
могут появиться новые улики, которые направят наши мысли
совсем в другом направлении.
Алькальд Тревелес вполне мог догадаться, кто является объ¬
ектом подозрений маркиза, однако он согласился с разумностью
предложенного им подхода. Прежде чем уйти, он заверил своих
собеседников, что если следствие даст какие-либо результаты,
то он немедленно поставит их обоих в известность.
Когда и де ла Энсенада покинул кабинет королевского испо¬
ведника, Раваго решил начать действовать по собственному
плану выявления виновных в убийстве Кастро. Он был почти
уверен, что улики нужно искать прежде всего в окружении
английского посла Кина. Интуиция, конечно, могла его и под¬
вести, однако всем было известно, какую ненависть испытывал
этот англичанин к иезуитам и с какой симпатией он относился
ко многим из их заклятых врагов — в частности к масонам.
Впрочем, имея среди масонов такого толкового и надежного
соглядатая, как Вальмохада, Раваго надеялся, что сумеет спра¬
виться и с ними, и с английским послом.
Послеобеденная — ближе к вечеру, но задолго до наступления
сумерек — прогулка в карете по району Прадо-де-лос-Реколетос
была для мадридской знати почти обязательным мероприятием,
а заодно и способом узнать все наиболее важные новости дня.
Кроме того, эта прогулка позволяла узнать о последних тенден¬
циях женской моды, поглазеть на красочные одеяния щеголей
и модниц и, присмотревшись к каретам знати, определить, кто
из аристократов за какой дамой в данный момент ухаживает.
Дело клонилось к вечеру, когда Мария Эмилия отправилась
на прогулку вместе со своим поклонником Хоакином Тревелесом
в принадлежавшем ему открытом экипаже. Они ехали в про¬
хладной тени ветвистых каштанов, и Мария Эмилия, интересу¬
ясь всем, что происходит вокруг, здороваясь то с одними, то
с другими ехавшими навстречу знакомыми, успевала при этом
еще и внимательно слушать своего спутника, рассказывающего
о подробностях происшедшего этим утром ужасного преступ¬
ления.
Слушая Тревелеса, она то и дело бросала быстрые взгляды на
прически женщин, стараясь понять, какой был вложен в при¬
ческу смысл: существовала мода на то, чтобы парикмахеры,
укладывая волосы, выражали некое послание. Всего было три
варианта: «занята», «флиртую» и «свободна».
Мария Эмилия слегка поправила свою прическу, недовольная
тем, что она была уж слишком высокой. Над ее волосами сегодня
потрудился французский парикмахер четы Бенавенте, прихо¬
дивший в полдень в их резиденцию.
Спутник Марии Эмилии, занимавшийся расследованием
и рассмотрением в суде уголовных преступлений, совершенных
в радиусе пяти лиг’ от королевского дворца, был, похоже, очень
сильно обеспокоен свалившейся сегодня на него огромной от¬
ветственностью.
Лига — мера длины; равна 5572,7 м.
Мария Эмилия внимательно его слушала, но при этом изо
всех сил старалась разглядеть, кто же из аристократов на этот
раз сопровождает герцогиню де Аркос, потому как с ее места
этого человека было плохо видно.
— Думаю, что кроме ужасного события, происшедшего се¬
годня, через твои руки проходит множество дел по расследова¬
нию преступлений, — судя по тому, что ты очень редко даришь
мне подобные прогулки.
Хотя Мария Эмилия с пониманием относилась к заботам,
мучившим Тревелеса, она следовала и советам своей подруги
Фаустины по поводу того, как можно привлечь к себе его вни¬
мание, потому что графиня была большим специалистом в воп¬
росах взаимоотношений с мужчинами и хорошо понимала их
психологию. Еще раз посмотрев по сторонам, Мария Эмилия
заметила мимоходом, что герцогиня де Осуна появилась сегод¬
ня с бросающейся в глаза родинкой на правом виске, свидетель¬
ствовавшей о том, что она готова к вниманию ухажеров.
Об этих фальшивых родинках Мария Эмилия узнала от
Фаустины. Мода на них появилась в Мадриде сравнительно
недавно. Женщины сообщали мужчинам о своих сегодняшних
намерениях, просто меняя местоположение маленького кусоч¬
ка черного бархата, игравшего роль родинки. Если вместо пра¬
вого виска герцогини родинка была бы сейчас на ее левом
виске, это означало бы, что она в данный момент уже занята.
Если же на лице оказывалось несколько маленьких родинок,
то это значило, что их обладательница пребывает в неподхо¬
дящем настроении. Дама с родинкой у правого уголка рта
старалась избегать общения с женщиной, у которой родинка
находилась точно в том же месте. Все эти правила как и мно¬
гие другие — Мария Эмилия постаралась выучить как можно
быстрее, потому что весь Мадрид их знал и следовал им. А еще
она узнала, что ухаживание за замужними женщинами не счи¬
тается посягательством на супружескую верность, потому что
является всего лишь данью моде, носит рыцарский, платони¬
ческий характер и вполне благосклонно воспринимается мужь¬
ями этих женщин.
Марии Эмилии было очень интересно узнать, насколько да¬
леко могут зайти отношения между замужней женщиной и ее
ухажером. Вскоре после того, как она приехала в Мадрид и по¬
дружилась с графиней де Бенавенте, у той появился ухажер ~
недавно прибывший из Австрии молодой эрцгерцог. Он настоль¬
ко был очарован графиней, что каждое утро приходил к ней
домой, чтобы ласково — говоря всякие нежные слова — разбу¬
дить ее, открыть шторы на окнах ее спальни — потихоньку,
чтобы ее глаза постепенно привыкали к яркому свету, — и при¬
нести чашку с горячим шоколадом и только что купленные
сдобные булочки или печенье.
Марии Эмилии не верилось, что все эти действия обусловле¬
ны всего лишь простым и невинным желанием поклоняться
женщине и что за ними не следует более близкое общение. Од¬
нако, по всей видимости, до подобного общения дело почти
никогда не доходило. Видя, что так поступают все вокруг, она
поместила родинку на правый висок, тем самым показывая
алькальду, что не занята.
— Ты должна меня понять. — Голос Тревелеса вернул ее
к действительности. — Ничто не доставляет мне столько удо¬
вольствия, как общение с тобой, однако у меня очень много дел,
не позволяющих сделать это общение более частым. — Он по¬
пытался взять ее руки в свои, и Мария Эмилия не стала этому
противиться, хотя и постаралась, чтобы его жеста никто не за¬
метил, иначе это вызвало бы негодование со стороны окружа¬
ющих. ~ Чтобы подтвердить мой интерес к тебе, я хочу, чтобы
ты знала: хотя с момента нашей прошлой встречи на концерте,
где играл Скарлатти, прошло всего лишь четыре дня, эти дни
показались мне целой вечностью.
Тревелес старался не упустить ни одного повода заявить
о своих намерениях этой женщине, потому как Мария Эмилия
хотя и не была очень красивой, но обладала всеми теми каче¬
ствами, какие, с точки зрения Тревелеса, должны быть присущи
его супруге. Ее твердый характер и незаурядный ум сочетались
с большой чувствительностью — качеством, которое он очень
ценил в женщине.
Как и всякий настоящий эстремадурец, Тревелес всегда го¬
ворил мало, но по существу, а еще был не прочь хорошо поку¬
шать, любил ездить на охоту и с удовольствием общался с Ма¬
рией Сальвадорес. Правда, в роли ухажера он чувствовал себя
неловко, потому что на данном поприще у него было еще очень
мало опыта, ибо он уделял больше времени расследованиям
преступлений и вообще своей работе, нежели овладению ис¬
кусством ухаживания. Поэтому, считая себя в данном деле ди¬
летантом, он, пытаясь завоевать сердце этой дамы, казался сам
себе неестественным и терялся в догадках, думая о том, какие
чувства он в ней вызывает.
— Мы могли бы заехать в павильон Каносса, где продают
прохладительные напитки, ~ это на улице Сан-Херонимо —
и выпить шербета. Не знаю, как тебе, а мне при такой жаре
хотелось бы выпить чего-нибудь холодненького- — Мария Эми¬
лия обмахивалась веером, чтобы ослабить воздействие жары,
мучавшей Мадрид уже целую неделю. — А по дороге ты расска¬
жешь мне, кого подозреваешь в совершении этого убийства.
Ты ведь знаешь, как мне нравится слушать рассказы о рассле¬
дуемых тобой преступлениях.
— Хорошо. Отвези нас на улицу Сан-Херонимо! — крикнул
Тревелес кучеру. — Я тебе об этом расскажу, — сказал он, по¬
вернувшись к Марии Эмилии, — если ты как-нибудь пригласишь
меня к себе домой пообедать.
— Договорились! — решительно и с широкой улыбкой отве¬
тила Мария Эмилия.
Павильон Каносса, в котором подавались самые вкусные в сто¬
лице шербеты и другие прохладительные напитки, пользовался
репутацией излюбленного заведения мадридской аристократии.
Кроме высокого качества самих напитков, этот павильон отли¬
чался и особой формой обслуживания. В отличие от других
аналогичных заведений, официанты здесь приносили прохла¬
дительные напитки на плетенных из ивовых прутьев подносах
прямо к дверям карет, избавляя клиентов от необходимости
покидать эти самые кареты.
Проехав по району Прадо-де-Сан-Херонимо и оставив слева
от себя королевские конюшни и дворец Буэн-Ретиро, экипаж
с Тревелесом и Марией Эмилией повернул направо и поехал
вверх по улице, в средней части которой и находился нужный
пассажирам павильон.
Впереди, среди большого количества экипажей, они увидели
карету графини де Бенавенте, которая, завидев их, стала махать
им рукой, приглашая подъехать к ней поближе. Мария Эмилия
заметила, что ее подруга Фаустина, которая уже не могла как-
либо замаскировать свою беременность, приехала сюда не с му¬
жем, а с безупречно одетым молодым человеком, очевидно ее
новым ухажером, о котором она упоминала несколько дней
назад.
— Добрый день! — Мария Эмилия не спускала глаз с юноши,
смущенного появлением друзей графини. — По-моему, я еще
не имела удовольствия познакомиться с твоим спутником.
Хоакин Тревелес с большим почтением поздоровался с гра¬
финей.
— Его зовут Энцо, он — венецианец. Даже и не пытайтесь
с ним заговорить, потому что он все равно не знает ни слова
по-испански. — Услышав свое имя, статный спутник графини
слегка наклонил голову в знак приветствия. — Он новый по¬
мощник посла Венеции. Я познакомилась с ним на одном из
приемов, которые время от времени устраивает посол, и с того
самого момента все никак не могу от него избавиться.
Фаустина лукаво улыбнулась, а вслед за ней заулыбался и ве¬
нецианец, хотя он явно не понимал, о чем идет речь. Красота
фафини становилась еще более ослепительной, когда на ее лице
появлялась улыбка. Неудивительно, что у такой, великолепной
женщины было много ухажеров, ибо во всем Мадриде не было
ни одной красавицы, которая могла бы ее затмить.
— А как поживает Беатрис?
Официант, взяв у них заказ, ушел за напитками. Мария Эми¬
лия, перестав разглядывать стройного венецианца, которому
было лет двадцать пять, не больше, намекнула своим вопросом
на странное поведение девушки во время концерта.
— Полагаю, что хорошо, — ответила графиня. — Однако даже
и не спрашивай меня о том, что произошло с ней в тот вечер,
потому как мне и самой мало что удалось от нее узнать. Она
лишь сказала, что ей просто стало немного дурно и что не сто¬
ит о ней беспокоиться. Но ты можешь спросить об этом у Бра¬
улио: он наверняка знает больше, чем я, они ведь с Беатрис
неразлучные друзья.
— Да, я попробую его об этом расспросить.
— А еще у меня есть грандиозная новость, касающаяся Бе¬
атрис. — Мария Эмилия тут же уставилась, не моргая, на Фаус¬
тину — настолько сильно ее заинтриговала последняя фраза
графини. — Сегодня утром у нас попросил ее руки герцог де Лья-
нес, и мы без тени сомнения согласились. Но она об этом еще
не знает. Герцог — хороший человек, да и к тому же занимает
высокое положение в обществе. Рядом с ним Беатрис обеспече¬
но прекрасное будущее. Мы ужасно рады — хотя мне, конечно,
будет тяжело с ней расставаться.
— Ты имеешь в виду того самого герцога, с которым знакома
и я? — На лице Марии Эмилии отразилось замешательство. —
Ты говоришь о его сыне, которого я не знаю, или о вдовце, уже
достигшем семидесятилетнего возраста? У него есть дворец —
неподалеку от вашего, на площади Вега.
— Насколько мне известно, у него нет сыновей, и, само собой
разумеется, я говорю о доне Карлосе! Я знаю, что ты мне сейчас
скажешь: что, дескать, он уже староват. Однако, учитывая скром¬
ное происхождение Беатрис, мы решили, что герцог будет для
нее прекрасной партией. Тебе ведь известно, какие среди дворян
бытуют представления о браке.
— Могу только сказать, немного зная Беатрис, что подобный
вариант ей явно не понравится.
Это известие очень огорчило Марию Эмилию — не только
потому, что она переживала за столь любимую ею Беатрис, но
и потому, что эта новость наверняка станет большим ударом
для ее приемного сына Браулио.
По пути к себе домой Мария Эмилия все никак не могла
выкинуть из головы сообщенную ей новость и почти не слуша-
ла рассказ Хоакина о краже необычайно дорогих драгоценнос¬
тей из дворца герцога де Мединасели. Она решила, что не станет
ничего говорить Браулио, пока Беатрис сама не узнает и не со¬
общит ему о своем предстоящем браке. Тем не менее Мария
Эмилия уже начала обдумывать, с помощью каких доводов
можно было бы утешить ее приемного сына.
На следующее утро на проходившем в школе при монастыре
Лас-Салесас-Реалес уроке истории религии сестра Анхела вся¬
чески старалась удержать внимание своих десяти учениц. Хотя
большинство из них вроде бы прилежно внимали ее объясне¬
ниям, Беатрис Росильон с еле сдерживаемым гневом царапала
какие-‘1’о бессмысленные фразы на чистом листке бумаги. Время
от времени она переворачивала очередную страницу своей кни¬
ги, делая вид, что слушает объяснения преподавателя, однако
на самом деле ее мысли были далеко-далеко отсюда. Она очень
хотела убежать от окружающей ее ужасной действительности.
Вчера вечером приемные родители позвали ее к себе и сооб¬
щили новость, которая показалась ей самой худшей из всех,
какие она только могла себе представить. Ее протесты и возра¬
жения ни к чему не привели, ибо родители уже приняли твердое
решение, и свадьба должна была состояться всего лишь через
месяц. У девушки тут же защемило сердце при мысли о Браулио,
которого она сильно любила. Однако она не стала говорить о нем
родителям, потому что из этого ничего хорошего не вышло бы:
разве они могли позволить разрушить ее будущее, надежно
обеспеченное огромным состоянием герцога, согласившись на
ее брак с юным сыном каких-то цыган, у которого за душой
не было всего того, чем владел герцог? Она даже не попыталась
заикнуться о Браулио — да и вообще не хотела, чтобы они зна¬
ли о ее чувствах к нему, — потому что в данном случае это ей
все равно бы не помогло. Более того, это могло помешать ей
встречаться с Браулио после того, как она выйдет замуж.
Каждый раз, когда она начинала думать о герцоге — которо¬
го, кстати, видела всего лишь пару раз, — у нее на глаза навора¬
чивались слезы от мысли, что ей придется жить с этим стариком.
не вызывавшим у нее абсолютно никакого интереса. Она не зна¬
ла, как расскажет обо всем этом Браулио и как объяснит ему,
что у нее нет другого выхода. Подыскать подходящие слова было
для нее таким же мучением, как и расстаться с Браулио.
А еще теперь ее мучило то, что она стала сомневаться в доб¬
рой воле своих приемных родителей. Она считала, что если они
ее хоть немного любят, то не могут желать ей такой ужасной
судьбы. Она даже начала думать, что их ласковое отношение
к ней, которое она ощущала все эти годы, было обманом и ни¬
чтожно мало значило по сравнению с той участью, какую они
ей уготовили. А еще у нее появилась мысль, еще больше удру¬
чавшая ее, что нынешняя и первая в жизни Фаустины беремен¬
ность изменила ее взгляды и чувства и Фаустина теперь стара¬
ется избавиться от нее, Беатрис, чтобы всецело отдать себя и свою
любовь ребенку, которого она вынашивает в своей утробе. Бе¬
атрис сердито вытерла побежавшую по щеке слезу, стараясь
не показывать свою печаль другим ученицам, которые еще ни¬
когда не видели, чтобы она плакала.
— Перейдем к тридцатой странице! Сейчас мы рассмотрим
в качестве примера жизнь святой Аделаиды, супруги императора
Германии, умершей в девятьсот девяносто девятом году. Как види¬
те, девочки, на литографии в ваших книгах она изображена в ко¬
роне, потому что и в самом деле являлась королевой, но еще при
жизни на нее снизошла божественная благодать. Ее отец, король
Бургундии, умер, когда ей было всего лишь шесть лет, и ее в раннем
возрасте выдали замуж за короля Лотарингии. Но и он вскоре
умер, и она стала вдовой в возрасте всего лишь девятнадцати лет.
Чуть позже ее захватил и бросил в тюрьму другой король, который
хотел заполучить ее королевство, и она провела много месяцев
в унизительном заточении, одетая в лохмотья, однако неизменно
старалась чувствовать себя счастливой и проявлять доброту по
отношению к окружающим. Она является хорошим примером
для вас, потому что вы всегда должны стремиться чувствовать
себя счастливыми, что бы ни приготовила для вас судьба…
Монахиня продолжала поучать девушек, а Беатрис задумалась
над ее словами. В ее положении, казавшемся ей трагическим,
она даже и представить не могла, как можно чувствовать себя
счастливой. Такой брак мог принести только муки, да и святой
она себя не считала, хотя несчастья, через которые она прошла
в жизни, являлись вроде бы достаточным основанием для того,
чтобы оказаться в числе святых мучеников.
Закончив рассказ о святой Аделаиде, сестра Анхела перешла
к жизнеописанию святой Екатерины Сиенской, которая не же¬
лала выходить замуж за некого богатого человека, как того хотел
ее отец, потому что решила посвятить свою жизнь Богу. Разгне¬
ванный отец в течение долгого времени заставлял ее занимать¬
ся самой грязной домашней работой, пока его терпение не ис¬
тощилось и он не отдал ее в монастырь. Монахиня объяснила
ученицам, что в монастыре эта святая очень быстро обратила
на себя внимание благодаря своей мудрости и благоразумию,
вследствие чего стала советницей высокопоставленных иерар¬
хов Церкви, а затем и самого Папы Римского. А еще она в тече¬
ние своей жизни написала более трехсот писем, содержащих
глубокомысленные теологические рассуждения.
Беатрис подумала, что приводимые им в пример истории
жизни чем-то похожи на ее жизнь, хотя она, конечно, не соби¬
ралась уходить в монастырь лишь ради того, чтобы избежать
свалившегося ей на голову замужества. Вот грязную домашнюю
работу она могла бы осилить — если бы, конечно, это помогло
ей избежать печальной участи.
Затем наступила очередь святой Варвары. Монахиня расска¬
зала, что та умерла мученической смертью на руках у своего отца,
который был язычником, потому что отказалась выйти замуж за
язычника. Отец так разгневался на свою дочь, что отрезал ей
голову, однако вскоре погиб и сам: в него ударила молния. Мона¬
хиня предложила ученицам рассмотреть литографию, на которой
была изображена девушка с чашей в руке, стоящая на фоне гро¬
зового неба. Беатрис подумала, что последовать примеру этой
мученицы и погибнуть она бы не хотела, однако причины смер¬
ти святой Варвары и ее горестного состояния были схожи.
Изучение трагических судеб этих чужих для Беатрис людей
постепенно начинало казаться ей занятным. Более того, оно
помогло ей понять, что постигшее ее горе не так уже редко вы¬
падает в жизни, а потому ей было теперь легче с ним смириться.
Однако все вдруг изменилось, когда монахиня велела ученицам
перейти к очередной странице книги, где Беатрис увидела имя
и изображение следующей святой.
— Сегодняшнее занятие мы завершим жизнеописанием этой
святой, а именно святой Юстины из Падуи. Посмотрите на за¬
мечательную картину ее мученической смерти, созданную ве¬
ликолепным мастером Паоло Веронезе…
Беатрис с ужасом впилась взглядом в литографию, на которой
была изображена святая, стоявшая на коленях, а кинжал вот-вот
готов был пронзить ее сердце. Вокруг нее находились пять персо¬
нажей: двое мужчин стояли слева и смотрели на нее, опираясь на
свои длинные жезлы; еще двое мужчин стояли справа — один из
них явно был высокопоставленным церковником — и наблюдали
за этой жуткой сценой с невозмутимыми лицами; пятый мужчина
стоял за спиной мученицы. Беатрис пришло в голову, что эта
картина похожа на сцену убийства ее матери, потому что уж очень
многое на литофафии напоминало пережитые Беатрис реальные
события, как будто художник стоял тогда рядом с сидевшей на
полу Беатрис и делал зарисовки, глядя на ее мертвую мать.
Затем в организме Беатрис что-то произошло, и она почув¬
ствовала приближение приступа тошноты. Ей не хотелось
думать о том, что она видела на литофафии, однако монахиня
еще несколько раз повторила имя этой святой, которое в силу
жестокой случайности совпадало с именем матери Беатрис.
Воспоминания о реальных событиях и детали литографии
перемешались в воображении девушки, постепенно сливаясь
в единое целое; твердая решимость умереть, застывшая в глазах
святой, кинжал, пронзающий нежную кожу, жестокое лицо
инквизитора Переса Прадо, которого она узнала на недавнем
концерте, длинные жезлы альгвасилов инквизиции, удары ко¬
торых о пол гулким эхом разносились по коридору… Все чув¬
ства Беатрис в этот момент, казалось, бешено унеслись куда-то
в пустоту Она увидела, как класс, преподавательница, все ос¬
тальные ученицы начали кружиться у нее перед глазами, ей
4. Тайна масонский ложи
вдруг стало не хватать воздуха. Еще мгновение — и Беатрис без
чувств рухнула на пол.
Для двоих братьев-цыган — Тимбрио и Силерио Эредиа — кры¬
тая повозка, которую все называли «галера», была довольно
утомительным средством передвижения. Однако они были вы¬
нуждены отправиться из Мадрида в Сарагосу именно на ней,
потому что у них не хватало денег, чтобы преодолеть этот путь
в удобной почтовой карете, как обычно поступали дворяне
и чиновники.
Неделю назад они в последний раз встретились с курьером,
который помогал им в поисках их жен. Братья уже знали, что
их жены находятся не в Королевском доме милосердия в Сара¬
госе, однако их должны были в скором времени привезти либо
туда, либо в бывший дворец Альхаферия, превращенный в свя¬
зи с нехваткой соответствующих помещений в тюрьму.
Когда курьер выполнил последнее поручение братьев и привез
им поддельные документы, удостоверяюшие, что они являются
добропорядочными коренными испанцами из Кастилии, они
отправились в Сарагосу, чтобы вызволить своих жен и дочерей
Тимбрио.
Королевским домом милосердия управлял архиепископ вместе
с другими церковными иерархами, а еще маркиз де Теран — ста¬
рый друг маркиза де ла Энсенады, который был проводником
его политики в этом учреждении.
В Доме милосердия размещалось огромное количество жен¬
щин, задержанных во время облавы на цыган, а еще задача слу¬
жителей Дома милосердия состояла в том, чтобы собирать по
улицам Сарагосы бесцельно шатающихся многочисленных нищих
и предоставлять им приют, еду и обеспечивать полезным заня¬
тием. Из этого дома довольно часто выезжала «галера», которую
окрестили «повозкой для голодранцев», чтобы собирать по ули¬
цам неустроенных в жизни людей, не имеющих ни жилья, ни
работы. Такое чаще всего происходило либо после рекрутских
наборов, от которых люди бежали кто куда мог, либо когда ни-
щенствующих бродяг становилось так много, что они начинали
представлять угрозу для населения города.
Хотя предназначением Дома милосердия было служить приютом
для нищих и он, в общем-то, не являлся исправительным учреж¬
дением, в случае необходимости там не гнушались репрессивных
мер воздействия на подопечных. Плети, оковы, столбы с цепью
и железным ошейником широко использовались в этой самой
настоящей тюрьме и служили в качестве средств наказания тех,
кто мешал нормальному функционированию этого учреждения.
За несколько дней до приезда братьев Эредиа в Сарагосу сто
семьдесят женщин-цыганок и их дочерей привезли из дворца
Альхаферия в новое здание Дома милосердия, где уже находи¬
лись пятьсот цыганок, привезенных из Малаги. Помещения
Дома милосердия оказались переполненными, и многим из
цыганок пришлось размещаться во внутренних двориках, при¬
чем им не хватало еды, одежды, кроватей — в общем, самых
элементарных вещей, необходимых для жизни.
Измученные и обозленные таким отношением, цыганки уже
несколько дней при появлении надсмотрщиков пускали в ход
камни, палки и свои ногти, а также устраивали такой галдеж
и сутолоку, что вскоре никто уже не отваживался зайти к ним
в помещения, чтобы хоть как-то разрядить напряженную об¬
становку. Некоторые из цыганок, не получив обещанную новую
одежду, ходили полуголые, а другие, раздевшись догола, стира¬
ли, как могли, свою старую одежду под ошеломленными взгля¬
дами стражников.
В таких нездоровых условиях у многих из узниц начались
проблемы с легкими, возникли боли в животе, и у всех у них
стали проявляться симптомы хронического недоедания.
Тимбрио Эредиа и его брату Силерио оказалось совсем не¬
сложно найти красивое здание Дома милосердия, в котором
должны были находиться их жены, так как им было известно,
что это здание находится неподалеку от арены для корриды.
А еще они знали, что из этого здания не очень-то легко убежать,
и поэтому они решили попытаться вызволить своих женщин
более простым способом: обратиться к начальству Дома мило-
сердия, показать поддельные документы, подтверждающие «чис¬
тоту» их крови, и заявить, что их жен задержали незаконно.
В галерее, выходившей на один из четырех внутренних двори¬
ков Дома милосердия, были застекленные окна. На ее первом —
более прохладном — этаже находилось как минимум полторы
сотни женщин-цыганок и их дочерей, сбившихся в кучу в самом
затененном углу. На часах еще не было одиннадцати, а жаркое
солнце Арагона уже не первый час «нещадно поджаривало город».
Именно так выразился привратник, сопровождая братьев Эредиа
к алькайдуявлявшемуся в Доме милосердия самым большим
начальником. Именно он отвечал здесь за содержание цыганок.
Тимбрио представился привратнику торговцем шерстью из
города Толедо, а Силерио — его помощником. Они сказали, что
являются двоюродными братьями двух пропавших без вести
женщин и что, как им кажется, исчезновение этих женщин может
быть связано с облавой на цыган, поскольку эти два события
совпадают по дате. Братья еще до своего прихода сюда решили,
что объясняться с местной администрацией будет Тимбрио, по¬
тому что он гораздо лучше из них двоих говорил по-испански,
почти без акцента, свойственного тем, кто обычно разговаривал
на кало — языке испанских цыган.
— Входите! — дверь кабинета алькайда была приоткрыта.
— Это два господина из Толедо, они к вам.
Привратник полностью отворил дверь, чтобы посетителям
было легче войти.
— я вижу. Можете присесть, если хотите, ~ взглянув на
вошедших, он не заметил в их облике ничего подозрительно¬
го. — Чем могу вам помочь?
“ Мы ищем двух женщин по имени Ремедиос и Амалия
Эредиа и двух девочек, которые были с ними. Мы их родствен¬
ники и знаем, что их задержали по ошибке почти два года
назад. — Тимбрио достал документы, подтверждающие, что эти
женщины — испанки и католички, и, продолжая говорить, пе¬
редал эти документы алькайду. — Мы уже искали их во всех
Алькайд — здесь-, комендант.
других городах, в которых есть дома милосердия, подобные
этому, однако безрезультатно. Поэтому мы думаем, что они, по
всей видимости, находятся в вашем уважаемом учреждении.
Алькайд просмотрел документы и позвал своего писаря.
— Я прямо сейчас проверю по нашей книге записей, хотя мне,
по правде говоря, трудно даже представить, что могла произойти
подобная ошибка. Все женщины, находящиеся в этом Доме ми¬
лосердия, — самые настоящие цыганки. Во всяком случае, нам
всем так казалось. — Алькайду вдруг бросились в глаза необы¬
чайно густые брови и бакенбарды одного из посетителей — того,
который с ним разговаривал. — Так вы говорите, что вы из Толе*
до и являетесь двоюродными братьями этих женхцин?
Затем он очень внимательно посмотрел на второго, и ему
показалось, что тот сильно нервничает.
— Из селения неподалеку от Толедо. Оно называется Мора.
Там у нас собственная лавка — мы торгуем шерстью. А в нашем
доме мы с удовольствием вас примем, если вы когда-нибудь
будете в наших краях. Наши двоюродные сестры — одна из них
вдова с двумя дочерьми, а вторая еще не замужем — работали
в лавке и занимали две комнаты в нашем доме. С тех пор как
они исчезли, мы все время о них беспокоимся. По правде гово¬
ря, мы долго ездили по разным городам, прежде чем оказались
здеся, и очень надеемся, что сможем снова их увидеть и — на¬
сколько возможно — как-то исправить происшедшее недоразу¬
мение. Мы можем рассчитывать на вашу помощь?
— Извините, мне показалось, что вы сказали «здеся». На¬
сколько мне известно, это слово характерно для языка кало.
А вы сами-то точно не цыгане?
— Я даже и понятия не имею, что это за слово такое — «здеся».
Мне кажется, я сказал «здесь». Может, просто оговорился.
Тимбрио казался внешне абсолютно спокойным, и говорил
он уверенно, однако у алькайда, похоже, возникло подозрение,
что эти двое — совсем не те, за кого себя выдают.
~ А вы можете показать мне ваши документы? Они необхо¬
димы для выполнения кое-каких формальностей, предусмот¬
ренных для подобных случаев.
Тимбрио достал свои поддельные документы и с абсолютно
хладнокровным видом подал их алькайду.
— Я вижу, что у вас тоже фамилия Эредиа. — Алькайда все
больше терзали сомнения. — А ведь эта фамилия достаточно
широко распространена среди цыган.
— Да, она у них довольно часто встречается, однако вы толь¬
ко что убедились, что мы — чистокровные испанцы и не имеем
ничего общего с этой расой бродяг и бездельников.
в кабинет вошел писарь и, склонившись к алькайду и про¬
шептав ему что-то на ухо, передал ему лист бумаги с длинным
списком имен. Он был явно чем-то обеспокоен, и это не пред¬
вещало ничего хорошего.
— я вам еще нужен?
Алькайд отрицательно покачал головой, и писарь вышел,
плотно закрыв за собой дверь’.
— К сожалению, вынужден вам сообщить, — алькайд вни¬
мательно смотрел на лист бумаги, который держал в руках, — что
ваша двоюродная сестра Ремедиос Эредиа умерла четыре неде¬
ли назад от воспаления легких. Амалия Эредиа тоже умерла, но
всего лишь неделю назад — от лихорадки.
Он смущенно посмотрел на своих посетителей, потому что
прекрасно знал, в каких жутких условиях содержались эти жен¬
щины. Более того, ему было очень стыдно ощущать и свою вину
в таком количестве смертей, которых с каждым днем станови¬
лось все больше.
Силерио Эредиа уже не мог больше молчать и, произнося
слова с сильным акцентом, характерным для цыган, спросил,
где теперь находятся две девочки — его племянницы, дочери
Тимбрио. при этом он схватился за рукоять ножа, спрятанного
за широким поясом.
— К счастью, их имен в этом списке нет. — Услышав, как
изъясняется второй посетитель, алькайд окончательно убедил¬
ся, что эти двое — самые настоящие цыгане, и решил вести себя
с ними осторожнее. — А еще помощник сообщил мне, что их
имен нет и ни в одном из списков, в которых значатся те, кто
находится в этом Доме милосердия.
— Мы уверены, что они держались все вместе. Не может
быть, чтобы они просто исчезли.
Тимбрио еле сдерживал ярость, охватившую его при известии
о смерти жены, в нем еще теплилась надежда найти живыми
своих дочерей.
— Мне только что пришло в голову, что они, наверное, сбе¬
жали. — От этих слов алькайда в душе Тимбрио еще сильнее
разгорелся огонек надежды. — Я сейчас объясню. В тот самый
день, когда сюда прибыла группа женщин из дворца Альхаферия,
примерно пятнадцати женщинам удалось совершить побег По
нашим предположениям, пятеро из них были совсем юными.
Их имен мы не знали, и с тех самых пор о них нет никаких из¬
вестий. Сожалею, но больше ничего не могу вам сообщить. Это
все, что я знаю о ваших родственницах.
Ему показалось, что по лицам посетителей пробежала опас¬
ная грозовая туча.
— Повторяю, я очень сожалею, что приходится сообщать вам
такие плохие новости. Я вполне представляю себе, насколько
вам сейчас тяжело…
Тимбрио Эредиа и его брат Силерио закрыли дверь кабинета
алькайда и быстро покинули здание, в котором размещался Дом
милосердия. Они шли, охваченные гневом и смятением.
Неожиданная и ужасная смерть их жен, мысль о которой
никому из них раньше даже в голову не приходила, а также
исчезновение дочерей Тимбрио, дальнейшая судьба которых
была неизвестна, пробудили в них желание мстить. Именно это
стало причиной необузданного насилия по отношению к аль¬
кайду. Они, конечно, не считали, но можно было с уверенностью
сказать, что, прежде чем алькайд испустил дух, они нанесли ему
более пятидесяти ударов ножами, таким образом излив часть
той жгучей ненависти, которая уже долгое время буквально
заставляла клокотать их цыганскую кровь.