Мадрид. 1751 год

Комната, предназначенная для пыток, находилась в даль¬
нем конце длинного коридора, уходившего глубоко вниз,
в подземелье под зданием Священного трибунала.
Если эта комната чем-то и отличалась от остальных помеще¬
ний, так прежде всего наполнявшим ее зловонием — смесью
запахов крови, мочи и гниющего мяса, — впитавшимся в ка¬
менный пол и стены этого мрачного сырого помещения.
Эта комната была полностью изолирована от внешнего мира,
и в нее не попадали ни лучи солнечного света, ни свежий воздух,
в результате чего казалось, что она не только пропитана нездо¬
ровым запахом, но в ней остались и те мучения, которым здесь
подвергались узники.
Ее незатейливое убранство состояло из примитивных подмост¬
ков, стоявших на них — в углу комнаты — нескольких стульев,
на которых сидели инквизиторы, длинной низкой скамейки и рас¬
положенного в самом центре комнаты стола с разложенными на
нем орудиями пыток, позввляющими добиться от обвиняемого
требуемого признания. Четыре закрепленных на стенах факела
ярко освещали потолок, и отраженный от него свет рассеивался
по всему помещению.
в этот вечер врач, которому было поручено проводить меди¬
цинский осмотр узников инквизиции, тщательно обследовал
одного из них, чтобы определить, име^т ли смысл подвергать
105
его пыткам. Хотя этот узник был необычайно худым, врач не счел
его слишком ослабленным для того, чтобы его нельзя бЬ1ЛО
подвергнуть пытке веревкой и водой. Данным узником был
не кто иной, как Джон Уилмор — главный масон Испании, за¬
держанный инквизицией две недели назад.
Врач подошел к инквизиторам, ожидавшим его вердикта,
и кивнул, подтверждая возможность проведения пьггок.
Показания сегодняшнего обвиняемого имели такое большое
значение, что на пытках решил присутствовать сам главный
инквизитор Перес Прадо. Кроме него в комнате находились
четыре судебных исполнителя, на которых возлагалось прове¬
дение пыток, и секретарь. А еще присутствовал некий человек,
скрывавший свое лицо под большим капюшоном.
— Расскажите нам всю правду, и тогда мы вас и пальцем
не тронем! — Хриплый голос Переса Прадо отдавался эхом от
гулких стен помещения.
— Мне не в чем признаваться, потому что я не совершал
ничего незаконного! — Выражение лица обвиняемого говорило
о его непреклонности и уверенности в собственной невинов¬
ности.
— Вас приговорили к пьггкам после того, как свидетели дали
показания, подтверждающие совершение вами преступлений,
и были отклонены доводы вашего адвоката, опровергающие по¬
казания свидетелей, — секретарь разъяснял обвиняемому про¬
цедуру судебного процесса и причины, по которым было приня¬
то решение о применении пыток. — Поскольку мы до сих пор
не добились от вас полного признания, мы вынуждены применить
пьггки — не потому, что мы этого хотим, а исключительно из-за
вашего упрямства. Мы вас не изувечим, а просто будем воздей¬
ствовать определенными орудиями, которые причинят вам ост¬
рую боль, и не остановимся до тех пор, пока ваше признание
не избав11Т нас от необходимости продолжать пьггки.
— В последний раз спрашиваю: вы хотите сознаться перед
трибуналом в своем преступлении? — обратился к обвиняемо¬
му главный инквизитор, однако его слова и на этот раз не ока¬
зали на Джона Уилмора никакого воздействия.
— Попрошу судебного исполнителя полностью раздеть об¬
виняемого! — Так и не дождавшись от Уилмора ответа, секретарь
дал распоряжение приступить к пыткам.
Во многих случаях жуткой обстановки и самого вида орудий
пыток оказывалось вполне достаточно, чтобы сломить волю
обвиняемого. Однако Джон Уилмор, похоже, предпочитал, что¬
бы его худое истощенное тело подвергли мучениям, и не соби¬
рался поддаться настоятельным требованиям инквизиторов.
— Привяжите к конечностям обвиняемого веревки! — про¬
звучало распоряжение начать первую пытку.
Двое судебных исполнителей повалили англичанина на стол
и обвязали его запястья двумя веревками, другие концы которых
были намотаны на специальные валики. Затем при помощи этих
валиков веревки натянули с такой силой, что Уилмор почувствовал
острую боль от врезавшихся в его плоть веревок. Затем еще две
веревки были привязаны к его щиколоткам и к другим валикам
так, что при повороте валиков все его тело начало растягиваться
в стороны, слегка приподнимаясь над столом. Его упорное мол¬
чание в ответ на все тот же вопрос инквизитора, заданный в оче¬
редной раз, вынудило судебных исполнителей растянуть веревки
еще на несколько сантиметров, в результате чего он почувствовал
невыносимую боль и у него возникло ощущение, что еще чуть-
чуть — и какая-нибудь из его конечностей оторвется от тела.
Уилмор старался не кричать и не проявлять каких-либо внеш¬
них признаков душевной слабости, однако боль была такой
мучительной, что он застонал — сначала тихонько, а.затем, по
мере того как его тело все больше растягивали, все громче
и громче. Почувствовав, что у него вывихнулось правое плечо,
он потерял сознание, а когда вскоре пришел в себя, у него очень
сильно болели уже оба плеча, хотя он и не помнил, как было
вывихнуто второе плечо.
Англичанин украдкой бросил взгляд на инквизиторов в тай¬
ной надежде, что на сегодня пытка закончилась и его отволокут
обратно в камеру. Однако тревожное ожидание Уилмора затя¬
нулось на довольно долгое время. Его мучители, по-видимому,
что-то обсуждали, хотя он и не слышал, о чем именно они го-
в ори л и. А инквизиторы, посовещавшись, решили подвергнуть
обвиняемого пытке водой.
Освободив Уилмора от веревок, вместе с которыми от его рук
и ног отодрались и кусочки кожи, судебные исполнители поло¬
жили его на длинную низкую скамейку лицом вверх. Врач осмот¬
рел его кровоточащие раны и пощупал онемевшие плечи, которые
все больше и больше опухали, а затем бодрым голосом заявил,
что состояние обвиняемого позволяет продолжать пьггки.
Епископ Перес Прадо наклонился к уху присутствующего
здесь инкогнито человека и заверил его, что, хотя обвиняемый
и сумел выдержать первую пытку, он вряд ли сможет выдержать
пытку удушьем.
При помощи обернутого вокруг шеи Уилмора толстого кожа¬
ного ремня его голову зафиксировали в неподвижном положении,
а еще одним ремнем так затянули живот, что желудок вдавршся
в легкие. Ему наложили повязку на верхнюю часть лица, закрыв
глаза и нос, затем смочили эту повязку водой, чтобы через нее
было труднее дышать. После этого Уилмору насильно открыли
рот и стали из глиняного кувшина вливать в него непрерывной
струйкой воду. Поначалу англичанину без особого труда удава¬
лось ее проглатывать, однако его сжатый поясом желудок быст¬
ро наполнился, а потому, как он ни старался глотать, вода начала
возвращаться обратно в горло, куда по-прежнему попадала вода,
которую вливали в рот из кувшина.
Вскоре вода заполнила почти всю носоглотку, и Уилмор уже
не мог дышать ни носом, ни ртом. Он начал задыхаться, не имея
возможности ни крикнуть, ни хотя бы прохрипеть своим му¬
чителям, что еще несколько секунд такой пытки — и он умрет.
Он чувствовал, что его глаза налились кровью и отяжелели, а со¬
знание начало заволакиваться болезненной пеленой. Все это
явно свидетельствовало о том, что он вот-вот умрет. Однако его
мучители вдруг прекратили лить воду, и он тут же умудрился
проглотить еще немного воды, чтобы предотвратить ее попада¬
ние из носоглотки в легкие. Затем все присутствующие несколь¬
ко минут ждали, пока он откашливался, тем самым освобождая
носоглотку от воды.
Поскольку Уилмор по-прежнему упорно отказывался при¬
знать себя виновным, инквизиторы — после очередного осмот¬
ра обвиняемого врачом — решили подвергнуть Уилмора пытке
на дыбе.
Ему завели руки за спину и туго обвязали запястья уже дру¬
гими веревками. Затем его при помощи системы шкивов стали
поднимать на этих веревках и, когда он оказался уже у самого
потолка, вдруг ослабили веревки, отчего он рухнул вниз, но, так
и не долетев до пола, снова повис на вновь натянувшихся ве¬
ревках. Такой рывок причинил Уилмору невыносимую боль
в вывихнутых плечах и в спине, и он не смог удержаться от
пронзительного вопля.
Епископ Перес Прадо сделал знак судебным исполнителям
больше не подвергать Уилмора такой пытке, потому что, по
мнению врача, она была слишком опасной для жизни обвиня¬
емого, и приказал им отвести англичанина в его камеру. Епископ
был крайне недоволен тем, что даже при помощи жестоких
пыток так и не удалось добиться требуемых результатов.
Когда обвиняемого увели, главный инквизитор задержался
в комнате пыток еще на несколько минут, чтобы обменяться
впечатлениями с человеком, скрывавшим свое лицо под капю¬
шоном.
— Отец Раваго, уверяю вас, мы на этом не остановимся! Мы
будем продолжать добиваться от него признания, пусть даже
нам и придется использовать более жестокие методы. Я сдержу
свое слово и заставлю его заговорить!
Исповедник короля Фердинанда VI предпочел во время пы¬
ток не открывать свое лицо. Он не хотел, ни чтобы Уилмор его
узнал, ни, тем более, чтобы тому стало известно, что он, Раваго,
причастен вместе с маркизом де ла Энсенадой к его разоблаче¬
нию и аресту. Уилмор мог догадаться, что помог им в этом со¬
глядатай, которого удалось внедрить в масонскую ложу «Три
цветка лилии», — граф де Вальмохада.
Несколько месяцев назад Раваго по поручению короля Фер¬
динанда составил докладную записку об обществе масонов, на
основании которой впоследствии и вышел указ о запрещении
этого общества. В записке королевский исповедник напомнил
монарху о булле Папы Римского Климента XII и о постановле¬
нии, изданном нынешним понтификом Бенедиктом XIV. Оба
эти документа категорически запрещали катояикам вступать
в масонское общество и участвовать в его собраниях и других
мероприятиях, угрожая отлучением от церкви всем тем, кто
нарушит данный запрет. Кроме религиозных аспектов в подго¬
товленной отцом Раваго докладной записке делался акцент на
опасности, которые могло представлять общество масонов для
государства в силу того, что оно было тайным и скрывало ко¬
нечные цели своей деятельности. Если учесть, что в это обвчество
вступили видные военачальники и представители сферы куль¬
туры и права, — как, например, молодой адвокат Кампоманес
и пользующийся большим влиянием Хосе Моньино, — то не¬
вольно возникал вопрос, что же могло объединить этих высо¬
кообразованных людей, кроме как некая амбициозная и тайная
цель. И в самом деле, цель, которой пытались достичь и при
этом держали в тайне масоны, не могла бьггь малозначительной,
потому что в наказание тем, кто выдал их тайны, отрезали язык
и вырывали сердце. Раваго пришел к выводу, что вступившие
в общество масонов высокопоставленные военачальники и вы¬
дающиеся деятели культуры наверняка замахиваются на что-то
нешуточное, и этим объясняется их скрытность. Раваго считал,
что масоны стремятся не только уничтожить католицизм и по¬
дорвать основы государственного строя в европейских странах,
но совсем по-другому организовать человеческое общество,
сделать его свободным от религиозного воздействия. Подобная
революционная деятельность масонов была нап{>авлена против
существующих органов государственной власти*
Доводы Раваго убедили короля Фердинанда в реальности
существования угрозы для монархии со стороны масонов, тем
более что он знал, какую большую роль сыграло масонство
в становлении парламентаризма в Англии. Там в двух палатах
парламента — палате лордов и палате общин — обсуждались
и решались вопросы законодательства и управления государ¬
ством — то есть вопросы, испокон веку относившиеся иослю-
чительно к компетенции монарха. Поэтому король принял твер¬
дое решение издать указ о запрещении масонства и поручить
инквизиции проследить за претворением этого указа в жизнь.
~ Я очень разочарован, почтенный друг мой, — сказал ко¬
ролевский исповедник главному инквизитору. — Реализация
наших намерений по обезвреживанию этой бесовской органи¬
зации, выявлению ее целей и установлению местонахождения
ее членов, очевидно, займет гораздо больше времени, чем мне
хотелось бы. и хотя нам, к счастью, удалось схватить их глава¬
ря, это, похоже, мало что дало. Достаточно вспомнить о жутком
убийстве нашего уважаемого отца Кастро. У меня есть основа¬
ния подозревать в причастности к этому убийству масонов.
— Возможно, вы и правы, отец Раваго, но вы, наверное, все
же согласитесь со мной, что уже сам факт заключения в тюрьму
их Великого магистра послужит хорошим уроком для остальных
масонов и задержит разрастание этой секты — пусть даже
и не подтвердится их причастность к смерти Кастро.
— Я чув.ствую в ваших словах стремление остановиться на
достигнутом, а потому хочу, чтобы вы знали: я не соглашусь ни
на малейшее отклонение от наших первоначальных планов. —
Лицо Раваго стало еще более суровым. ~ То, чего мы добились
арестом Уилмора, — просто мелочь по сравнению с необходи¬
мостью заполучить текст конституции и регламента общества
масонов. Именно на это мы должны направить наши усилия,
а не надеяться, что арест одного человека поможет нам решить
проблему масонов. — Раваго поднялся со стула с явным наме¬
рением покинуть это помещение. Он уже потерял интерес к даль¬
нейшему разговору, хотя ему и хотелось узнать, какие новые
методы допроса собирается применить Перес Прадо и когда он
рассчитывает получить хоть какие-то результаты. — Постарай¬
тесь, чтобы он заговорил еще до того, как мы с вами снова встре¬
тимся. Мне необходимо доложить нашему монарху о ходе рас¬
следования, и, как мне кажется, вы не хотели бы, чтобы король
усомнился в ваших способностях.
— Отец Раваго, прошу вас не сомневаться в том, что мои цели
совпадают с вашими, как и с целями короля. Я ни в коем случае
не прекращу своих попыток заставить Уилмора заговорить.
Можете быть спокойны: я немедленно поставлю вас в извест¬
ность, если мне удастся выбить из него какие-либо сведения
об убийстве Кастро или же любую другую информацию, которая
нас с вами интересует.
Недавно отстроенная арена для корриды находилась на улице
Алькала — одной стороной она примыкала к дворцу Буэн-
Ретиро, а другой — к широкому полю.
Мадридский люд еще никогда не видывал такого большого
круглого здания, предназначенного исключительно для корри¬
ды, потому как бой быков в Испании обычно проходил прямо
на центральных площадях городов и поселков.
То ли в силу привлекательной новизны этого сооружения, то
ли просто из-за неуемного желания посмотреть на само пред¬
ставление на корриду стеклось огромное количество людей
самых разных сословий и социальных групп. Представление
должны были давать два раза — утром и под вечер.
Мария Эмилия Сальвадорес уговорила своего поклонника
Хоакина Тревелеса сходить на вечернее представление, потому
что эти представления, как правило, были интереснее утренних.
А еще она убедила присоединиться к ним свою подругу графи¬
ню де Бенавенте, которая, как это частенько бывало, прихвати¬
ла с собой кавалера, но, конечно же, не своего мужа, а нового
поклонника. Он, как и многие другие мужчины до него, пытал¬
ся ухаживать за графиней, не имея при этом никаких шансов
добиться от нее ничего, кроме участия в этой игре в ухажива¬
ние — без каких-либо последствий.
Мария Эмилия успешно отразила все доводы Хоакина, пы¬
тавшегося отговорить ее от посещения боя быков: он пытался
доказать ей, что, поскольку это последняя коррида в сезоне,
быки на ней будут далеко не самые лучшие; что сильная июль¬
ская жара отнюдь не способствует подобным развлечениям; что
они вряд ли найдут для себя что-то интересное в жалком зре¬
лище, когда вялые пикадоры будут пытаться расшевелить не ме¬
нее вялых бычков. Однако Мария Эмилия приласкалась к Хоа-
кину, и все его доводы тут же растаяли как по мановению
волшебной палочки.
Они вчетвером уселись в одном из первых рядов и приготови¬
лись смотреть на выход уже восьмого по счету быка, которого
вот-вот должны были выпустить на арену. Вокруг них сидели
самые известные политические и религиозные деятели Мадрида.
Пока действо еще не началось, Мария Эмилия украдкой рас¬
сматривала свою подругу Фаустину. Несмотря на восьмой месяц
беременности, графиня оставалась все такой же красивой и при¬
влекательной. А еще она очень удачно подобрала для этого ве¬
чера одежду; юбка из красного шелка и верхнее платье с вышив¬
кой золотыми нитками были как раз под стать нарядам тореро
и пикадоров. Фаустина невольно привлекала к себе внимание
всех окружающих женщин — и уж тем более своего ухажера,
который, похоже, был от этой женщины просто без ума.
Две подруги специально сели рядом, чтобы иметь возможность
обсудить приготовления к бракосочетанию Беатрис и герцога
де Льянеса, так как до этого события оставалось меньше месяца,
а нерешенных проблем по-прежнему было хоть отбавляй.
И тут на арену решительно выскочил огромный разъяренный
бык. Несколько секунд он двигался, как слепой, пока его при¬
выкшие к полумраку загона глаза не приспособились к яркому
дневному свету. Тореро, подвергая свою жизнь огромному рис¬
ку, ждал его прямо посредине арены. Трибуны замерли в напря¬
женном молчании, когда бык бросился на молодого тореро,
и взорвались приветственными возгласами, когда тот искусно
уклонился от острых рогов животного. После трех повторений
этого маневра, выполненных с несомненным мастерством, на
арену выехали на лошадях два пикадора, в задачу которых вхо¬
дило вонзать в быка пики и тем самым поддерживать его в разъ¬
яренном состоянии.
— А как поживает Беатрис? Она уже смирилась с мыслью о сво¬
ем предстоящем замужестве? — Мария Эмилия начала разговор
с Фаустиной, не отрывая взгляда от происходящего на арене.
— Надеюсь на это, хотя не могу сказать, что очень хорошо
знаю, что у нее на уме. Последнее время я старалась не разгова-
ривать с ней на данную тему — из-за всех тех ожесточенных
споров, которые то и дело возникали после того, как она узнала
о своем предстоящем замужестве.
В быка угодила уже вторая пика. Сразу после попадания в него
первой пики он серьезно ранил одну из двух лошадей, а теперь
пытался сделать то же самое и со второй лошадью.
— Мне очень жаль этих бедных лошадок. Тебе, наверное,
тоже, да? — спросила Фаустина.
— Их следовало бы хоть как-то защитить. — Мария Эмилия
проводила взглядом покидавшую арену лошадь, у которой из
живота, вспоротого рогом быка, вываливались кишки.
— Я убеждена, что для Беатрис настал самый подходящий
момент создать семью, ведь ей уже шестнадцать лет, — сказала
Фаустина. — Кроме того, герцог де Льянес окружил ее заботой
и вниманием — с гораздо большей прытью, чем можно было бы
ожидать от него в его возрасте. Мне трудно даже и придумать,
чего еще можно сейчас потребовать от него как от кавалера, а уж
у меня-то, как ты знаешь, в этом деле достаточно опыта. —
Усмехнувшись, Фаустина украдкой показала глазами на своего
ухажера — маркиза де Сотовинью.
Бык, успевший к тому времени изувечить еще одну лошадь
и получить десяток уколов пиками в спину, был уже не таким
свирепым и вел себя довольно вяло, у него из спины торчали
восемь бандерилий, воткнутых туда, по мнению публики, с боль¬
шим искусством.
— Дело еще в том, что Беатрис уже не так непримиримо от¬
носится к предстоящему замужеству, и мне кажется, что это
герцог сумел растолковать ей преимущества и возможности,
появляющиеся у нее в связи с этим браком.
Превосходно выполненный тореро прием вызвал у сидевших
на первых рядах зрителей бурное одобрение, вылившееся в про¬
должительную овацию.
— Вы разговорами отвлекаете самих себя от представле¬
ния, — этими словами Тревелес дипломатично упрекнул Марию
Эмилию за слабый интерес, который она проявляла к проис¬
ходившим на арене событиям, — и это после того, как она
уговорила его пойти на бой быков, хотя у него было полно
срочнейших дел.
Обе женщины замолчали. Они не проронили ни слова даже
тогда, когда был убит бык, — для чего искусному тореро хвати¬
ло всего одного укола шпагой — и продолжили свой разговор
лишь после того, как их кавалеры отправились за прохладитель¬
ными напитками.
— Меня беспокоит мой сын Браулио.
— Думаю, известие о свадьбе Беатрис его сильно опечалило,
потому что у них были очень близкие дружеские отношения
с самого начала их знакомства.
— Я долго сомневалась, говорить тебе об этом или нет, — ска¬
зала Мария Эмилия, и Фаустина тут же с любопытством по¬
смотрела на нее. — Мне кажется, что между ними существуют
гораздо более близкие отношения, чем мы предполагали.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что Беатрис и Браулио —
не просто друзья?
— Боюсь, что дело обстоит именно так. Когда я рассказала
Браулио о предстоящей свадьбе Беатрис, он отреагировал очень
эмоционально, а именно начал безутешно плакать — что, впро¬
чем, не показалось мне странным, так как я знала об их взаим¬
ной привязанности. А вот затем стало происходить действи¬
тельно нечто странное: он изо дня в день пребывал в крайне
мрачном настроении — что, как ты знаешь, для-него отнюдь
не характерно.
— А я, по правде говоря, в эти последние дни не замечала
ничего особенного в его поведении, хотя, должна признать,
я мало с ним разговаривала — намного меньше, чем раньше, —
произнося эти слова, Фаустина пыталась вспомнить что-нибудь
такое, что свидетельствовало бы о тайных отношениях между
Беатрис и Браулио.
— Два дня назад, — продолжала Мария Эмилия, — я нашла
в его одежде письмо от Беатрис, которое позволило мне понять,
какие чувства они на самом деле испытывают друг к другу. Это
письмо было исполнено глубокой печали, и в нем содержались
признания в любви к Браулио и заверения в безграничной вер-
ности ему. А в самом конце твоя дочь написала, что она испы¬
тывает отвращение к предстоящему браку, потому что ей не хо¬
чется выходить замуж за старого герцога и, главное, не хочется
расставаться со своей единственной любовью — моим сыном
Браулио,
— Я не могу в это поверить! — По телу ФауСТИНЫ от головы
до пят пробежала дрожь. —■ Ну как мы все могли быть такими
слепыми и не заметить, что между ними происходит?
— По всей видимости, они старались это скрывать. Мне
кажется, они опасались, что мы попытаемся пресечь их отно¬
шения.
Мария Эмилия увидела, что к ним — каждый с двумя стака¬
нами лимонада в руках — приближаются их ухажеры Хоакин
Тревелес и маркиз де Сотовинья.
— Они возвращаются. — Мария Эмилия легонько толкнула
свою подругу локтем. — Давай отложим этот разговор.
— Да, нам, конечно же, следует обо всем этом поговорить! —
Лицо Фаустины побледнело. — После того, что я сейчас услы¬
шала, мне даже и думать страшно, что Беатрис и Браулио оста¬
лись у нас дома одни.
Фаустину охватило недоброе предчувствие.
— Если ты не начнешь уделять мне хотя бы чуть-чуть боль¬
ше внимания, впредь тебе будет очень трудно убедить меня
сходить с тобой на бой быков.
Хотя тревелес и сказал это в шутку, ему и в самом деле уже
надоело общаться только со скучным кавалером графини де Бе¬
навенте. Однако, несмотря на явное раздражение Хоакина,
хватило одного нежного поцелуя в щеку, чтобы он смягчился.
А еще больше он растаял, когда Мария Эмилия прошептала ему
на ухо весьма желанные и весьма неожиданные для него слова;
— А может, я просто не хочу становиться излишне зависимой
от человека, которого люблю всем своим сердцем.
Мария Эмилия взяла его под руку, и они стали внимательно
смотреть корриду с участием девятого быка, который, получив
себе в спину всего лишь четыре укола пикой, уже успел убить
двух лошадей, и, судя по свирепости, с которой он бросился
к очередной лошади, ее вполне могла вскоре постичь участь
первых двух.
А тем временем далеко от арены для корриды в личных апар¬
таментах Беатрис Росильон в резиденции графа и графини де Бе¬
навенте происходили некие события, которые можно было бы
охарактеризовать различными словами, но отнюдь не словом
«насилие».
Браулио страстно целовал Беатрис в губы, беззастенчиво
прижимая ее к себе. Б этой сладостной близости не только
нашла свое выражение столь желанная и уже слишком долго
сдерживаемая страсть, это было также исполнением желания
Беатрис познать еще неведомые ей телесные ощущения вмес¬
те с Браулио, прежде чем она будет вынуждена отдаться буду¬
щему мужу. Поэтому они одновременно и смеялись, и плакали,
чувствуя в каждой ласке и блаженство, и боль — боль из-за
осознания того, что они никогда не смогут жить вместе. Беат¬
рис прежде не испытывала ощущений, возникающих от при¬
косновения мужских рук и губ к ее обнаженному телу. И хотя
она теперь полностью отдалась этим ощущениям, все же пы¬
талась запомнить каждую секунду сегодняшнего дня, чтобы
вспоминать о нем в будущем, вновь и вновь воскрешая эти
события в своей памяти.
— Браулио, любовь моя! Поклянись мне, что никогда не за¬
будешь этот день. — Беатрис прильнула к груди Браулио, нежно
лаская его лицо.
— Клянусь тебе, Беатрис! — Отвечая на ее Ласки, он поцело¬
вал ее в лоб и прижался к ней, сминая простыни. — Я никогда
от тебя не отрекусь. Несколько лет назад я пережил несчастье,
от которого едва не разорвалось мое сердце: я имею в виду гибель
моих родителей от рук тех негодяев. Однако благодаря этому
несчастью судьба свела меня с тобой, и я познал самые чистые
и самые прекрасные чувства, какие только может испытывать
человек. Вскоре мне придется столкнуться еще с одним горьким
расставанием — расставанием с тобой, и я не в силах это предот¬
вратить. Я знаю, что никогда не смогу подавить в себе боль от
этого, ведь подобные события так прочно запечатлеваются в моей
памяти, что я потом вижу их как наяву.
— Все эти годы единственное, что связывало меня с этим
миром, — это ты, Браулио. До того как в моей жизни появился
ты, я чувствовала себя такой несчастной, что мне иногда даже
не хотелось жить, и ты — единственный, кто об этом знает. Хотя,
конечно, нужно признать, что в этом доме меня окружили лю¬
бовью и заботой, но ту огромную пустоту, которая осталась
в моей душе после пережитого мною несчастья, почти невоз¬
можно чем-то заполнить. — Беатрис закрыла глаза, чтобы не по¬
казать охватившую ее боль. — После смерти моих родителей
даже те события, которые другой человек счел бы малозначи¬
тельными, для меня становились поводом для страданий. Я уже
не могла соразмерять свои чувства. Когда я с чем-то сталкива¬
лась — и плохим, и хорошим, — все всегда казалось мне ужас¬
ным. — От воспоминаний о тех далеких днях у нее по щекам
побежали слезы. — Не знаю, почему так произошло, но рядом
с тобой мои печали рассеялись, а ненависть постепенно исчез¬
ла. Мы с тобой были, наверное, двумя несчастными человечка¬
ми, которые смогли выжить в течение этих лет только потому,
что открывали друг другу свои секреты и свои чувства. Я буду
тайно хранить все это в своем сердце, пока мы снова не сможем
с тобой видеться. Если это не произойдет уже достаточно скоро,
то я скорее предпочту умереть — как святая Юстина или же моя
мама, — чем обречь себя на муки в объятиях другого мужчины,
которого я не люблю и никогда не полюблю.
Когда в этот день Браупио пришел к Беатрис, он принес ей
книгу, на приобретение которой потратил немало времени и уси¬
лий. Это было старое издание католического «Мартиролога» —
фолианта, в котором описывалась жизнь святых мучеников
начиная с первых веков существования христианства.
За несколько недель до этого дня Беатрис пришла к Браулио
необычайно взволнованная из-за открытия, которое она сдела¬
ла на уроке истории религии. Она рассказала своему другу, что
видела в учебнике картину художника Паоло Веронезе, на ко¬
торой была изображена мученическая смерть святой Юстины.
Удивительное сходство этой картины со сценой гибели ее соб¬
ственной матери от рук представителей инквизиции так пора¬
зили Беатрис, что она на уроке даже на несколько секунд поте¬
ряла сознание.
Беатрис сказала Браулио, что с тех самых пор стала слышать
внутри себя какие-то голоса — очень четкие и легко различимые.
Эти голоса говорили о ее новом предназначении в жизни.
Данное открытие породило в ней необычайный интерес ко
всему, что можно было узнать о жизни святой Юстины, а осо¬
бенно об обстоятельствах ее смерти.
Просмотрев все книги большой библиотеки своих приемных
родителей, Беатрис нашла драму Кальдерона де ла Барки, осно¬
ванную на подлинных событиях жизни святого Киприана и свя¬
той Юстины и называющуюся «Великий кудесник». Она прочла
это произведение целых четыре раза, чтобы получше запомнить
его содержание. Беатрис узнала из него, что Юстина была краси¬
вой женщиной, она жила в Антиохии и была язычницей, но при¬
няла христианство, прослышав об этом чудесном учении из уст
последователя святого Петра. Некий поклонник Юстины, кото¬
рый ее любил и хотел на ней жениться, был ею отвергнут, ибо она
считала, что уже повенчана с Иисусом Христом. Тогда раздоса¬
дованный поклонник пришел к знаменитому колдуну по имени
Киприан, способному при помощи магии и заклинаний управлять
волей людей, и попросил его повлиять на Юстину. Колдун попы¬
тался выполнить эту просьбу, однако и сам так увлекся Юстиной,
что, будучи отвергнутым ею, попросил помощи у самого дьявола.
Дьявол согласился ему помочь, однако потребовал взамен его
душу. Поскольку даже при помощи дьявола у Киприана ничего
не получилось, он отрекся от Люцифера и обратился в ту же веру,
которая придала Юстине нерушимую стойкость. Книга Кальде¬
рона заканчивалась мученической смертью Киприана и Юстины,
на которую жители Антиохии обрекли их за то, что они испове¬
довали христианство и не хотели от него отречься.
Однако это литературное произведение не смогло в полной
мере удовлетворить интерес Беатрис к святой Юстине — отчасти
из-за отсутствия достаточного количества подробностей, а от-
части из-за того, что она через несколько дней узнала от своего
исповедника, что есть еще одна книга, в которой описываются
эти события. Вот эту-то книгу Браулио и раздобыл для Беатрис.
Поскольку они оба начали изучать латинский язык не так
давно, и Беатрис, и Браулио умели читать по-латыни не очень
хорошо, но тем не менее быстро поняли, что в этой книге до¬
вольно подробно описана мученическая смерть святой Юстины.
Они сидели и рассматривали книгу, раздосадованные своей
неспособностью ее прочесть, однако уверенные в ТОМ:^ЧТО имен¬
но в этой книге смогут найти нужные им сведения О Юстине.
Беатрис хорошо запомнила картину Веронезе и благодаря
своим художественным способностям в свободное время пы¬
талась воспроизвести эту картину на куске холста. В этот день
она впервые показала картину Браулио. Никому другому она ее
не показывала, стараясь сохранить этот свой секрет. Она рисо¬
вала картину только тогда, когда была уверена, что осталась
дома одна. Браулио стал разглядывать картину Беатрис с ува¬
жительным видом и, поскольку она была еще только начата,
увидел на ней лишь стоящую на коленях женщину, поднявшую
вверх руки, словно моля о милосердии, а рядом с ней — нари¬
сованные пока только несколькими мазками смутные очертания
пятерых человек.
— Посмотри на ее лицо и скажи мне, что ты видишь, ~ по¬
просила Беатрис, изобразившая на картине лицо своей матери.
— Вижу доброту и смирение, а еще покорность судьбе. Од¬
нако, наверное, больше всего меня тронул ее взгляд: он, как мне
кажется, направлен в какую-то точку, находящуюся за предела¬
ми картины, — как будто она смотрит на человека, стоящего
перед ней.
— Она смотрит на меня! — Беатрис схватила и с силой сжа¬
ла руку Браулио, тем самым показывая, какие сильные чувства
она в этот момент испытывает. — Я нарисовала свою мать. И это
я стою прямо перед ней. У меня такое ощущение, что я присут¬
ствую на этой картине, хотя меня там и не видно.
Заметив, что из глаз Беатрис побежали слезы, Браулио обнял
ее, и вслед за этим случилось так, что они познали физическую
близость, ощутив при этом столь желанное для них обоих осво¬
бождение от горестей. Они будто бросали вызов судьбе, которая
была им уготована.
Они почти ничего друг другу не говорили, а лишь наслаждались
сделанным ими открытием: соприкосновение тел избавляло их от
тяжких дум, причем не нужны были слова или какой-либо другой
способ общения. Именно в эти минуты они и решили навсегда
связать свои судьбы и для этого зачать ребенка, который, по¬
явившись ла белый свет, стал бы живым воплощением их любви.
— Браулио, до моей свадьбы осталось меньше месяца, и мне
кажется, что сегодняшний день — это наша последняя возмож¬
ность избежать этого события. — В глазах Беатрис теперь отра¬
жалась полная безмятежность. — Я хочу от тебя ребенка — пло¬
да нашей любви!
На следующее утро, разговаривая со своей приемной матерью,
Беатрис категорически отрицала, что между ней и Браулио су¬
ществуют какие-либо нежные отношения, хотя Фаустина и на¬
стаивала, что она обо всем уже знает.
Беатрис казалось, что если она признается в существовании
подобных отношений, то в будущем уже никогда не увидит
Браулио. Она думала, что, если даже ее приемные родители и бу¬
дут пытаться держать язык за зубами, герцог де Льянес тем или
иным способом сможет у них обо всем выведать, и тогда он, чего
доброго, отправит свою молоденькую супругу подальше от Мад¬
рида — куда-нибудь в Астурию. Он и так уже заявлял Беатрис,
что хочет отвезти ее жить именно туда, в одно из своих имений,
однако ей пока удавалось убедить его этого не делать. А вот если
герцог узнает о ее любви к Браулио, уже ничто не сможет поме¬
шать ему увезти Беатрис подальше от ее возлюбленного.
— Тебе не следует бояться моих отношений с Браулио. — Бе¬
атрис лгала, стараясь придать своему лицу как можно более
искреннее выражение. — Он для меня как брат. Мы с ним пе¬
режили схожие трагедии, и, поскольку росли вместе, мы дели¬
лись друг с другом своими переживаниями и печалями. Да, я его
люблю, но совсем не так, как ты думаешь.
— Однако ты вроде бы написала ему письмо, содержание
которого говорит об обратном. — Фаустина уже успела прочесть
послание Беатрис Браулио, обнаруженное ее подругой Марией
Эмилией.
— О каком письме ты говоришь? — Беатрис старалась выиг¬
рать время, чтобы успеть придумать, как ей теперь действовать.
— Вот об этом!
Фаустина вынула из-за корсажа письмо, которое ей вчера
передала ее подруга, когда они вернулись с корриды.
Беатрис развернула его и прочла очень медленно, давая себе
время собраться с мыслями. Ее охватил гнев из-за того, что ее
тайна раскрыта, а еще она злилась на саму себя за то, что из-за
этой оплошности ей теперь придется придумывать, какие дать
объяснения по поводу этих явных признаний в любви. Щеки
Беатрис раскраснелись от гнева, а ее глаза заволокли слезы. Она
решила признаться, что солгала.
— Да, это правда, я люблю Браулио, но…
— Никаких «но»! Такие отношения неприемлемы, и мне ос¬
тается только пожалеть, что я не узнала о них раньше, потому что
подобных отношений ни в коем случае нельзя было допустить. —
Беатрис еще никогда не видела Фаустину такой расстроенной
и сердитой. — Остается меньше месяца до твоего бракосочетания
с герцогом де Льянесом, и тут выясняется, что ты влюблена в маль¬
чишку, который — дон «никто», у которого нет никакого буду¬
щего и который, кроме всего прочего, еще и цыган.
— А мне все равно, цыган он или дворянин! Любовь не при¬
знает сословий. — Слова Фаустины больно задели Беатрис, и она
не смогла их проигнорировать.
— Тебе, может, и все равно, а вот мне — нет, и я тебе больше
не позволю ни одной подобной выходки! — Фаустина, не в силах
сдержать свой гнев, размахнулась и дала Беатрис пощечину.
~ Я его люблю, и мне не нужен никто, кроме Браулио, — уже
совсем не сдерживая себя, закричала Беатрис, оскорбленная
полученной пощечиной.
— Хватит болтать всякие глупости! Мы нашли тебе хороше¬
го мужа — из высших слоев общества, с хорошими связями,
к тому же являющегося одним из ближайших друзей маркиза
де ла Энсенады. Мы сделали это ради того, чтобы твоя жизнь
была благополучной и счастливой, а ты вместо благодарности
начинаешь рассказывать какие-то глупости о том, что влюбле¬
на в самого настоящего шалопута. Ты что, думаешь, я была без
ума от любви к Франсиско, когда выходила за него замуж? — На
красивом лице Фаустины на мгновение возникла уродливая
гримаса, а ее изумрудно-зеленые глаза от прилившей к голове
крови приобрели красноватый оттенок.
— Я не знаю, какие у тебя тогда были чувства, и мне это
совсем неинтересно. И уж чего я точно не хочу, так это скакать,
как ты сейчас, от одного ухажера к другому.
— С меня достаточно! — Фаустина схватила Беатрис за руки. —
Я и так уже выслушала больше, чем могу стерпеть. Ты выйдешь
замуж за герцога, нравится тебе это или нет, и с этого момента
я запрещаю тебе встречаться с Браулио. Это мое последнее
слово! — Взгляд Фаустины выражал и гнев, и решительность. ~
А еще ты должна поклясться мне, что никогда не расскажешь
обо всем этом ни своему будущему мужу, ни кому-либо друго¬
му. я же поговорю с Марией Эмилией, и она потребует того же
от своего сына.
— Но, мама, ты не можешь настаивать на том, чтобы я так
поступила… — Беатрис почувствовала себя совершенно не¬
счастной, представив, что она навсегда расстанется со своей
любовью.
— я не просто настаиваю — я требую!
— Уж лучше я умру, чем потеряю его! — Охватившая Беатрис
тоска была такой сильной, что она едва могла говорить.
Увидев, как страдает ее юная дочь, Фаустина попыталась
подавить свой гнев и успокоиться.
~ Беатрис, поверь мне: со временем все забудется, и, хотя ты
сейчас не чувствуешь любви к будущему мужу, со временем ты
его полюбишь, и тогда ты поймешь, что Браулио был всего лишь
мимолетным увлечением твоей юности. — Фаустина обняла
свою приемную дочь, хотя ей и пришлось при этом преодолеть
сопротивление, которое попыталась оказать Беатрис.
— Мама, ты и в самом деле хочешь, чтобы я с ним больше
никогда не встречалась?
Беатрис знала, что Фаустине очень нравится, когда она назы¬
вает ее мамой, хотя девушка с самого начала их совместной
жизни предпочитала звать ее по имени. Сейчас она подумала,
что если не будет проявлять непокорность и станет более по¬
слушной и ласковой, то сможет достичь лучших результатов.
— Думаю, что это обещание кажется тебе и невыносимым,
и невыполнимым, — и, поверь мне, я это вполне понимаю. Од¬
нако подумай вот о чем. Если ты все-таки сделаешь то, о чем я тебя
прошу, — нет, чего требую от тебя, — это позволит не подвергать
опасности брак, который для тебя очень выгоден. А теперь
позволь поговорить с тобой уже не как твоя мать, а как подруга.
Я вполне спокойно отнеслась бы к тому, что когда-нибудь в бу¬
дущем — когда уже пройдет какое-то время после твоего заму¬
жества и когда твой брак уже устоится — вы с Браулио снова
начали бы встречаться. — Фаустина погладила Беатрис по голове,
как она делала, когда Беатрис была маленькой. — Однако, дочь
моя, даже если ты и позволишь себе какие-то вольности с Браулио,
причем очень-очень редко, ты всегда должна оберегать свою честь
и уважительное отношение людей к человеку, являющемуся тво¬
им мужем.
— я это понимаю, мама. Мне всего лишь придется подо¬
ждать несколько месяцев, прежде чем я снова смогу встречать¬
ся с Браулио.
Беатрис было неприятно даже думать о том отвратительном
предложении, которое ей только что сделала приемная мать,
однако она все же решила, что если ей лишь на некоторое время
придется прекратить встречи с Браулио, а затем они снова смо¬
гут видеться и любить друг друга, то это не такое уж и плохое
предложение. Она инстинктивно коснулась рукой живота, слов¬
но желай ощутить плод своей единственной любви.