Порою казалось Нелидову, что нашел он в Христине ту, которую потерял навсегда, ту, которую любил однажды,— свою невесту. И пылали темные ночи солнечным огнем, глушили время, он не замечал часов, не слышал, как били часы,— одно чувство покоилось и на вещах и в его душе.
Да, он нашел в Христине ту, которую потерял навсегда,— свою невесту.
Но заглядывал в окно ранний туманящийся свет,— зимний свет до рассвета, и он не смел глядеть туда за окно, на волю, и проколол бы уши себе, лишь бы не слышать хода стучащих минут. Будто выползало чудовище откуда-то из-под сбитых еще теплых от ночной ласки подушек, нава-
ливалось чудовище скользким животом, давило ему сердце, пытало его, издевалось над ним. {^ф^ЛСЛ-^&б^эйЬсЗ?
Зачем это он сделал? Он не любит Христину. Зачем он ее мучает? Зачем обманывает себя? Ведь знает, что не любит ее, зачем же притворяться? Зачем по правде не скажет ей и себе? Или забывает? Разве забывает? Разве такое можно забыть?
«Смотри,— тянуло чудовище,— как она глядит на тебя! Она верит тебе, она любит тебя, как ты, помнишь, ту любил однажды и навсегда, свою невесту. Но уж скоро она почует обман твой. И будет жить обманутая,— мир ей покажется таким маленьким, а небо таким низким, а улицы все узкими, как тебе казалось, помнишь, в жаркий июльский полдень, когда ты возвращался с кладбища, потеряв навсегда ту, которую любил, свою невесту. Да, она будет ходить по этим узким улицам и, вспоминая, сердце надорвет себе, вся ее грудь изноет. Скоро, уж скоро она чутьем узнает обман твой, и ты говори или не говори, все равно, она узнает: от любящего ничего нельзя скрыть. Это ты знай, это ты запомни, это правда. От любящего ничего нельзя скрыть. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра все узнается и без всяких слов, одним чутьем все узнается. Она думала, что любит Сергея. Она не любила его. Сергей ее тоже. Тебя она любит, а ты ее не любишь. Зачем же ты обманываешь ее? Зачем ты обманываешь себя?»
Измученный, забывался Нелидов. Но и среди забытья чудовище не покидало его: нет-нет да и толкнет его, стащит с него одеяло или начнет трясти за плечи лихорадкою.
Вскочит Нелидов и прислушивается. И казалось ему, за стеною, крадучись, кто-то вколачивал гвоздь, так вколачивал крепко, чтобы, привесив крупную петлю к гвоздю, да в петлю головой… Слушает Нелидов, и на лбу у него выступает холодный пот, и зубы начинают стучать. А тот отчаянный, должно быть, приноровился, да в петлю головой, отбрыкнул ногами и готово,— висит. Проходит минута, другая, третья. Нелидов не шелохнется, прислушивается, ждет. И вдруг, казалось ему, за стеною подымался шум: знать, хватились, вытащили отчаянного из петли, да поздно.
— Поздно,— шептал Нелидов,— уж поздно, не поможешь! — и опять ложился и хотел хоть на минуту забыться.
А откуда-то из-под смятых раскаленных подушек снова будто выползало чудовище, наваливалось скользким животом, давило ему сердце, пытало его, издевалось над ним.
Зачем это он сделал? Он не любит Христину. Зачем
он ее мучает? Зачем обманывает себя? Ведь знает, что не любит ее. Зачем же притворяется? Зачем по правде не скажет ей и себе. Или забывает? Разве забывает? Разве такое можно забыть?
Поздно наступал день, путаница,— жизнь буден. Потом приходил вечер. Вечером приезжала Христина или сам он бывал у Клочковых.
И когда он бывал с нею, все забывалось. Он просто понять не мог, откуда приходила ему в голову мысль, будто он обманывает ее, будто он обманывает себя. Да разве он не искренно говорил себе, что любит ее и что жить без нее не может. Да, он искренно говорил, да, он никого не обманывал.
Так наперекор себе, своему глубокому сознанию, все собирал Нелидов, чтобы только скрыть правду от самого себя, но дойдя до последней измученности, в самый разгар успокоения своего, вдруг замирал и весь уходил в слух: голос, таившийся в днях и выползавший чудовищем перед / рассветом, окутывал колкою сетью укоров и повелительно, как царь и судия, говорил над ним: «Повинен _смер г и!»
И виделось ему из всех вещей и из всех глаз молчаливое одобрение приговору: «Повинен смерти!»
И она, непокорная, смерть его, которую он однажды напрасно вызывал из глубины своего сердца, не могла не явиться, не могла не откликнуться, не могла не принять его.
И чувствуя ыто, он,— некий господин Нелидов, один из тысячи похожих и отличающихся лишь по фамилиям, бывший чиновник, актер и учитель, захряснувший в водовороте всяких мелочей и грызни, лишь бы жить, теперь он впервые нашел силу в своем сердце вольно принять ее.
Перед Масленицей в городе открывалась ярмарка, магазины запирались поздно, и Христина не могла приехать к Нелидову, а сам он не пошел к Крючковым.
Он не хотел видеть Христину, ему не надо было ее видеть накануне своего последнего дня..