Давно еще кто-то сказал, что на малороссийском язьі- ке можно писать только одно комическоеГІПеред нами бьіл факт—«Знеида» Котляревского, пародия во вкусе фла- мандской школьї, и люди, убежденньїе зтим фактом, при- няли ложную мьісль за истинную, нелепость стала аксио- мою. Многие голоса повторяли зту нелепость громко, само- надеянно, нимало не думая о том, что говорили. А подумать иногда, право, не мешает. Стоит прочесть «Историю Мало-
100

россии», вникнуть в характери ее героев, прислушаться Ш ее песням, где ропот души изливается в тихих жалобних звуках, как песня степной чайки, как стон матери над мо¬гилою сина,— и вьі подумаєте: неужели народ с таким же- лезньїм характером, с такими глубокими чувствами может только смеяться, как французи? Тут является несообраз- ность, и ваша аксиома поколеблется в самом основанин.
__Еще в 1834 году издал Основьяненко первую часть сво¬их прекрасних повестей, из которих видно, что он не раз- деляет общего мнения. Он писал свою «Марусю», где теп- лие и кроткие чувства вираженьї били так гармонически, что даже люди, приверженци нелепой аксиоми, собирав- шиеся хохотать до упаду при первом слове Маруся, плакали под конец зтой повести. ‘
Теперь вьішла вторая часть его же повестей.
[…] Здесь три рассказа. Первий, «Добре роби — добре й буде», несмотря на некоторие места, немного растяну- тие, изобилует превосходиими сценами^ІНапример, карти¬на засухи: везде черно, хлеб не взошел, трава вигорела. нигде не встретит глаз приветиой зелени, на небе ни об- лачка, только солнце жжет бедную землю, люди в унинии. им грозит голод и смерть. И как хороша среди степи зта группа народа на коленях; они умоляют разгневанное не¬бо; там вьется от кадильниц синий дим, священник читает молитви и плачет, плачут жени, дети, старци… и сколько чувства, сколько поззии во всем атом зрелище, достойном кисти Брюллова.
Во второй повести («Конотопська відьма») ви посме- етесь вволю, здесь щедрою рукою рассипан малороссий¬ский юмор. Тут есть одно из тех лиц, которие так удачни под пером Основьяненка. Фто сотенний писарь Пистряк. педант, шарлатан, которьгй, чтоб затемнить речь, мешает в нее разние славянские вираження, даже целие фрази,— казаки его слушают, слушают и — ничего не понимают. Ну точь-в-точь один мой знавший, толкующий и в гостиной. и в театре, и на улице об к^ких-то иллюзиях, субгектах н обьектах, индивидуальности и рблятивности и проч. и проч. Зтот писарь является к сотнику с длинною палкою в руках и говорит: «Хворостина сія, хоча єсть і хворостина, но оная не суть уже хворостина, понеже убо суть на ній вмістили¬ще душ козацьких…» — «Та кажіть мені попросту, пане пи¬сарю,— бо вже мені те письмо остило та опоганіло! що нічого не второпаю, що ви кажете-говорите»,— отвечает ему сотник. Или не угодно ли послушать определение вель¬ми того же писаря: «Є на світі нечестивії баби, чаятельно от племені ханаанського, по толкованію — канальського,
101

іже вдашася Вельзевулу і його бісовському мудрованію і імуть упраждненіе у відьомстві, іже ночним уременем, нам возлежащим у спящим, сії нечестивії ісходють із домов своїх, розпускають власи свої яко вельблюжії і, пришедше до сосідських і других жителей пребнваній… і імають тамо крав, і доять і їх, і кротких овечат, і бистроногих кобилиць, і сук злаго собачого ісчадія — і, что реку? воздояють дряп¬ливих кішок, вредоносних мишей, розтлінних жаб… і уся- коє диханіє ползущеє і скачущеє…» Какой философский нзьік!..
Третья повесть «Скарб» єсть собственно фантастичес- кая. Здесь вводится в лицах вся малоросснйская демоноло- гия, все исчадия младенческой фантазии народа, живьіе, яркие. Зта вся нечистая сила старается завлечь к себе од¬ного искателя кладов (по-нашему бестолкового афериста), и сколько здесь юмору. Например, черт рассказьівает, как он сделался из маленького черта большим, как прежде сам себе готовил кушать, чистнл сапогн н т. пм но явилась в ад французская душа, и все пошло иначеГ^Француз научил черта употреблять души грешннков на свои работьі, вьіучил его пить кофе, поставил швейцара, которьій приходящим новим душам говорнл всегда: «Барнну некогда», а черт в зто время играл с французом в карти. Удивительно, как г-н Основьяненко знает ад!.. И какой местньїй колорит во всем зтом рассказе. Как простосердечно удивляется Хома Масляк богатству стола, за которим пировали черти: «Там було усяке вино—ренське, і донське, що по четвертаку бутилка… було пиво кабацьке, так, дешевеньке, для уся¬кого розходу». Но еще важное достоинство в зтой повести, что в ней, несмотря на ее фантастичесую породу, прекрас¬но сведени конци, что далось не всем нашим писателям в зтом роде.
Остается нам от души поблагодарить Основьяненко за его прекрасний подарок и пожалеть о тех, которие не мо- гут понимать его повестей…