«Черная Рада» написана мною сперва на южно-русском или малороссийском язьіке. Здесь напечатан вольний пе¬ревод зтого сочинения. В переводе есть места, которнх нет в подлиннике, а в подлиннике осталось многое, не вошед- шее в перевод. Зто произошло, как от различия духа обеих словесностей, так и от того, что, сочиняя подлинник, я сто- ял на иной точке воззрения, а в переводе я смотрел на пред¬мет, как человек известной лнтературной средьі. Там я по возможности подчинялся тону и вкусу. наших народних рапсодов и рассказчиков; здесь я оставался писателем ус- тановившегося литературного вкуса. Думаю, что от зтого подлинник і перевод изображал одно и то же, представля- ют, по тону и духу, два различнне произведения. Как бн то ни било, только считаю не лищним обтзяснить, почему русский писатель нашего времени, для изображения мало-российских преданий, нравов и обнчаев, обратился к язи¬ку, неизвестному в северной России и мало распространен- рому в читающей южной русской публике.
238

Книга моя, появилась на свет не на общепрннятом ли-^| тературном язьіке, может внести многих в заблужденне на счет понятий и деле автора. Вообразят, пожалуй, что я пишу под влиянием узкого местного патриотизма, и что мною управляет желание образовать отдельную словес¬ность, в ущерб словесности общерусской. Для меня бьіли бн крайнє обиднн подобньїе заключения, и потому я ре- шился предупредить их обьяснением причин, заставивших меня избрать язьік южно-русский для художественного вос- создания летописньїх наших преданий.
Когда Южная Русь, или, как обьїкновенно ее назьівают, Малороссия, присоединилась к северной или великой Рос¬сии, умственная жизнь на севере тот час оживилась приго¬ном новьіх сил с юга, 1 потом Южная Русь постоянно уже принимала самое деятельное участие в развитии северно- русской литературьі. Известно каждому, сколько малорос¬сийских имен записано в старих летописях русской сло¬весности. Люди, носившие зти имена, явились на север Ц собственньїм язнком, каков бн он ни бнл —чистий южно-/ русский, или, как утверждают «екоторне, полупольский,’ живой, народний, Или черствий академический,—и ввели зют язьік в тогдашнюю русскую словесность, как речь об¬разную, освоенную с общеевропейскою наукою и способ- – ную виражать учение и отвлеченньїе понятия. Природнне.• москвичи оставили язик своих разрядньїх книг и грамот І для зтой речи, і в Российском государстве, мимо народного • северного и народного южнорусского язнков, образовался язик, составляющий между ними средину и равно понятий обойм русским племенам. Дойдя до известной степени яс- ности и полнотн, он начал очищаться от старих, внкован- ннх в школах в чуждьіх народному вкусу, слов и оборотов, заменяя их словами и оборотами язика живого, которнм говорит народ,— и тут приток севернорусского злемента в литературньїй язьік сделался почти исключительннм. В свою очередь малороссияне отреклись от природного язика сво¬его, и, вместе с просвещением, разливавшимся по империи из двух великих жерл, Москви и Петербурга, усвоил себе формьі и дух язьїка северно-русского.
Казалось би, зтим поворотом взаимннх племенннх вли- яний должно било завершиться развитие литературного язнка в России; но на деле вншло, что сили творящего рус¬ского духа еще далеко не все пришли в соприкосновение.
В то время, когда Пушкин довел русский стих до височай- шей степени совершенства, до нее ріиз иііга пластики и гар- монии,— из глубини степей Полтавских является на севере писатель, с поверхностннм школьннм образованием, с не-

правильною речьго, с уклонениями от общепринятьіх зако- нов литературного язьїка, явно происходящими от недоста- точного знакомства с ним, является, и поклонники изящно- го, отчетливого, гармонического Пушкина заслушались степньїх речей его… Что зто значит? Зто значит, что Пущ- кин владел еще не всеми сокровищами русского язика, что у Гоголя послншалось русскому уху что-то родное и как би позабнтое его времен детства: что вновь открьілся на земле русский источник слова, из которого наши северньїе писатели давно уже перестали черпать…
Судя по сходству древних обнчаев у великороссов и ма¬лороссиян, надобно думать, что в глубокую старину вся Русь говорила одним и тем же язьїком, или очень сходньїми между собою наречиями: и, вероятно, русское слово бьіло развито до лучших своих форм преимущественно в той стра- не, которая бьіла тогда средоточием сильї народной,— в земле Киевской. Чем дальше от зтой страньї, тем резче дол- жни бнли бнть областньїе отличия и уклонения от собст- венно южно-русского слова, что и отразилось частию в се- верно-русских летописях. Тем не менее, однако ж, язик земли Киевской должен бьіл служить образцом для всего первобнтного русского мира. Но, в следствие политических переворотов, гражданственность мало по малу ослабела в пределах древнего Киевского княжества, и русский народ развил свои государственнне сильї преимущественно на севере — сперва во Владимире на Клязьме, а потом в Мос- кве. Здесь древний русский язьік, каков бьі он ни бил во времена Владимира и Ярослава, пошел к развитию особен- ньш путем, так как он начал вбирать в себя пищу из осо- бенной народной почви, при особенннх государственннх и общественних обстоятельствах. Московская земля явля-ется сильним, все к себе притягиваіощим царством,
и, создавая новне форми жизни, создает язик, вира- жающий зти формьі. Так он достигает той степени разви- тия, на которой застали его, присоединяясь к северно- русскому народу, разрозненнне с ним татарами южньїе руоичи.
Что же делали они с язьїком своим во все время разлу- ки с Русью Северной? Некоторне из наших учених, не оби- нуясь, утверждали, что они позабнли настоящую русскую речь, поддавшись влиянию польского язьща, которнй-де, смешавшись с язьїком южннх русичей, произвел смесь, на- знвающуюся нине язиком малороссийским. Виходит так, как-будто малороссийский язик произошел от польского. Но памятники южнорусской народной словесности, беспре- станно открнваемие зтнографами, приводят і важному в
, 240
1

зтом случае вопросу—Гкбторнй йз’двух язьїков мог бить отцом другого:/тот ли, которий имеет богатьіе красотами песни народньїе, захватившие в себя зтнографические и религиозньїе фактьі из глубочайшей язьіческой древности, или тот, которьій таких песен не имеет? Польский язик не только беднее народними произведениями, но и молол^е юж¬норусского; и, если мьі находим в нинешнем малоросснй- ! ском язьіке слова польские, то зто значит, что они били заимствованьї самими поляками у южних руссов и сдела- лись общими обойм племенам. Не позабил южнорусский народ того язьїка, на котором говорили князья и дружини ИХ: ибо он продолжал жить собствениою жизнью мимо хан- ских баскаков и литвинов, которьім не било никакого дела до его нравов и язьїка. Заимствованное одним народом от другого носит признаки своего первообраза и непременно уступает ему в силе и красоте: а здесь случилось напротив. Польская народная словесность, даже во мнении самих горячих ее приверженцев, далеко отстает от малороссий¬ской в силе, разнообразии, блеске и пластнческой красоте созданий. Как же у.нас «а Руси может существовать мне- ние, что зта бедная словесность родила богатую? Много єсть зтому причин: но я укажу только на одну: что учение наши — и именно историки и филологи — по большей час¬ти удаленьї своєю жизнью от непосредственного изучения народа, и особенно южнорусского, что они по необходимос- Ти повторяют один другого, и что — ко вреду науки — єсть между ними такие, которьіе думают играть роль русских патриотов, унижая одно русское племя перед другим. Какие же последствия такой недостаточности живих наблюденнй, и к чему ведет зта племенная исключительность воззрения на Русь? С одной сторони, зто поселяет в торитєтам юношрріде пренебрежение к предмету^достоіГ ному^амого прилежного, специального изучения, с дру- гой — питает чувство племенного отчуждения, виражаю- щееся у малороссиян или равнодушием ко всему, что не- малороссийское, или безобразними карикатурами действи- тельности І Может бить, кто-нибудь и виигривает от та- І кого положення дел, только не общество. Для общества І / нужна любовь, а где нет любви, там нет и успехов жизни.у
1 Укажу на некоторне места в рассказе Основьяненка: Солдат- ский портрет, на те сочинения Гребенки, в которьіх являются действу- ющнми лицами великороссияне, и наконец на самьіе «Мертвьіе души» Гоголя, в которьіх русские мужики изображеньї, по-моєму, карикатурно- верно, но далеко неудовлетворительно со сторони глубокой внутренней связи, какая должна существовать между писателем и народом.

Позтому те из наших учених, которне, из простодут ного или притворного патриотизма, ограничивают круг сп циального изучення народа и его речи так назьіваемим н! стоящим русским человеком, отчуждая, В сле’ поте своей, от участия в деле самопознания и самовмпа. жения многие миллионьї южного русского племени—. действуют против успехов нравственного развития России.
К счастью природа русского человека сильнее заблуж- дений учених, и неучених фанатиков, и как би ни подав¬ляли ее мертвящие идилии людей без сердца и без истин- ного разума, при благоприятннх обстоятельствах она сно- ва получает свою жизненность. С некоторого времени в -южнорусском образованном обществе начала пробуждать- ся любовь к родной поззии и родному язьїку,— НО отнюдь не в следствие общего движения славянских племен к свое- народности, как полагают некоторне, движения, сравни- тельно очень недавнего. Зта любовь виразилась пронзве- дениями, которне не имеют большой ценн на нинешний наш взгляд, но которнх влияние на общерусскую литера- ДУРУ оказалось благотворним. Гоголь от своего отца, ав¬тора и актера нескольких драматических пьес на малорос¬сийском язике, получил первое побуждение к изображению малороссийской жизни в поместьях. Круг людей, в которьій он попал по своим житейским обстоятельствам, и влияние окружавших его личностей указали ему форми речи, в ко-торих его создания могли бьіть доступнн обществу; он начал писать по-великорусски. Многие из малороссиян со- жалеют, что он не писал на родном язнке; но я нахожу зто обстоятельство одною из счастливейших случайностей. По своєму воспитанию и по времени, с которим совпало его детство, он не мог владеть малороссийским язиком в та¬кой степени совершенства, чтоби не останавливаться на каждом шагу в своем творчестве, за недостатком форм и красок. Каков би ни бил его талант, но, при зтом условии, он имел би слабое влияние на своих соплеменников, а на великорусское общество никакого. Но, заговорив о Мало¬россии на общедоступном для обоих племен язнке, он, І одной сторони, показал своєму родному племени, что у него есть и било прекрасного, а с другой — открнл для великороссиян своехарактерннй и позтический народ, из- вестннй им дотоле в литературе только по карикатурам. Судя строго, малороссийские повести Гоголя мало. заклю- чают в себе зтнографической и исторической истини, но в Иних чувствуется общий позтический тон Малороссии. Они подходят ближе к нашим народним песням, нежели к са-
242

мой натуре, которую отражают в себе зти песни. Нельзя сказать, чтоби произведения Гоголя обгяснили Малорос- сию, но они дали новое, сильное побуждение к ее обьясне- ІНИЮ. Гоголь не в состоянии бьіл исследовать родпое племя. в его прошедшем и настоящем. Он брался за историю Ма* лороссии, за исторический роман в Вальтер-Скоттовском вкусе, и кончил все зто «Тарасом Бульбою», в котором об- наружил крайнюю недостаточность сведеннй о малороссий¬ской старине и необьїкновенннй дар пророчества в прошедшем. Перечитьівая теперь «Тараса Бульбу», ми очень часто находим автора в потемках; но где только пес¬ня, летопись, или предание бросают ему искру света — с непостижимой зоркостью пользуется он слабим ее мерца- нием, чтобьі распознать соседние предмети. И при всем том ,«Тарас Бульба» только поражает знатока случайной вер- ностью красок и блеском зиждущей фантазии, но далеко не удовлетворяет относительно нсторической и художест- венной истиньї. Здесь опять многие из малороссиян сожа- леют, что Гоголь не продолжал изучать Малороссии и не посвятил себя художественному воспроизведению ее про- шедшего и настоящего; и опять я в его стремлении к вели- корусским злементам жизни вижу счастливейший инстинкт гения. В его время не било возможности знать Малорос- сию больше, нежели о н знал. Мало того: не возникло даже и задачи изучить ее с тех сторон, с каким м и, преем- НИКИ Гоголя в самопознании, стремимся уяснить себе ее прошедшую и настоящую жизнь. Но если предположить, что Гоголь вдался бьі в разработку малороссийских архи- вов и летописей, в собрание песен и преданий, в разьезди по Малороссии, с целью видеть собственннми глазами жизнь настоящую, по которой можно заключить о прошед- шей,— наконец, в изучение политических и частннх между- народннх связей Польши, России и Малороссии; то приго- товления к художественному труду, поглотили би всю его деятельность, и, может бить, ми ничего бн от него не до¬ждалися. Напротив, обратись к современной великорусской жизни, он дохнул свободнее; материалн у него били всег¬да под рукою, и только сознание недостаточности собст- венного саморазвития останавливало его творчество. Все- таки он оставил нам памятник своего таланта в нескольких повестях, комедиях и, наконец, в «Мертвих душах», зтой великой попьітке произвесть нечто колоссальное. Привер- женцьі развития малороссийских начал в литературе ниче¬го в нем не потеряли, а все русские вообще вниграли. Да разве мало малороссийского вошло в «Мертвне души»? «Сами москвичи признают, что, не будь Гоголь, малорос-
243

СИЯНИН, ОН не произвел бЬІ ничего подобного» | Но СОЗданвп «Мертвих душ», или, лучше сказать, стремление к созда нию (вираженное Гоголем в «Авторской Исповеди» и множество писем), имеет другое, вьісшее значение. Гоголь° уроженец Полтавской губернии, той губернии, которая бьі-’ ла поприщем последнего усилия известной партии мало-россиян (приверженцев Мазепи) разорвать государствен- ную связь с народом великорусским, позт, воспитанньїй украинскими народними песнями, пламенньїй до заблу*- дений бард козацкой старини, возвьішается над исклю- чительною привязанностью к родине и загарается такой пламенной любовью к нераздельному русскому народу, на¬кой только может желать от малоросса уроженец север- ной России. Может бить, зто самое великое дело Гоголя, по своим последствиям, и, может бьіть, в зтом-то душевном подвиге более, нежели в чем-либо, оправдается зародивше¬єся в нем еще с детства предчувствие, что он сделает что- то для общего добра2. Со времен Гоголя взгляд велико- россов на натуру малороссиянина переменился: почуяли в зтой натуре способности ума и сердца необьїкновенньїе, по: разительнне; увидели, что народ, посреди которого явился такой человек, живет сильною жизнию, и, может бить пред- назначается судьбою к восполнению духовной натури се- верно-русского человека. Поселив зто убеждение в русском обществе, Гоголь совершил подвиг, более патриотический, нежели те люди, которне славят в своих книгах одну се- верную Русь и чуждаются южной. С другой сторони мало-россияне, призванньїе им к сознанию своей национальности, им же самим устремлени к любовной связи ее с националь- ностью северно-русскою, которой величне он почувствовал всей глубиной души своей и заставші нас также почувст- вовать. Назначение Гоголя било внести начало глубокого и всеобщего сочувствия между двух племен, связанннх ма- териально и духовно, но разрозненннх старими недоразу- мениями и недостатком взаимной оценки3.
Я сказал, что малороссийские произведения Гоголя да-
1 См. Несколько слов о позме Гоголя: «Мертвьіе души», К. Акса- кова. Москва, 1842, стр. 17—18.
2 См. «Авторскую Исповедь», в «Сочинениях и Письмах Гоголя», т. III, стр. 300.
І Имена Шекспира, Байрона, Вальтера Скотта связьівают в один народ Англичан и Шотландцев, рассеяиньїх по всему свету. Имя Гоголя равио драгоценно для великороссиянина и малоросса. Русская литера- тура, со времен Гоголя, сделалась родственнее, для малороссиян; они в ней увидели себя, в настоящем и прошедшем. С другой стороньї, вели- коростяне, досредством сочинений. Гоголя, как бм вновь узнали, по¬любили и приобрели душою Малороссию.
244

ли побуждение к обьяснению Малороссии, и сказал 9то не без основания. Все, что бнло до него писано о Малороссии на обоих язнках, северно и южнорусском, без него, не мо¬гло би произвести того движения в умах, какое произвел он своими повестями из малороссийских нравов и истории. «Тарас Бульба», построенний на сказаниях Кониского и Боплана, сообщил зтим писателям новий интерес. В них начали искать того, что осталось незахваченньїм козацкою позмой Грголя, и сохраненнне ими предания старини полу- ЧИЛИ для ума и воображения прелесть волшебной сказки. Зто очарование разлилось и на другие летописи, которнх до тех пор не замечали за Кониским. Приведение их в из- вестность повело к сличению; открьітие противоречия ро¬дили потребность узнать истину. Наступил момент исто- рической разработки, до которого далеко еще било автору «Тараса Бульбьі», как зто всего лучше доказивает совре- менная зтому произведению статья Пушкина о Конисском {в «ЄОвременнике» 1836 года), в которой нет и намека на его недостатки со сторони фактической верности. Открнта мною и издана профессором Бодянским «Летопись Само- видца», не имеющая ничего себе равного между малорос- сийскими летописями. Новий взгляд на историю козацкой Малороссии начал проявляться в печатних и рукописних сочинениях. Недоверчивость к собственним источникам, возбужденная всего больше упомянутой летописью, заста¬вила нас обратиться к источникам польским. Живне отно- шения знатоков родньїх преданий с беспристрастннми поль- скими ученими, и преимущественно с покойннм графом Свидзинским и Михаилом Грабовским, утвердили в южно- русских писателях здравие понятия об исторических явле¬ннях на Украине обеих сторон Днепра. С другой сторони, профессор БОДЯНСКИЙ издал знаменитую летопись Конис- ского, или «Историю Руссов», которая составляла настоль- ную рукопись каждого почитателя памяти предков в Ма¬лороссии, и то, что бьіло уж решено и обсуждено на счет ее между южнорусскнмн ученими, но не било еще внска- зано печатно, по случайньїм обстоятельствам,— внсказано московским профессором Соловьевим в «Очерке Истории Малороссии». С Конисского снята священная мантия ис- торика. Он оказался, во-первнх, фанатиком — патриотом южной Руси, из любви к ней, не щадившим, наперекор ис- тине, ни Польши, нй государства Московского,— во-вто- рнх, человеком необнкновенно талантливнм, позтом ле- тописннх сказаний и верньїм живописцем собитий только в тех случаях, когда у него не било заданной себе наперед мьгсли. Заслуга г. Соловьева, как критика летописи Конис-
245

ского велика хотя до сих пор не оденена малороссияна ми, которне унижения Тита Ливия, приняли, по старой па- мяти, за недоброжелательство к их родине. Но уже прощлй времена умншленного недоброжелательства: оно остается теперь только при тех писателях, которне, как люди, равно чужди северно и южнорусскому обществу, и которьіх йме* на не достойнн бить упомянутьі там, где говорится о вьі- соком стремлении к истине. Лучшим заступником Г. Соло- вьева против простодушних неудовольствий некоторьіх ма- лороссиян будет их родной писатель, Н. И. Костомаров, которого трудн слишком долго для науки оставались в не- известности, но зато, без сомнения, примутся теперь обще- ством тем с большим сочувствием и уважением.
Зто одна сторона движения, которое усилил Гоголь сво¬им прикосновением в малороссийской народности. Но в то время, когда отключенная наука делала своє дело в облас¬ти историко-зтнографического наследования южной Руси, в обществе почувствовалось сознательнее прежнего жела¬ние допросить свой народ, на его родном язнке. Перестали искать в нем смешного, простодушного и даже хитро-наив- ного. Взгляд на простолюдина сделался глубже и симпа¬тичнеє. Ми начали внимательнее прежнего вслушиваться в его песни. Внутренний образ малороссиянина сказался нам в красоте, нежности и мрачной знергии язьїка и музи¬ки зтих песен. Появились новьіе сборники зпических и ли- рических произведений народного ума и чувства. Зтногра- фия перешагнула с затверделой почвьі летописей на живую, производящую почву национальной поззии: история с удив- лением увидела себя в цветистой и сияющей одежде на¬родной песни. Ми пожелали войти в хату мирних потом- ков того козачества, которое, по собственннм его словам, «полем и морем слави у всего света добило»: ми пожела¬ли слншать их речи без лереводчика, каким явился в рус- Ской литературе Гоголь: ми, уже подросли до того, что в состоянии били понять все нежное и гармоническое в под¬линнике. И нас ввел в мужичью хату Григорий Квитка, писавший под именем Основьяненко. Повесть его «Маруся» до сих пор не оденена по достоинству. Видели в ней пле- нительную живопись простонародних обнчаев, теплое чув¬ство и много сцен, истинно-патетических: но упустили из виду, что еще ни в одном литературном произведении про¬столюдин малороссиянин, лишенньїй всякого иного обще- ния с людьми просвещенньїми, кроме слова божия, не яв-
* С удовольствием помещаем такой справедливий отзьів о г. Со- ловьве, тем более, что читатели в зтой же книге Г. Беседьі найдут опровержение многих его ошибок. Изд.
246

лялся в столь величественной простоте нравов, как в зтой повести. Зто не чернорабочий пахарь, а человек, в оол¬ітом значений слова. Его не усовериіенствовала совремек- ная образованность. Он ничего не видал, кроме своего села. Он не грамотен: он занят только полевнми и домашиими работами. Слово божие, которое он слишит в церкви, вне- дряетея в нем одними только явленнями природи, которие он любит бессознательно, как младенец свою кормилицу. Но во всех его понятиях и действиях, от взгляда на самого себя до обращения с соседями, поражает нас именно ка- кое-то величне, в котором чувствуешь естественное благо¬родство натури человеческой. Никто не скажет, чтоб зто оьіла зффектация. Тогда би Квнткин поселянин не возбуж- дал к себе такого сочувствия; он не впечатлелея би в душе* и не еделалея би ее любимим приобретением. Сердца об¬мануть не возможно, а слези, пролитие в Малороссии над чтением «Маруси», составляют факт, которим не должна пренебречь зстетическая критика. Квитка написал на мало-российском язике несколько повестей, в которих много равного «Марусе» по частям, но в целом ни одна с нею сравниться не может. И однако ж, везде у него проходит, р более или менее вьіразительних чертах, величавий образ малороссийского простолюдина, зто глубоко нравственное лицо, которое ведет своє происхождение от неизвестного нам общества… Пораженний зтим явлением, ум читает в нем деяния истории, гораздо серьезнейшей, нежели козаче- ство, гайдамачество и все, чем наполнени наши историчес- кие сочинения. Душа чует здесь сильное начало народной жизни, развитое при неизвестних нам счастливих обстоя- тельствах, и, мимо войн, мимо искусственних возбуждений яравственности, усвоенних гражданскими обществами, про- должающее жить само в себе и самое для себя. Оно-то со- общает украинской народной поззии, в новом ее развитии, у писателей, подобних Квитке, достоинство вираження, которому далеко не соответствуют материальние обстоя- тельства племени; оно придает ей зту мягкость оборотов, зто тонкое чувство приличия в соотношениях людей между собою, зто сознание благородства нравственной своей при¬роди, которое у других народов является только следствием долгого пребьівания общества в положений избранного, луч- шего, всеми почтенного и независимого класса людей. Я не еделаю преувеличения, если скажу, что малороссийские простолюдини — разумеетея, лучшие из них, подобние не* которим лицам повестей Квитки,— в своих установленнмх обьічаем сношениях между собою, как кум с кумом, зять с тестем, дочь с крестной матерью, невестка с новой семьей,
247

в которую она вступает, или просто хозяин с праздничним своим гостем, в своих свадьбах, крестинах, поминовениях усопших и земледельческих празднествах, ведут себя с каким-то гордим, внушающим невольное у в а- ж е н и е, величием и достоинством. Мьі мало_знаем народ и смотрим на него больше с точки зрения хозяйственной* ми держим себя в стороне от него, никоим образом не при- надлежа к его обществу. Но мне случалось попадать в та¬кие отношения, когда забивалась разность сословий и об- разованности, когда моє присутствие не замечалось; и тогда я бивал поражаєм сделанньїми мною наблюдениями…
Повести Квитки представляют теплую, простосердечную живрпись нравов наших поселян, и очарование, производи- мое ими на читателя, заключается не только в содержании, но и в самом язьіке, которьім оне писаньї. На русский.язьік оне почти не переводими, потому что в нем не откуда било образоваться соответственному тону речей. Великорусские простолюдини, не имея в своей натуре свойств народа ма¬лороссийского, слишком резко отличаются от него харак-тером язьїка своего: а литературний русский язик, даже и у Гоголя, плохо служил для вьіражения семейньїх. бесед нашего простонародья, его ласок, его огорчений, его насме- шек и сарказмов. Всего лучше доказал зто сам Квитка, когда, по просьбе журналистов, перевел «Марусю» и еще несколько повестей своих. Малороссияне *не в состоянии читать их,— до такой степени оне не похожи на подлинни- ки. Один из русских писателей, имевший на него влияние великого авторитета, убедил бьіло его совсем оставить язик, доступний небольшому кругу читателей и, по примеру Го¬голя, писать на общепринятом литературном язьіке. Квитка написал несколько больших повестей и напечатал в жур¬налах; но — странное дело! — тот самий писатель, которий смешил и заставлял плакать своих земляков малороссий- скими рассказами, сделался для них. так же скучен, как и для великороссиян. Что зто значит? Отчего автор очарова- тельной «Маруси» не имел на русском язьіке успеха автора «Вечеров на Хуторе»? От того, что он думал на малорос¬сийском язьіке, и, заговорив на великорусбком, бил так неловок в каждой своей фразе, как молодцоватий мало¬российский парубок, которий би надумал играть роль рус¬ского добра молодца. Журнальная критика справедливо причислила его к посредственним рассказчикам, и публи- ка перестала читать его, предпочтя ему писателей-говору- нов, которих и имена странно било би упомянуть рядом с Квиткою. Но Малороссия не позабьіла первьіх повестей его, и, несмотря на малоизвестность его в России, ставит его на
248

ряду с величайшими живописцами нравов и страстей че- ловеческих, каковьі Вальтер-Скотт, Диккенс и наш Гоголь. Он уступает им в разнообразии предметов творчества, но зато в своем роде, которнй составляет самую трудную за¬дачу для современного писателя, далеко превосходит каж- дого.
Замечателен зтот факт, и нам нельзя аа нем постано¬виться: что один и тот же писатель, производя на чіГтателей неотразимое впечатление малороссийским язьїком, остав- Лен йми без внимания на великорусском. Здесь мн видим доказательство, какая тесная связь существует между язьї¬ком и творящею фантазией писателя, и в какой слабой сте¬пени передает язьік другого народа понятия, которие вира- ботались не у него и составляют чужую собственность. Как в песне музьїка, так в книге язьік єсть существенная часть изящного произведения, без которой позт не вполне дейст- вует на душу читателя. И слишал от нескольких уроженцев великорусских губерний, научившихся отчасти язику ма- лоросснйскому, что для них легче понимать наши народнне думн в подлиннике, нежели в переводе. Зто значит, что там сохранена гармоническая связь между язиком и предме¬том, которая в переводе безпрестанно нарушается. По зто- му-то закону, во всех литературах, каждьій самостоятель- ньій позт имеет свой особенньїй язнк, которнй только и хорош для того взгляда на жизнь, для того склада ума, для тех движений сердца, которие одному ему свойственнн. Переложи его речь на язнк другого позта, и она потеряет много своей прелести. Но у нас в Малороссии Квитка пред- ставляет не единственньїй пример бессилия передать свои малороссийские кондепции на язьіке великорусском. Гулак- Артемовский, составляющий переход к нему от Котлярев¬ского, написал несколько превосходннх комических и са- тирических стихотворений, которие ми знаєм наизусть, и остался совершенно неизвестннм писателем в русской ли¬тературе, хотя положил несравненно больше труда на рус- ские стихи и прозу. Гребенка, современник Квитки, оста- вил нам дьішащие свежестью и истиною картини из мало¬российской природьі и жизни в своих «Приказках», и тот же Гребенка писал по-русски нескладнне повести из род- ньіх преданий и бесвкусньїе стихи в роде следующих:
Невьіразимо хороша,
Сидит жена Барабаша *.
Наконец, величайший талант южнорусской литерату- рьі, певец людских неправд | собственних горячих с.аез, на-
1 Начало позмн.

печатав небольшую позму на великорусском язнке, изумил своих почитателей не только бесцветностью стиха, но и вя- лостью мьісли | чувства, тогда как в язьіке малороссийском’ он образовал, или, лучше сказать, отьіскал формьі, которьіХ до него никто и не предчувствовал, а из местньїх явлений жизни создал дельїй мир новой, никем до него несознанной поззии. В его стихах язик наш сделал тот великий шаг’ которьій делается только совокупньїми усилиями целого народа, в течение долгого времени, или волшебньїм могу- ществом гения, заключающего в своей единиде всю врож- денную художественность родного племени. Они, как пес¬ня, пронеслись из конца в конец по всей южной Руси; они пришлись по душе каждому, званню, возрасту и полу, и из¬дание их в свет сделалось почти ненужньїм. Нет человека в Малороссии, сколько-нибудь грамотного и расположен- ного к поззии, которьій бьг не повторял их наизусть и не хранил в душе, как драгоденное достояние.
Но всего удивительнее и всего важнее в зтих стихах то, что они ближе наших народньїх песен и ближе всего, что писано по-малороссийски, подходят к язьїку великорусско- му, не переставая в то же время носить чистьій характер украинской речи. Тайна зтого явлення заключается, может бнть, в том, что позт, неиз’ьяснимьім откровением прошед- шего, которое сказьівается вещей душе в настоящем, уга- дал ту счастливую средину между двух разрознившихся язнков, которая бьіла главньїм условием развития каждо- го из них. Малороссияне, читая его стихи и удивляясь не- обнкновенно смелому пересозданию в них своего язьїка і близости его форм к стиху пушкинскому, не чувствуют однако ж того неприятного разлада, каким поражает их у всякого другого писателя заимствование слов, оборотов или конструкции из язьїка иноплеменного. Напротив, здесь чувствуется прелесть, в которой не может дать себе отче- та, но которая не имеет ничего себе подобного ни в одной славянской литературе. Как бьі то ни бьіло, но несомненно то, что позт наш, черпая одной рукой содержание своих плачей, песнопений и пророчеств из духа и слова своего племени, другую простирает к сокровищнице духа и слова северно-русского; только у него свой доступ к ней і свой путь і ее тайнам. Для него не существуют иноземньїе фор- мн речи, усвоенньїе русскими писателями с самого начала сближения их с Европой. Он так силен родними началами, что его не останавливает искусственная оболонка литера- турннх произведений русских позтов. Сквозь бесчисленньїе вариации слова, порожденньїє ненародньїми влияниями, он видит слово русское в его родном складе речи и овладевает
250

им по праву кровного родства і северно-русским племенем.
Но в ТО же время чудесний ИНСТИНКТ, СВОЙСТВЄНННЙ ТОЛЬ- 51 ко великим позтам, заставляет его брать кз другого язьїка только то, что составляет общую собственность того и дру¬гого племени. Вот почему язьік его стихотворений богач’е, нежели у всех его предшественников; вот почему зтот ЯЗЬІК вьіражает понятия общечеловеческне и, будучи совершен- нейшим органом малороссийского ума, чувства и вкуса, больше понятен для великороссиян, нежели наши народние песни и сочинения других писателей.
Ошибаются те, которьіе в его произведениях видят ка- кую-то безусловную неприязнь к северно-русскому племе¬ни. Он восставал только против людских неправд, кем бьі они ни совершались, великороссами или малороссиянами; он увлекался за предельї исторической истиньї, изображая ожесточение сердец человеческих. Но что им не управляли племенная неприязнь, доказательством служит то, что ни- кто так горько не насмеялся над славой малороссийского козачества, никто не поколебал до такой степени авторите- тов племенного нашего патриотизма, никто, подобно ему, не предал на позор и насмеяние всему свету того, чем мн так долго величались. Назьівают его безумним патриотом; а между тем он-то нанес первий удар тому вредному мест- ному патриотизму, которнй поднимает на ходули своих ат- тестованньїх историею героев и отворачивает глаза от до¬блестей соседнего народа,— тому патриотизму, которий полагает славу свою не в успехах благоденствия целой страньї, а в торжестве какой-нибудь партии, или даже не- скольких лиц, иногда очевидно во вред всему народонасе¬ленню… Так, он доходил до безумия в излиянии своего гнева на беззаконии людськие, он бил неистов, когда призьівал небо и землю против тех, кого считал он винов- никами страданий ближнегО. Но кто же осудит позта, ко¬торнй, подавшись невьіносимой боли сердца не соблюдал мерн своим воплям?.. Обязанннй одному себе духовним воспитанием, не имев. предшественников и образцов на сво¬ем литературном поприще, появись внезапно, точно с неба, посреди застоя нравственной жизни в Малороссии, с сво¬им горячим плачем, с своими новими для слуха песнями, с своими врожденньїми, ни от кого незаимствованннми стремлениями,. он не мог бнть тотчас оценен по достоинст- ву критикой. Он зто знал сам; он говорил об зтом в первих своих стихотворениях и искал себе единственной награди в слезах сочувствия со стороньї родннх красавиц; в чем и не ошибся. Заплакали от его нежннх и горьких речей не одне женщини. Кто позабьіл давно уже юношеские стремления
251

к правде и добродетели, кто погрузился в равнодушие ко всякому недостойному делу и признал случайньїе форму жизни за непреложньїй закон для своих чувств и мислей — и тот бнл потрясен ими до глубиньї души и неудержим’ьіе ничем слезьі показали ему самому далеко заброшенньїй в засоренной душе юношеский его образ… Но какова б ни била оценка нашему позту от современников, как би ни мало било людей, способньїх восстонать его стонами и по¬нять вьісший, безотносительньїй смьісл его творений,— а придет время, когда северная и Южная Русь включат его в число благодетельннх героев, положивших конец пле- менному отчуждению, которого ничто не в силах уничто- жить, кроме взаимного стремления, к тому, что для одной и другой сторони равно драгоценно.
Из краткой характеристики трех позтов, чуждьіх друг другу по судьбе, но родственннх по стремлению возвели¬чить внутренний образ южнорусского племени, читатель видит, что Южная Русь со времен Гоголя не переставала виражать себя в более и более определительннх формах и сделала великий шаг в искусстве самовираження: ибо велико расстояние между полу-великорусскими жартами сельской молодежи в «Вечерах на Хуторе», или переведен- ннм из народной песни обращением влюбленного парубка к красавице и внражением душевной борьбьі отца Мару¬си, или позтическими речами осиротелой матери; велико расстояние между зффективньш, потешающим воображе- ние, но мало об’ьясняющим народную жизнь, «Тарасом Бульбою» и потрясающими душу воплями нашего вещего позта, которий весь проникнут духом своего народа и ви- ражает свои чувства истинно народним словом. Южная РУСЬ не отстала от северной в успехах самопознания, и, живя одной с нею гражданской жизнью, разрабативала начала, из которих созидается своеобразная националь- иость. Какими би глазами ни смотрели на ее литературиую деятельность те патриоти, которне ограничивают полет русского духа пределами древнего государства московско- го: но сама она явно стремится к обобщению с литературой севернорусской. Она не чуждается того, что в зтой литера¬туре есть чисто-славянского, одинаково родственного каж- дому племени: но, чувствуя в ней односторонность разви- тия и недостаточность своенародньїх, чисто русских форм, усиливается виработать из своей нравственной почвн сло¬во полное, сильное, истинно самобитное, свободное вира¬зить южнорусского человека в глубоких и тончайших чер- тах его характера. Не наша вина, если уроженцн северньїх губернии не включают нашего язьїка в число разнообраз-
252

них предметов своей любознательности. иапротнв, не уступаєм великороссиянам ни в чем относительно знання родной их речи, и пускай беспристрастний судья решит, на чьей стороне преимущество основательного суда о предме¬те. Нам очень добродушно советуют оставить, разработку малороссийского язика посредством художествеиннх со- зданий: но зто советуют люди, не имеющие понятия о том,
‘ какое влияние имеет високо развитая сила и красота род- ного слова на нравственное, а вместе с тем и на веществен- ное благосостояние делого племени. Нам об’ья.сдяют вовсе не для шуток, что зто даже не язик, а такое же наречие, как новгородское, владимирское и проч.; но странно, как зто проповедники забивают, что народная поззия в губер- ниях Новгородской и Владимирской не отличается ничем от народной поззии и губернии Московской, ни в духе, ни в содержании, ни в форме,— тогда как южнорусская на¬родная поззия не имеет ничего себе подобного по свойст- вам, ни равного по достоинствам во всех великорусских гу- берниях! Нам, наконец, доказнвают неоспоримнми фак¬тами, что малороссиянин, присоединяясь к писателям вели- корусским, имеет обширннй круг читателей, следовательно более достигает цели каждого деятельного ума развивать в обществе свои убеждения. Правда, оно заманчиво: но только ни один из малороссийских позтов — в том числе даже и Гоголь — не бнл удовлетворен своими сочинениями на язике севернорусском. У каждого из них всегда остава¬лось на душе томительное сознание, что он не исполнил своего назначения принести пользу ближнему, и действительно не принес ее в той мере, в какой родное слово приносит пользу родному сердцу. Положим, что по- зту, среди иноплеменников, внимеет много умов, что его голос проникает на множество сердец: но то ли он произ- водит на них впечатление, какое произвел би на своих зем- ляков, когда б обратился к ним на незаменимом язнке дет- ства,—на том священном язьіке, посредством которого мать внушала ему правила честности и добродетели. Я знаю, что друзья, сошедшиеся на позднем пути жизни, могут не- жно и горячо любить друг друга: но будєт ли беседа их так жива, как тех друзей, которнх детство связано общи¬ми воспоминаниями, общими поривами сердец, общими муками и радостями? И заговоришь ли так понятно, как увлекательно, без искусства красноречия, с человеком, хоть и любимим, и уважаемьім, но воспитанннм под другими влияниями, как с тем, чье сердце издавна привикло бить один такт с твоим собственннм? Что же тут говорить о чис¬ле людей, которие подвернутся нашему нравственному

влиянию? Не в количестве дело, когда речь идет о висока» преданиях души человеческой: дело в качестве почвьі, Нп которую падает наше слово, дело в той силе, с кото’рою оно поражает умьі и сердца слушателей. Успокой всепобе- ждающим вдохновением речи одного человека в тяжких сомнениях о бессмертии души человеческой, подними од¬ного ближнего из разврата чувств и понятий,— и тьі сдела- ешь больше заслуги перед богом и перед ЛЮДЬМИ, нежели если б доставил легкое и приятное, но бесплодное чтение многочисленному обществу. Как же не странно, как не ди- ^о називать нелепостью потребность души, которая только зтим, а не другим путем может сообщить другой душе свою животворную силу? Резонерством ничего с зтим стремле- нием не сделаешь: оно зарождается глубже в душе, неже¬ли самьіе здравьіе и основательньїе рассуждения. Дело тут не в одной разности язьїков; дело в особенностях внутрен- ней природи, которие на каждом шагу оказьіваются в спо¬собе вираження мислей, чувств, движений души, и которьіе на язике, не природном автору, виразиться не могут. По крайней мере, пишущий зти строки, предприняв верное изображение старинного козачества в «Черной Раде», на пользу своих ближних, напрасно усиливался заменить юж- норусскую речь язиком литературньїм, общепринятим в России. Перечитивая написанньїе глави, я чувствовал что читатели не получат из моей книги верного понятия, о том, как отразилось бнлое в моей душе, а потому не вос- примут вполне и моих исторических и христианских убеж- дений. Волею и неволею, я должен бьіл оставить общий литературннй путь и сделать поворот на дорогу, едва про- ложенную, и для такого произведения, как исторический роман, представляющую множество ужасающих труднос¬тей. Я бил приведен в ней томительньїм чувством худож¬ника и человека, напрасно борющегося с невозможностью виразить свои задушевние речи. Не скрою, что зтот пово¬рот стоил мне великих усилий и пожертвований. Я дол¬жен бил отказаться от удовольствия бить читаемим теми из писателей великорусских, которнх судом я дорожу, и которих дружба возбуждала во мне живейшее желание доставить им чтение серьезное и удовлетворительное. Я дол¬жен бил ограничнться небольшим кругом читателей, ибо немногие из земляков моих в настоящее время способньї, оценить мой труди по предмету разработки южно-русского язика и возведения его в достоинство исторического по-вествования. Я должен видержать порицания людей, ко¬торие все то считают пустяками, чего не знают, но которие своим авторитетом имеют влияние на умьі неопьітние и не-
254

утвердившийся. И, при всем том. я напечатал свою книгу на язьіке южиорусском. Я долго изучал его в письменних памятниках старини, в народних песнях н преданняк н в повседневнмх отношениях с людьми, незнаюіцими иикако¬го другого язьїка, и раскривавшиеся передо мною его кра¬сота, его гармония, сила, богатство н разнообразне дали мне возможность исполнить задачу, которой до сих пор не смел задать себе ии один малороссиянин, именно — напи¬сать на родном язьіке исторический роман, во всен строгос* ти форм, свойственних зтого рода пронзведениям. Я гово¬рю здесь роман потому только, что такова действнтельно била у меня задача. Но, похожие на нинешнне (разумеется, в известном слое общества), я убедился, что повествовате- лю надобно здесь смотреть на вещи глазами тогдашнего общества: я, таким образом, подчинил всего себя билому; и потому сочинение моє вишло не романом, а хрони- кою в драматическом изложении. Не забаву праздного во- ображения имел я в виду, обдумнвая своє сочинение. Кро¬ме всего того, что читатель увидит в нем без обьяснения, я желал виставить во всей виразительности олицетворен- рой истории причини политического иичтожества Малорос¬сии, и каждому колеблющемуся уму доказать, не диссер- тациею, а художествениим воспроизведением забитой и искажеиной в наших понятиях старини, нравственную не- обходимость слияния в одно государство южного русского племени с северним. С другой сторони мне хотелось до¬казать, что не ничтожньїй народ присоединился в полови- не XVII вела к московскому царству. Он большею частию состоял из характеров самостоятельних, гордих сознанием своего человеческого достоинства: он, в своих нравах и по¬нятиях, хранил и хранит до сих пор начала висшен граж- данственности; он придал России множество нових, знер- гических деятелей, которих влияние немало способствова- ло развитию государственной сили русского народа; он, наконец, пришел в единоплеменную и единоверную ему Россию с язиком, богатим собственно ему принадлежащи- ми достоинствами, которие в будущем, своенародном об- разовании литературн должни усовершенствовать орган русского чувства и русской мисли,— зтот великий орган, по степени развития которого ценятся историею народи.