Юрий Трифонов (1925—1981) умер 28 марта 1981 года нео­
жиданно, на второй день после операции на почках — у него
случился тромб легочной артерии. В советское время он был со­
мнителен для власти и для цензуры. Хотя он не ходил в откровен­
ных диссидентах и не подписывал писем протеста, его все время
попрекали, что он пишет «не про то» и как-то не так: что он
погружен в сплошной быт, что оправдывает пошлость, что в его
произведениях нет просвета, что они сплошь мрачные. Вот как
назывались рецензии на его «городские повести»: «В замкнутом
мирке», «Прокрустово ложе быта», «На обочине жизни», «Герой
или “обломок целого”?» и т.п. Между тем эти повести пользова­
лись огромным интересом культурных читателей, одну из них («Дом
на набережной») инсценировал Ю. Любимов в театре на Таганке.
В постсоветское время Трифонов вновь оказался под подозре­
нием, на этот раз у так называемой «либеральной жандармерии»,
у тех, кто задним числом упрекает его — почему не подписывал
писем протеста? почему не участвовал? почему не выступал? 1Ло­
гика подобных обвинений проста: если писатель издавался в со­
ветской подцензурной печати, значит он конформист, слуга ре­
жима. Отвечая на эти упреки, публицист Дора Штурман напом­
нила о том, что в «доперестроечные времена», когда наиболее
типичным вариантом творческого поведения было приспособлен­
чество, то есть писание лжи ради возможности легально изда­
ваться, а люди типа Солженицына составляли меньшинство и
уходили в «самиздат», «были, однако, и другие судьбы, внешне
более благополучные, но тоже для тоталитарной ситуации нети­
пичные. <…> Эти подцензурные писатели еще до падения всех зап­
ретов, до отмены гонений на свободное слово (то есть прежде
всего до конца 1980-х годов) делали настоящее дело, работали
настоящую работу. Причем не в “самиздате” и не в “тамиздате”, а
в Госиздате. Такова была специфика их дарований, что они смог­
1 Впервые эту точку зрения высказал Ю. Карабчиевский (поэт, прозаик, эс­
сеист, автор книги «Воскрешение Маяковского», участник альманаха «МетрО-
поль»), в своем эссе о Галиче. В 1990-е годы ее особенно яростно озвучивает
литературовед и прозаик Ю.Дружников. Ю.Дружников давно специализируется
на «разоблачении» Юрия Трифонова. Еще в 1990 году он сначала опубликовал
статью в журнале «Время и мы» под названием «Судьба Трифонова», а в 1999-м
перепечатал ее в сборнике своих эссе «Русские мифы» (СПб., 1998). Ему дал
достойную отповедь А. П. Шитов, автор первого обстоятельного биобиблиогра-
фического изыскания о писателе («Юрий Трифонов: Хроника жизни и творче­
ства: 1925— 1981. — Екатеринбург, 1997). В своем открытом письме Ю.Дружнико-
ву он буквально ловит «разоблачителя» на искажении фактов, на откровенных
передержках и досужих домыслах. См.: Шитов Л. О парадоксальности и остро­
умии: Открытое письмо Юрию Дружникову / / Вопросы литературы. — 2000. —
Март—апрель. — С. 291 — 309.
218 ли создать непреходящие ценности под небывалым гнетом»1. В от­
личие от тех писателей, «которые, не веря ни в сон, ни в чох,
восхваляли советскую власть и советскую жизнь всех ее времен»
(их Д. Штурман называет «советскими писателями»), такие ху­
дожники, как, например, Ф. Искандер, И.Грекова, В.Астафь­
ев, В. Быков, В. Тендряков, С. Залыгин, В. Шукшин, «не лгали,
не фальшивили» (их Д. Штурман называет «писателями советской
эпохи»). К их числу, утверждает Д. Штурман, принадлежал и Юрий
Трифонов.
Однако это определение тоже не вполне совпадает с творческой
биографией Трифонова. За тридцать лет литературной работы он
прошел довольно трудный путь — если пользоваться терминологи­
ей, предложенной Д. Штурман, — от совершенно правоверного
«советского писателя» к «писателю советской эпохи», находяще­
муся в очень непростых отношениях с этой эпохой. И его творче­
ская эволюция — эволюция его воззрений, его эстетических
принципов, его художественной стратегии, его поэтики — показа­
тельна для истории русской литературы второй половины XX века.