Сегодня Владимир Маканин (р. 1937) признан одним из лиде­
ров современной русской литературы1. Но это признание пришло
к нему далеко не сразу. Его первая повесть, написанная в духе
«исповедальной прозы», «Прямая линия» (1965), была тепло встре­
чена критикой, однако появилась эта повесть в момент, когда
«оттепель» стремительно шла на убыль и остывающее время тре­
бовало новых песен. Поколение «шестидесятников», к которому
Маканин мог бы примкнуть (как его одногодки Битов и Ахмаду­
лина — дебютировавшие, правда, значительно раньше), пережи­
вало жесточайший кризис, рассыпаясь на противоположные идео­
логические течения (почвенники и диссиденты, «горожане» и «де­
ревенщики», бунтари и конформисты). Маканин, однако, не прим­
кнул ни к одной из неформальных литературных групп того вре­
мени.
В 1970-е годы Маканин написал несколько повестей-портре­
тов, практически не замеченных критикой («Безотцовщина», «На
первом дыхании», «Валечка Чекина», «Старые книги», «Пого­
ня», «Повесть о старом поселке» и некоторые другие). Возможно,
в литературном процессе эти повести не сыграли большой роли,
но для эволюции Маканина они были существенны. В этих повес­
тях он наблюдал за тем, как активный характер молодого челове­
ка, разбуженного «оттепелью», приспосабливает свою невостре­
бованную энергию к новому социальному климату — как из ро­
мантиков формируются люди практического действия, живущие
интересами одной минуты, для которых вопрос прописки, обме­
на или карьеры становится способом осуществить свою личность,
свою свободу. В сущности, его герои были сродни вампиловским
«аликам» или Лукьяновым Трифонова, но Маканин ни в коем
случае не осуждал своих прагматиков, а даже в какой-то мере
любовался ими. Они убеждали его в том, что для осуществления
1 В качестве иллюстрации приведем мнение известного канадского слависта
Нормана Н.Шнейдмана: «Сегодня Маканин — один из немногих русских писа­
телей, кому удалось за пределами брежневской эры сохранить уровень художе­
ственности своей прозы. Путем создания экзистенциального мифа Маканин в
своих недавних произведениях сформулировал новую концепцию реальности,
причем не застывшую, а подвижную и текучую. Он создает сюжеты, впечатля­
ющие своей философской значительностью, которые обновляют без тривиали-
зации обсуждаемые им темы» (Shneidman N.N. Russian Literature, 1988— 1994: The
End of an Era. — Toronto; Buffalo; London, 1995. — P. 86).
626 витальной энергии, а значит, свободы нет высоких или низких
материй: в этих повестях он исследовал поиски свободы внутри
«мебельного времени», в тайных махинациях, аферах «черного
рынка», остапо-бендеровских комбинациях, донжуанских рейдах,
карьерных гамбитах. В сущности, эти повести строили мост от иде­
ализма «исповедальной прозы» 1960-х к «амбивалентности» про­
зы «сорокалетних» в 1980-е годы.