Имя этой интермедии — «тильзитская дружба». Кру­
шение коалиции вело с неизбежностью либо к решитель­
ной борьбе между Россией и Францией, либо к их согла­
шению, из которого обе стороны могли извлечь
значительные выгоды: Наполеон — возможность беспре­
пятственно закончить организацию своего европейского
господства, Александр — завершение прибалтийских
и черноморских планов русского империализма. Мысль
о разделе власти между двумя императорами, которую
Наполеон выдвигал в сношениях с Павлом и к которой
стал возвращаться после Аустерлица как к выходу, хо«
тя бы временному, из чрезмерного напряжения своих
сил, стала и с русской стороны выступать как нечто, по
обстоятельствам, неизбежное. «Будьте уверены, — писал
Строгонов Чарторыйскому в январе 1806 г., — что есть
только один способ уладить все это, но этот способ был
бы у нас, вероятно, признан нечистым и безнравствен­
ным, хотя он весьма простителен в той доброй компании,
какая управляет Европой: это было бы — круто перейти
к союзу с Наполеоном и вместе с ним съесть пироги».
Цинизм, весьма мало свойственный П. А. Строгонову,
тем более характерен; он вызван разочарованием в со­
юзных силах^ которое доводит его до восклицаний
о «гниении континента». Для Александра — при невоз­
можности борьбы такое соглашение оставалось единст«
венным способом обеспечить от решительных покуше­
ний Наполеона свои цели и в польском вопросе, и в ту*
14* 211 редких делах, а вместе с тем сберечь возможности новой
будущей коалиции. Интермедия союза и дружбы была
разыграна превосходно. Играли первоклассные актеры.
Про Александра — еще во время его детства — бабушка
сообщала своим иностранным корреспондентам о его
редких мимических способностях, уменье разыгрывать
разные роли. Придворная жизнь вышколила это дарова­
ние, выработала навыки самообладания и уменья при­
нимать все обличия, выдерживать весь тон, подходящий
к обстоятельствам, выражать настроения и чувства рас-
считанно и применительно к желательному впечатлению
на окружающих, на того или иного собеседника. Лагарп,
хотя и «республиканец», сумел внушить питомцу созна­
ние важного для него уменья «разыгрывать императора»
при всяком публичном появлении и в общении с государ­
ственными деятелями. Александр не только усвоил эту
технику императорства; он умел и входить в роль, про­
никаться ею, вызывать в себе соответственные любому
положению переживания, никогда не отдаваясь им все­
цело. Он их действительно переживал, умея навинтить
себя на них до иллюзии искренности, быть может, не
только перед другими, но и перед самим собой. Но от­
даться цельно какому-либо увлечению, идеей ли или че­
ловеком, он не мог, не умел, да и не хотел: слишком он
для этого эгоцентричен, да и слишком — император,
всегда помнящий расчеты личной и государственной по­
литики. Уверенная в своей мощи, более порывистая
и яркая натура Наполеона чаще давала волю своим
проявлениям. Казалось, что он часто забывается, выхо­
дит из себя, высказывается с потрясающей безудержной
откровенностью, резко вскрывает свои мысли и чувства,
расчеты и опасения. Но он обычно владел этими вспыш­
ками, разыгрывал их как приемы воздействия, в речах,
в дипломатических нотах, приказах по армии, манифес­
тах и даже официальных статьях парижских газет
и в личных письмах. Большой любитель классической
французской драмы, поклонник великого артиста Таль­
ма, он говорил ему, что сам играет «трагедию на троне».
Глубокий реализм в понимании людей и политических
положений сочетался в нем с богатой и безудержной
игрой воображения, строившей колоссальные планы
и сложнейшие комбинации, утопический размах которых
насыщал эмоциональной мощью его практически рас­
считанные шаги превосходного организатора и властно«
212 го вождя. Оглядываясь на протекшую жизнь в одиноче­
стве на острове Св. Елены, он признавал, что никогда не
был, по-настоящему, самим собой. «Стоял я — так гово­
рил он — у руля и держал его сильной рукой, однако,
часто удары нежданной волны были еще сильнее»; а на
вопрос, к чему он, собственно, стремился, отвечал, что
сам того не знает, и пояснял: «Потому, что, ведь, в са­
мом деле, я не был хозяином своих поступков, так как
не был настолько безумен, чтобы стремиться скрутить
события применительно к построению моей системы,
а, напротив, применял свою систему к непредвиденной
конъюнктуре обстоятельств». Смелые порывы воображе­
ния и трезвые расчеты политики вели его, в сложном
взаимодействии, к попыткам осмыслить каждую «конъ­
юнктуру обстоятельств» и овладеть ею, к ней применя­
ясь. Она определяла очередные задачи, очередную роль,
какую надо взять и разыграть.
Конъюнктура обстоятельств 1807 г. привела к Тиль­
зитскому миру. В его основе — отказ обоих контрагентов
от всеобъемлющих планов, Александра—на Западе, Н а­
полеона— на Востоке. По форме — это союз вечной
дружбы, решительный раздел сфер влияния и действия,
договор, установленный в театральной обстановке лич­
ного свидания двух императоров в павильонах на плоту
посреди Немана, против Тильзита, 25 и 26 июня.
Тильзит казался многим — а многим и до сих пор
кажется — полным переворотом в направлениях полити­
ки Александра. Более прав Альбер Сорель, когда назы­
вает Александра «одним из наиболее последовательных
людей, какие когда-либо были, несмотря на все зигзаги
его политики, прорывы его фантазии, неожиданности его
излияний». Менялись, по обстоятельствам, пути и прие­
мы, не общие намеченные цели. Коалиция рухнула;
нельзя ли продвинуться в том же направлении через со­
глашение с Наполеоном? И Александр намечает при­
знание за Наполеоном Западной империи во всем ее
объеме, однако, пытается защитить и Люксембург, и ко­
ролей Неаполя и Сардинии, особенно Пруссию, готовый
взять ее земли до Вислы, но с вознаграждением ее хоть
Чехией; пытается уклониться от континентальной блока­
ды, которая разорила бы Россию, и заменить ее возрож­
дением вооруженного нейтралитета, чтобы ослабить мор­
ское господство Англии и усилить русское влияние на
Севере; он готов на раздел мира между двумя империя­
213 ми, но с гарантией своего преобладания на Ближнем
Востоке. Все это не пройдет в переговорах с Наполео­
ном, а потому новый союз только прикроет блестящим
покровом прежнее соперничество и подготовку сил к но­
вой решительной борьбе. Пришлось принять континен­
тальную блокаду, что создало для Александра крайне
напряженное положение внутри страны, подрыв внешней
торговли, расстройство финансов, раздраженную оппо­
зицию крупных землевладельческих кругов, питаемую
убытками на замершем вывозе русского сырья и ростом
цен на привозные товары. Неприемлемо было для На­
полеона стремление Александра сохранить роль протек­
тора подавляемых им западноевропейских государств.
Но всего острее стали между ними вопросы — польский
и турецкий.
«Если Франция и Россия в союзе, то весь мир должен
им покориться», — говорил Наполеон в Тильзите. Но
Александр должен отказаться от защиты интересов Анг­
лии, Австрии, Пруссии, увидеть в них «врагов России»
и не препятствовать Наполеону строить на Западе «ве­
ликую империю». Ее господство Наполеон не думает
распространять к востоку, за Эльбу. Как и в прежних
переговорах с Россией, он указывал на то, что гаранти­
ей мирных и союзных отношений между двумя империя­
ми должно служить отсутствие у них общей границы.
В начале он русскую западную границу намечает по
Висле. Но он связывал такую границу с полным устране­
нием Пруссии как значительной державы. Настояния
Александра на сохранении Пруссии и его проекты ком­
пенсации прусских территориальных потерь другими вла­
дениями— раздражали Наполеона и будили в нем спра­
ведливые подозрения о задних мыслях нового «друга».
Он шел даже на предложение Александру признать его
или его брата Константина польским королем за согла­
сие на то, чтобы Силезия стала самостоятельным владе­
нием его брата Жерома. Лишь бы порвать связи России
с Пруссией, лишь бы так принизить Пруссию, чтобы она
перестала быть силою в политическом равновесии Евро­
пы. Настояния Александра довели его до отказа от Си­
лезского проекта, и он продиктовал в 4-ю статью Тиль­
зитского договора, что соглашается возвратить прусско­
му королю перечисленные в этой статье земли — «из
уважения к русскому императору и в изъявление искрен­
него своего желания соединить обе нации узами дове­
214 ренности и непоколебимой дружбы». Но эта уступка
в корень изменила постановку польского вопроса. Из
остатков польских владений Пруссии создается Варшав­
ское герцогство, территориально и политически искус­
ственное и бессильное, без выхода к морю, не охваты­
вающее, с другой стороны, даже этнографической Поль­
ши, «голова без туловища», по выражению польского
историка. Александр не захотел явиться в Польше став­
ленником Наполеона, да еще за цену полного разрыва
С Пруссией, надеясь в будущем создать иные, более ши­
рокие условия для выполнения своих польских планов,
о которых не переставал говорить полякам, осторожно
и уклончиво, хоть и многозначительно. Его любезное
предложение признать Жерома Бонапарта польским ко­
ролем — звучало почти иронией. Наполеон отклонил эту
мысль, видя в ее осуществлении источник немедленного
возобновления напряженных отношений на восточных
своих окраинах, чего хотел хоть на время избежать: тут
нужен, пояснял он, кто-нибудь, кто не смущал бы ни
Россию, ни Австрию. Он отдал Варшавское герцогство
саксонскому королю, без объединения двух территорий,
так как Силезия осталась за Пруссией: пришлось огово­
рить в трактате, что король саксонский будет пользо­
ваться свободным путем для сообщения с Варшавским
герцогством через прусские владения. Можно сказать,
что в этой области — в судьбе территорий по Висле —
все осталось на весу, в неустойчивом и условном равно­
весии, чреватом дальнейшими столкновениями и доступ­
ном для новых комбинаций, которыми непрерывно заня­
та мысль Александра. Его ближайшая забота — чтобы
Польша не стала вполне орудием Наполеона, его фор­
постом на Востоке, в корню разлагающим возможности
новой коалиции, и не ушла бы безнадежно из-под его
собственного влияния в духе проектов, какие он обсуж­
дал с Чарторыйским. На деле Польша уходила из его
рук, Наполеон вырастал в национального польского ге­
роя, становился центром польских патриотических на­
дежд. Зная, насколько чужд Наполеон какому-либо увле­
чению «польской идеей», с которой умело заигрывает по
мере надобности, но к которой относится с таким же пре­
небрежением, как ко всякому национальному движению,
Александр настаивает на гарантиях, что он ее не ис­
пользует во всю ширь против России, что он никогда не
возьмет на себя восстановления Польши, и получает ряд
215 заверений в этом, не закрепленных, однако, никаким
официальным актом: Наполеон держит эту угрозу на
весу, не решаясь (даже в борьбе 1811— 1812 гг.) ее ис­
пользовать. В опасный для себя момент 1809 г., когда
так ясно выступила внутренняя фальшь союза, только
прикрывшего напряжение борьбы двух империй, Напо­
леон приносит его сохранению в жертву возможность
восстановления Польши, дает ей лишь Краков и Запад­
ную Галицию, но отдает Александру ее восточную поло­
су, чтобы вбить глубже клин русско-польской вражды.
Соперничество из-за Польши остается неразрешенным.
Не меньшей опасностью для «тильзитской дружбы»
стали турецкие дела. Ближний Восток, отношения к ко­
торому русская дипломатия стремилась, по возможно­
сти, держать вне общей схемы европейской политики,
как свое, особое, восточное дело, оказался теснее преж­
него втянутым в политические планы Наполеона. Захват
Цалматии в состав его имперских владений, утверждение
его власти в Италии, преследуемая им задача француз­
ского господства в Средиземном море — все вело к воз­
рождению франко-русского соперничества на Балкан­
ском полуострове, в Константинополе. Давнее опасение,
которым русская дипломатия объясняла связь интере­
сов России с делом антифрйнцузских коалиций, что
Франция, если не сдержать ее, «дойдет когда-нибудь и до
нас, через Швецию, Польшу и Турцию, и заставит нас
сражаться не из-за большего или меньшего влияния
в Европе, а за наш собственный очаг», становилось осо­
бо острым и как нельзя более реальным. Обеспечение
своих ближневосточных интересов Александр ставил на­
кануне Тильзита прямой ценой своего союза с Наполео­
ном. Дунайские княжества заняты русскими войсками,
в них организуется русское управление. Молдавия и Ва­
лахия входит в планы построения всей обширной импе­
рии, к разработке которых Александр возвращается
в годы Тильзитского мира. Попытка Наполеона оградить
Турцию от русского напора французским посредничест­
вом с внесением в Тильзитский договор обязательства
удалить русские войска из Молдавии и Валахии, затем
попытка навязать России перемирие, во всем выгодное
для турок, удались на деле так же мало, как настояния
Александра на освобождении Пруссии от французского
засилья. Перемирие, продиктованное французами, не бы­
ло утверждено, оккупация Дунайских княжеств осталась
216 в силе. Александр настаивал на признании их за Росси­
ей, на содействии союзника в принуждении турок к этой
уступке. Наполеон не решается оплатить союзника выда-
чей ему Турции головой. Если Александр добьется своих
целей, ему будет прямой расчет искать соглашения
с Англией за признание ею своих приобретений, осво­
бодиться от французской опеки, отбросить Францию на
крайний Запад. Наполеон и этот вопрос держит на весу,
как средство давления на Россию, приманивает Алек­
сандра тайным соглашением о разделе Турции, не согла­
шаясь только обещать ему Константинополь: «Констан­
тинополь, — говорит он, — это господство над миром».
В крайности, он готов признать за Россией Дунайские
княжества, но пусть Александр согласится на то, что он
отнимет у Пруссии Силезию: обессиленная Пруссия вый­
дет из строя, русско-прусский союз станет невозможен;
та же игра, что в польском вопросе. И тот же ответ Алек­
сандра: он не согласен вовсе пожертвовать Пруссией,
даже за цену Дунайских княжеств; лучше он от них от­
кажется. 1809 г. и тут привел Наполеона к уступкам.
Он согласился устранить свое посредничество из русско-
турецких отношений, признал Дунай границей русской
империи, если Россия сама доведет до этого Турцию. Он
дорого платит за сохранение, во что бы то ни стало, со­
юза, который неизбежно разлагался и накоплял в своих
недрах материал для грядущей решительной борьбы.
В том же 1809 г. оформлено присоединение к Рос­
сии Финляндии. Этот подарок союзнику не смущал На­
полеона. «Финляндия вам нужна, — говорил он рус­
ским, — она слишком близка к Петербургу». Ею, в его
сознании, оплачивалось присоединение России к конти­
нентальной блокаде, предлогу русско-шведской войны;
роль России — быть орудием его антианглийской поли­
тики на Севере. Александр использовал это присоеди­
нение для приступа к преобразованию империи, кото­
рое должно было получить, в его утопичных проектах,
широкий размах — и общеимперской, и международ­
ной перестройки всех отношений на идейно новых ос­
новах; слабый набросок еще неясной, чего-то ищущей
мысли.
1809 г. мог казаться моментом завершения усилий
Наполеона. На эрфуртском свидании закреплен союз
с Россией, завершено тильзитское дело. Затем сломлено
сопротивление Австрии, ее попытка взяться за оружие кончилась Ваграмским поражением. 1810 г. — «апогей
Великой империи». Французское господство над Запад­
ной Европой завершено. Она поделена на ряд стран,
прямо или косвенно, но покорных Наполеону, его воен­
ной и политической диктатуре. Могло казаться, что за­
ложено основание для объединения этого мира в проч­
но спаянное целое, для придания ему стройной оконча­
тельной имперской организации. Но все это только
мираж. Русский союз — одна видимость,обманывающая
только того, кто хочет быть обманутым, и лишь по­
скольку он этого хочет. Внутри сила имперской власти
подкопана изменой, готовностью продать императора
ради личных выгод и ради спасения Франции от нара­
стающей и внешней и внутренней катастрофы. Власть
над Европой держится только на голом насилии, нара­
стает враждебное противодействие, с жадной тревогой
следящее за ходом испанской борьбы против француз­
ского господства. А сама наполеоновская империя на
распутье. Сохранит ли она свой исторический смысл —
наследницы революции, закрепляя ее социальные и
гражданско-правовые достижения, или пойдет по пути
внутренней подготовки реакционной реставрации в уси­
ленном компромиссе с традициями монархизма, аристо­
кратизма и клерикализма? Этот вопрос — об исходе
непрерывной борьбы двух тенденций во внутренней
жизни империи — придал особое значение делу о раз­
воде Наполеона с Жозефиной Богарне и новом его
браке. Цель подобного шага — династическое обеспе­
чение империи — осложнена у Наполеона особым на­
строением — мечтой о династической легализации сво­
ей власти родством с одной из старых монархических
фамилий. Он остро ощущал, что его власти недостает
того монархического ореола, каким — ему казалось —
сильны старые династии: он чувствовал себя при сно­
шениях с Габсбургом или Романовым в чуждой, не при­
емлющей его среде. Он окружает свое императорство
пышной торжественностью официальных церемоний,
свой престол новой знатью, раздавая титулы герцогов,
графов, баронов своим слугам вместе с крупными зе­
мельными пожалованиями и большими доходами. Вся
инсценировка монархического и аристократического
быта кажется ему необходимой оболочкой император­
ской власти, если ей суждено стать династически проч­
ной: нужно ей и благословение покорной церкви — ко­ рона Карла Великого, возложенная на его главу
руками папы. Но он хотел бы не подражательного монар­
хизма — и увлекается примирением с настоящей,
старой аристократией, которой наполняет свой двор,
свою администрацию. Корни реставрации прорастают
в почве его империи, грозят своими победами заглу­
шить наследие революции.
На почве опасений, что брачный союз с одной из
старых династий усилит реакционные элементы напо­
леоновского империализма, выросла своеобразная по­
пулярность проекта о женитьбе Наполеона на одной из
сестер Александра. Сторонникам этого брака казалось,
что русская династия, не связанная с миром «старого
порядка» в Европе, окажется наиболее «свободной от
предрассудков», не внесет опасных для новых условий
французской жизни реакционных традиций. Этот брак
был бы для Наполеона, с другой стороны, еще одной
скрепой расшатанного, но еще нужного союза, кото­
рый он хотел бы сохранить устоем своей системы в ми­
ровой политике. За брак с Анной Павловной Наполеон
был готов заплатить конвенцией, которая «положит ко­
нец опасным заблуждениям, какие может еще порож­
дать в сердцах бывших поляков обманчивая надежда
на восстановление Польского королевства», формаль­
ным заявлением, что «Польское королевство никогда
не будет восстановлено», а Варшавское герцогство не
получит «никакого территориального расширения на
счет тех частей, которые составляли бывшее Польское
королевство», и даже, что самые слова Польша и поля­
ки должны навсегда исчезнуть из какого-либо офици­
ального употребления. Но Александр отказал, при­
крывшись волей императрицы-матери, и конвенция не
получила утверждения Наполеона, хотя и была уже
подписана его послом Коленкуром. Наполеон немедля
закончил другое подготовленное сватовство и вступил
в брак с австрийской принцессой Марией-Луизой. Тиль­
зитская дружба разрушена, а империя, приняв на свой
престол представительницу наиболее старых монархи­
ческих традиций, пошла по пути, который можно без
натяжки назвать «внутренней реставрацией». Наполео­
новская империя все больше теряет свой ореол носи­
тельницы великих традиций революции в противопо­
ложность «старым» монархиям. В ряду его сотрудников
зреет мысль о возможности «империи без импера­
219 тора», о сохранении основных «достижений революции»
I! компромиссе с иной властью и в мире с Европой.
Мечты Александра о том, чтобы вырвать из рук Напо­
леона «наиболее могущественное оружие, каким до сих
пор пользовались французы», — знамя освобождения
народов, получают новую и обильную пищу. Развитие
событий ведет неминуемо к новой всеевропейской
борьбе.
«Вероятность новой войны между Россией и Фран­
цией возникла почти вместе с Тильзитским миром: са­
мый мир заключал в себе почти все элементы войны».
Так судил Сперанский по поводу назревшего в 1811 г.
разрыва. «Тильзитский мир для Франции всегда был
мир вооруженный». Он не развязал Наполеону рук:
несмотря на нужды испанской войны, пришлось сохра­
нить «северную воинскую систему»; сохранить значи­
тельные силы в Пруссии и Германии; соорудить Вар­
шавское герцогство. Наполеон понимал, что мир —
только перемирие в личной политике двух императоров,
не устранившее, даже не ослабившее противостояния
двух империй: «Послы его, начиная с Савари, всегда
зде?ь твердили, что мир сделан с императором, не с Рос­
сией». Тильзитский мир был крайне непопулярен. Все
выгоды этого мира не были столь важны для России,
«чтобы вознаградить потерю коммерческих ее сноше­
ний». Континентальная блокада — жертва русскими ин­
тересами чуждой им политике Наполеона — вызывала
глубокое раздражение. Осуждалась в дворянских кру­
гах вся политика Александра. Французские послы со­
общали, что в Петербурге развязно и смело толкуют
о возможности, даже неизбежности нового дворцового
переворота, все чаще вспоминают о примере 11 марта
1801 г.; если, пишет Коленкур, нечего опасаться за
жизнь Наполеонова союзника, то только потому, что
его охраняет страх перед воцарением Константина,
в котором видят нового Павла.
А этот ненавистный союз в корне расшатан с 1809 г.
Австрийский брак Наполеона окончательно подрывает
его устои. России грозит опасность полной обессилива­
ющей изоляции перед могущественным завоевателем.
Мысль о близком, скороц возобновлении открытой борь­
бы, пока Наполеон еще не вполне раздавил противоборст­
вующие силы на Западе, не до конца претворил их в по­
корные орудия своей политики, все крепнет. С весны
220 IHIO г Александр принимает меры к усилению боеспо-
< <|Г>|к»сtп споет нойскл: он ожидал разрыва к весне
lu ll г, < >г>гу, к паки м Петербурге план военной опера-
11,1111: (пт рисуется, не иермых порах, наступательной,
didминой г русской стропы, пл лппнях Вислы и Одера.
Алемтшдр нлчпплет пыспобождаться из тильзитских
ну г, принодш Наполеона и негодование явным наруше­
нием блокады, обI,пилением нового таможенного тари-
фл пи IH I1 г, наносит серьезный удар французскому
нишу, a mu на Наполеон прояпил СПОЙ гнев конфиска­
цией кпнжесIна Ольденбургского под предлогом обес­
печении блокады, резкий протест Александра вскрыл
парнеlanninO разрыв. Идет со стороны Александра и
ноли I п ч ее к а я подготовка грядущей борьбы. Он возоб­
новляет с Чарторыйским переговоры о восстановлении
Польши, намечая ее восточную границу по Зап. Двине,
Березине и Днепру; открывает совещание с литовски­
ми магнатами о Великом княжестве Литовском. Если
удастся увлечь на свою сторону Польшу, он встретит
Наполеона на Одере. Из Берлина шли в конце 1810
и начале 1811 г. тревожные сообщения, сильно да­
же преувеличиваемые, о приготовлениях Наполеона
к новой войне с Россией. При удаче польских
планов расчет на Пруссию казался несомненным.
Меньше было надежды на Австрию, враждебную
русскому утверждению на Дунае, связанную с На­
полеоном.
Решительный отказ Иосифа Понятовского, главы
польских боевых сил, войти в соглашение с Чарторый­
ским — сорвал все эти планы. Понятовский ожидал на­
падения России на Варшавское герцогство весной
1811 г., предупредил Наполеона об опасности, не вскры­
вая перед ним конфиденций Чарторыйского. «Мы стоим
друг перед другом — так характеризовал Понятовский
создавшееся положение — со взведенными курками;
в конце концов чье-либо ружье должно само выстре­
лить». Россия могла дольше выдерживать такое состоя­
ние напряженного ожидания. Для Наполеона оно было
невыносимо при неустойчивом равновесии всей его ев­
ропейской системы. Александр вынужден отказаться от
первоначальных планов; он займет оборонительную по­
зицию. Наполеон с огромным напряжением энергии со­
здает полумиллионную разноязычную армию для ак­
тивного удара: надо разрубить чрезмерно и безысходно
221 нммрижопиый узел европейских отношений, — иного
ни ходя у него нет.
Летом 1812 г. началась великая, последняя борьба.
Для Александра 1812 г. был связан с весьма ему тягост­
ным личным испытанием. Он всю борьбу с Наполео­
ном воспринимал как свое личное дело, не русское
только, а общеевропейское. Тем труднее ему было при­
мириться с роковой необходимостью снова пережить
сознание «бесполезности» императора, который не го­
дится в полководцы. Это отдаляло его от армии, глав­
ной опоры «силы правительства», противопоставляло
се ему как нечто самодовлеющее, ставило боевое ко­
мандование в обидное для его державного самолюбия
положение почти независимой силы. А он попытался
снова взять на себя руководство военными действиями.
Выехал к армии в Вильну, поставил главнокомандую­
щего Барклая в такие условия, что тот считал себя лишь
исполнителем его повелений, утвердил и отстаивал план
начала военных действий, который сочинен был его
«духовником по военной части», пруссаком Фулем. Во­
преки мнению всего высшего командования, этот план
лег в основу открывающейся кампании и поставил рус­
ские войска в крайне невыгодные условия при первом
наступлении Наполеона. К отчаянию окружающих,
Александр готов был в приказе по армии заявить войс­
кам, что всегда будет с ними и никогда от них не отлу­
чится. Приказ удалось остановить. Адмирал Шишков
составил письмо к государю о необходимости его отъе­
зда из армии и получил подписи Аракчеева и Балаше-
ва. Аргументы были неотразимы, шли от наиболее дове­
ренных и преданных людей. Александр на другой день
уехал в Москву, затем в Петербург. Нелегко было ему
признать, что нет у него «качеств, необходимых для то­
го, чтобы исправлять, как бы он желал, должность, ко­
торую занимает», в такое время, когда «народу нужен
вождь, способный вести его к победе». Роль популяр­
ного вождя пришлось уступить другому. Мало того.
Мнение армии, мнение общества требовало замены
Барклая Кутузовым, — и Александру пришлось пойти
на это назначение, лично ему неприятное, под такими
притом давлениями, которые решительно противоречили
основным его представлениям о полноте авторитета,
необходимого носителю власти в отношении к населе­
нию, а тем более — к войску. Кутузову Александр не
222 мог Простить Аустерлица, осуждая его тогдашнюю ус-
гумчниос!I. ■»наредпорца», наделавшую столько бед.
Он при m /п’ ich (и письмах к состре), что твердо решил
было вернуться к армии, но отказался от этой мысли,
когда пришлось согласиться на назначение Кутузова,
mm hi Iснсрплон, одинаково мало, по его мнению, нри-
1о;шы\ /I.ми роли главнокомандующего, за которого
пысипщлось общее мнение. Военная среда выступила*
с резкой критикой командовании ..- сам Кутузов, с ним
Г.рмолои н другие выступали с заявлениями, которые
были бы прманяны «преступными» в другое время, а
генерь пришлось с ними считаться. Это было ему тем
тяжелее, Mio он знал, насколько глубже шел разлад ме-
жлу ним и и’ои средой боевого командования. Еще в
дин Аустерлица ому пришлось выслушать суждение,
что ои только губит армию своими «парадами»; в Виль-
не, при начале войны, слышались протесты, даже на­
смешки, горькие и негодующие, против размена обуче­
ния войск на мелочи, для солдат весьма тягостные и
мучительные, для дела бесполезные, против той гатчин­
ской муштровки, которую они с братом Константином
так усердно насаждали. За этим внешним разногласи­
ем крылась коренная противоположность двух отноше­
ний к армии — национальной боевой силе или дисцип­
линарно выкованной опоре правительственного абсолю­
тизма. Во время войны, которая выросла в националь­
ное движение, стала войной «отечественной», когда
заговорили, что «вся Россия в поход пошла», а боевые
вожди, при первом возобновлении плац-парадной муш­
тровки над армией, еще не передохнувшей от боевых
трудов, заговорили, подобно Ермолову, о том, что вой­
ска служат не государю, а отечеству и не на то созда­
ны, чтобы забавлять его парадным маршем, Александр
пережинал отчуждение от армии как оскорбление сво-
его и поенного и державного самолюбия. Не мудрено,
■Iio он позднее «не любит вспоминать Отечественную
войну*, как свидетельствуют близкие ему люди. Крова­
вая драма войны, московского пожара, отступления
великой армии разыгралась на глазах Александра, но
без его участи. Ои ее пережил т я г о ст н о , негодуя на
«позорную;* сдачу Москвы, па отсутствие победы. По-
Л1Пическан задача отказ от переговоров, от прими­
рения, пока враг не очистит русской территории, заяв­
ленная еще и Нильне, -сохранена в целости, с большой
223 выдержкой. Со своей общей концепцией европей­
ских отношений Александр, по-видимому, не поколе­
блен в уверенности, что грозная буря пронесется
и развеется, очистив возможные пути для его активной
политики. Его отношение к «отечественной» войне, по-
видимому, довольно сложно. Приняв мысль о войне на
своей территории, он видит в этом «единственное сред­
ство сделать ее народною и сплотить общество вокруг
правительства для общей защиты, по его собственному
убеждению, по его собственной воле». Но сознает опас­
ность необходимого подъема общественной, массовой
самодеятельности для полноты самодержавной власти.
Он испытал резкую атмосферу общественного недо­
вольства правительством, которое винили за пережива­
емые бедствия, глухое волнение встревоженной и раз­
драженной массы, резкую критику своей политики,
давление общественного недоверия. Английский гене­
рал Вильсон приезжает к нему «от имени всей армии»,
во главе которой он нехотя поставил Кутузова, с требо­
ванием, чтобы не начинались никакие переговоры с
французами, чтобы не вызывающий достаточного об­
щественного доверия министр иностранных дел граф
Н. П. Румянцев был заменен другим лицом. Александр
называет его «послом мятежников», который ставит
его, русского самодержца, в тяжелое положение тем,
что приходится все это выслушивать; желание армии
не расходится, по существу, с его видами, но он не мо­
жет делать уступок в выборе «своих собственных ми­
нистров»: тут сговорчивость повлекла бы за собой
дальнейшие требования, еще более «неуместные и не­
приличные».
В его представлении «отечественная» война должна
бы быть чем-то совсем иным, именно «сплотить обще­
ство вокруг правительства», усилить его и вознести.
После Тарутина он уверен в победе и снова сожалеет,
что он не при армии: будь он во главе, вся слава от­
неслась бы к нему, он занял бы место в истории, но
дворянство поддерживает Кутузова, общество в нем
олицетворяет «народную славу этой кампании». С этим
пришлось примириться, хотя сам он считает, что Куту­
зов «ничего не Исполнил из того, что следовало сделать,
не предпринял против неприятеля ничего такого, к че­
му бы он не был буквально вынужден обстоятельства­
224
ми». Награждая Кутузова, Александр «только уступа­
ет самой крайней необходимости».
Так, в личной жизни Александра война 1812 г. оста­
лась лишь тягостным эпизодом, о котором он не любил
вспоминать. Эпизод кончился. Страна очищена от вра­
жеских сил. Александр свободен от «крайней необходи­
мости»; ему возвращена свобода решений и действий.
Он возвращается на прежние пути, с большими возмо­
жностями, с большей определенностью. Высшему ко­
мандованию своей армии он заявляет: «Вы спасли не
одну Россию, вы спасли Европу». Основной вопрос
дальнейшей политики ставится так: «Наполеон или я,
я или он, но вместе мы не можем царствовать». Эти
формулы выношены годами, от них нет отступления.
Александр не подчинится впредь национальному дви­
жению, поднятому войной. И политика, и армия оста­
нутся в его руках. Вожди русского национализма про­
тив его планов. Их выразитель — тот же Кутузов, про­
тивник войны с Наполеоном до конца, с ним и Аракче­
ев, и Константин, и Румянцев и многие, многие другие.
По мнению Кутузова, падение Наполеона приведет
только к мировому господству Англии, которое будет
и для России и для всего континента еще более невыно­
симым; остается заключить выгодный мир, за который
П…..леон, конечно, заплатит какой угодно ценой. Но
Александр пошел своим путем, глубже вникая в строй
европейских отношений: «Если хотеть, — говорил он,—
мира прочного и надежного, то надо подписать его
н II мри же».
Теперь он выступит; роль Кутузова кончена. «От­
ныне, — говорит он, — я не расстанусь с моей армией
и не подвергну ее более опасностям подобного предво­
дительства». Он недоволен армией, растерявшей в по­
ходе выправку и дисциплину, приводит ее в прежний
порядок муштрой, смотрами и парадами — от Вильны
до Парижа, в антрактах боевых действий. Он недово­
лен ее настроением, ее классовым дворянским духом,
который пытается подчинить его политические планы
своему националистическому патриотизму, неразлучно­
му с землевладельческими притязаниями. Предположе­
ния, выдвинутые Кутузовым, о награждении русских
генералов и офицеров за отличия в войне 1812 г. зем­
лями литовских и белорусских помещиков, ставших
в ряды польских легионов Наполеона, парализованы
15—482 225 общей амнистией полякам Западного края, принявшим
сторону неприятеля. Для великой борьбы и будущего
переустройства Европы Александр ищет более широких
оснований, чем русское господство. Ему надо увлечь на
свою сторону местные общественные силы. А всюду
еще ждали, что Наполеон вернется. Уверены были в
этом и на Литве, и во всем Западном крае, где в ополя­
ченной помещичьей среде тяга на французскую сторо­
ну и враждебность России были даже сильнее, чем в
самом герцогстве Варшавском. Александр думает пе­
реломить этот антагонизм созданием Польского коро­
левства, связанного с Россией и построенного из зе­
мель бывшей Речи Посполитой, которые у него в руках
после оккупации герцогства: это по объему до 9/ю ее
территории, и для него все это — бывшая Польша; на­
циональный вопрос сводится, по его разумению, к на­
строениям политически активных, господствующих
классов. Ему важно добиться, чтобы Россия получила
Варшавское герцогство в силу международного догово­
ра, а там, поясняет он Чарторыйскому, он без затруд­
нения выполнит остальное властью, какой у себя обла­
дает, как сделал он и с Финляндией: присоединил к ней
«старую Финляндию» и дал конституцию. Но подобные
проекты — предмет сложной борьбы. Среди русских
большинство против них: «Пусть, говорят, Александр
царствует в Польше, если хочет вернуть полякам коро­
левство»; вел. кн. Константин и почти весь военный и
гражданский генералитет настаивает на прямой инкор­
порации герцогства как русской губернии и на захвате
от Пруссии земель до Вислы. Против польских планов
Александра — и его союзники, члены возобновляемой
коалиции, правительства Англии, Пруссии, Австрии.
Эта коалиция вообще налаживается, на первых порах,
с трудом и большими колебаниями: много опаски и не­
доверия правительств друг к другу, особенно — к Рос­
сии. Притом, и в Пруссии, и в Австрии, настроение
власть имущих еще глубже расходится с настроениями
армии и населения, чем это было в России 1812 года.
Общественные настроения эти — главный союзник
Александра в освободительной борьбе против Наполеона
и французов; их сила увлечет правительство, спло­
тит коалицию, даст Александру почву для широкой об­
щеевропейской роли. Однако, в подобном союзе русско­
го самодержца с европейским освободительным движе»
226 пием много двусмысленности, которая раскрывается
шаг за шагом и ведет Александра к неизбежному кру­
шению его идеологии, его личного дела, его индивиду­
ального самочувствия.
Польский вопрос — главное препятствие в союзе
трех континентальных держав; а польские планы Алек­
сандра известны и в Вене, и в Берлине, так как его
переписка с Чарторыйским была перехвачена. Но едва
Ё
и меньшие опасения внушает союзникам деятельность
1тейна, не только советника Александра по герман­
ским делам, но и полномочного представителя его поли­
тики. Этот крупный государственный деятель, великий
патриот своего германского отечества, преобразователь
Пруссии, заложивший основы ее возрождения после
пережитого разгрома, связал свои обширные планы ос­
вобождения и возрождения всей Германии с деятельной
ролью России в европейских делах. Начатое Россией
дело национального освобождения от ига Наполеона
должно охватить всю Европу. Цель Штейна — поднять,
опираясь на русские силы, такое же национальное вос­
стание в Германии, какое встретило Наполеона в Испа­
нии, и в общем порыве разрушить устарелые формы
дробной политической организации и на их развалинах
создать единую и сильную Германию. В таком деле не-
чсго « читаться с существующими немецкими прави­
тельствами: Шт сйи не скрывает враждебного пренебре­
жении к ним. Александр не поддавался таким планам;
объединение Германии в подъеме не только освободи­
тельной борьбы против французской гегемонии, но и на­
ционального движения, революционно сокрушающего
существующие правительства, весьма далеко от его же­
ланий. Штейн — ценное орудие для организации евро­
пейской борьбы и для давления на колеблющиеся пра­
вительства, Не более того. Когда Иорк, командовавший
прусской армией на восточной границе, самовольно во­
шел в союз с русскими, не дождавшись решения своего
короля и вопреки его колебаниям, Штейн является
в Восточной Пруссии с полномочиями от Александра,
чтобы организовать тут управление, мобилизацию опол­
чения, всего, что нужно для освободительной войны.
Успокоительные заверения Александра, что не в его
намерениях подрывать дисциплину прусских владений,
могли ли снять тревогу о дальнейшей судьбе этих зе­
мель — давнего объекта и русских, и польских притя­ заний? Ведь было известно, что Александр думает о
пересмотре территориальных владений и границ со
сложной системой компенсаций. Когда же прусский ко­
роль заключил, наконец, в феврале 1813 г. союзный
трактат с Александром в Калише, он этим восстановил
свое значение самостоятельного и державного члена
коалиции, но для управления другими немецкими госу­
дарствами, по мере их изъятия из-под власти Наполео­
на, организован временный правительственный совет
из 4-х членов: двух — по назначению прусского короля
и двух — по назначению Александра (Кочубей и
Штейн).
Порядки государственного территориального власт­
вования в Западной Европе были настолько сбиты и по­
дорваны бурной деятельностью Наполеона, что почва
казалась, в значительной степени, расчищенной для
различных новообразований. Предположения, проекты
предварительных соглашений, переговоры о будущих
судьбах Европы, насыщенные соперничеством, смелыми
притязаниями, взаимным недоверием и интригами из-за
грядущего дележа, — идут непрерывно между европей­
скими державами со времени первой антифранцузской
коалиции. Простой возврат к прежнему положению дел
был невозможен, да и не желала его ни одна из круп­
ных держав. На смену Наполеону поднимались другие
силы, готовые по-своему поделить его наследство.
И крупнейшим наследником, для других опасным, ка­
зался Александр — и в Берлине, и в Вене, и в Лондоне.
Приемы его политики, его воззвания, его планы и про­
екты напоминали европейское хозяйничанье Наполеона.
Нарастала в реакционных кругах и в напуганных пра­
вящих группах тревожная легенда об ужасном сговоре
русского самодержца с европейскими якобинцами для
замены диктатуры Наполеона такой же диктатурой
Александра: Александр, действительно, популярен в пат­
риотических и либеральных кругах, окружен приветами
общественных масс как «освободитель». Александр, ис­
кусный дипломат, ловко лавирует между разными тече­
ниями и настроениями, которые надо обезопасить, со­
гласовать и использовать для «общего дела». Но, по
существу, коалицию сплотила проявленная Наполео­
ном сила сопротивления, его новые победы, бесплодные,
но грозные. Все соперничества, все притязания на время
отложены для объединения в последнем усилии. Лейп­
228 цигская битва, наступление в пределах Франции, всту­
пление в Париж — конец «великой эпопеи», ее финал,
режиссером которого был, несомненно, Александр, про­
шедший к конечному итогу через ряд сложных препят­
ствий и больших напряжений. Отречение Наполеона
и восстановление монархии Бурбонов казались заключе­
нием великой драмы. И тотчас все «объединение Евро­
пы» повисло на волоске. Первый опыт конгресса для
ликвидации великого наследства чуть не привел к но­
вой европейской войне трех держав — Австрии, Фран­
ции и Англии — против двух — России и Пруссии — по
вопросу о Польше и Саксонии. Проекты Александра
оказались взрывной миной, заложенной под еле наме­
ченное здание европейского мира. Наполеон и на этот
раз спас положение своим возвращением с о-ва Эльбы
и восстановлением французской империи на сто дней.
Силы, готовые к междоусобию, снова сплотились, что­
бы окончательно свалить грозного колосса, каким еще
оставался «маленький капрал». Только замуровав его
на о-ве Св. Елены, Европа смогла заняться своими де­
лами. Но эпизод «ста дней» имел и другой еще смысл.
Показал, какими опасностями грозит, по крайней мере
на французской почве, безудержная реакция, не желаю­
щая и не способная считаться с безвозвратным бан­
кроте! пом «с тарого порядка». В этом новом уроке исто­
рии Александр нашел опору для своей политики пре­
одолении непримиримых противоречий в компромиссе
исеобщего мира, и внутреннего, государственно-поли­
цейского, и внешнего, международного, — пока его са­
мого не разбило крушение всей им созидаемой системы.