Царствование Николая I — золотой век русского на­
ционализма. Россия и Европа сознательно противопо­
ставлялись друг другу как два различные культурно­
исторических мира, принципиально разные по основам
их политического, религиозного, национального быта
и характера. В годы Александра I могло казаться, что
процесс «европеизации» России доходит до крайних
своих пределов, Разработка проектов политического преобразования империи как бы подготовляла переход
русского государственного строя к европейским формам
буржуазного государства; эпоха конгрессов вводила
Россию органической частью в «европейский концерт»
международных связей, а ее внешнюю политику — в
рамки общеевропейской политической системы; консти­
туционное царство Польское становилось, в намерениях
русского властителя, образцом общего переустройства
империи, и не столько форпостом, отграничивавшим
Россию от Запада, сколько широким мостом их связи:
даже в экономическом отношении соглашение держав
о мерах к облегчению условий обмена между частями
поделенной польской территории получило расширенное
толкование и привело в 1817 г. к такому прорыву систе­
мы запретительно-покровительственных пошлин, кото­
рый вызвал острую тревогу за судьбы молодой русской
промышленности; наконец, церковно-административная
и религиозно-просветительная политика в духе общеев­
ропейской реакции в эпоху Священного союза вела
к своеобразной нивелировке «самобытных» черт русской
жизни и в этой области.
Настойчивая реакция против всех этих тенденций
Александровской эпохи объединяла различные интере­
сы и тенденции русской общественности. Вся политика
Александра I, и внутренняя, и внешняя, встречалась
с резкой и раздраженной критикой, с неумолкавшей оп­
позицией, которая отражала интересы и требования
разных общественных групп, но объединялась одною
чертою: национально-патриотическим настроением,
враждебным «императору Европы», как его называли.
Голос консервативных элементов этой оппозиции про­
звучал всего громче в записке Карамзина «О древней
и новой России». Карамзин одинаково враждебен и кон­
ституционным опытам и министерски-бюрократическому
управлению; он отвтаивает старое русское самодержа­
вие. «У нас— не Англия, мы столько веков видели
судью в монархе и добрую волю его признавали выш­
ним уставом… В России государь есть живой закон:
добрых милует, злых казнит и любовь первых приобре­
тает страхом последних… В монархе российском соеди­
няются все власти, наше правление есть отеческое, пат­
риархальное». «Самодержавие есть палладиум России».
Министры, поскольку они нужны, «долженствуют быть
единственно секретарями государя по разным делам»,
269 Не в чиновничестве должен император искать опоры
своей власти, а в дворянстве, родовом, постоянном, не
том мнимом, подвижном, которое приобретается по про­
изводству в чины; в руках этого дворянства должны
быть должности по управлению. Дворянство и духовен­
ство, Сенат и Синод как хранилища традиций, а над ни­
ми государь-законодатель, источник всякой власти:
«Вот основание российской монархии». Идеал Карамзи­
н а— дворянская монархия XVIII в.; она для него на­
циональная святыня. Самодержавная власть — сила
охранительная для дворянского государства. Государь
должен быть главою дворянства, в нем и только в нем
видеть опору своего престола. Письмо, которое Алек­
сандр получил по заключении ненавистного дворянству
Тильзитского мира и которое, по-видимому, следует
приписать тому же Карамзину, выразило то же воззре­
ние не менее отчетливо: единение с дворянством одно
разрешит задачи, поставленные реформами первых лет
царствования, — единство в управлении и замену про­
извола законностью; «в сей-то взаимной доверенности
государя к дворянству и дворянства к своему государю
вы найдете способы дать нам правление сосредоточен­
ное и совокупное, которого члены были бы оживлены
тем же духом и труды бы их устремлены к одной це­
ли»,— читаем тут с одобрением (весьма лукавым) го­
сударю, который начал правление с того, что «самого
себя подчинил спасительной власти законов» и восста­
новил нарушенные права «первых столбов престола»
(дворянства и хранителя его прав Сената), а себя окру­
жил «правителями, назначенными всеобщим движени­
ем», т. е. общественным мнением того же дворянства.
Так и должен действовать правитель. Если он хочет
быть национальным и популярным, пусть изгонит «силу
иноплеменников» и проникнется «неограниченной дове­
ренностью к собственной своей нации», пусть рассчиты­
вает только на «настоящих россиян»; только тогда пра­
вительство станет сильным и достигнет того «единства
намерений в плане и той счастливой согласности в под­
робностях исполнения, без которой величайшие гении
не могут ничего выгодного предпринять для спасения
государства».
За этими воззрениями стояли преимущественно ин­
тересы высшего дворянского слоя, вельможного и круп­
ноземлевладельческого, мечтавшего об утверждении «на вечные времена и непоколебимо» своих социальных
привилегий и политических отношений Российской им­
перии XVIII в. Но политика Александра вызвала в том
же дворянском обществе, в других его слоях, оппозицию
иного рода, сложившуюся в последние годы его царст­
вования и завершенную в движении декабристов. Эта
оппозиция была менее цельной, более сложной по моти­
вам и тенденциям и стала колыбелью ряда обществен­
ных течений, далеко разошедшихся в позднейшем раз­
витии. Но во всех программных вариантах этого движе­
ния общей основной чертой было стремление к
обновлению русской жизни, к ее преобразованию на но­
вых началах гражданской свободы для масс и полити­
ческого влияния для средних общественных слоев, к ши­
рокому развитию промышленности, торговли и просве­
щения — словом, к основам западноевропейского
буржуазного строя, а другой столь же общей их чертой
было национально-патриотическое настроение в проти­
вовес александровскому космополитизму. Движение,
которое можно бы назвать национал-либеральным, по­
рывало с традициями старого феодального дворянства
и с самодержавием.
Развилось оно преимущественно в дворянской поме­
щичьей среде, и притом в офицерских кругах, где со­
средоточены были наиболее интеллигентные элементы
русского общества тех времен. Оно шло к захвату вла­
сти путем военного переворота, избегая массового ре­
волюционного движения, и заключилось драматическим
эпизодом 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади.
Влияние обоих этих общественных течений Александ­
ровской эпохи на Николая было весьма сильно. Он
встретился с ними лицом к лицу: с первым — в крутом
повороте правительственной деятельности от прежних
путей за последние годы александровского царствова­
ния, со вторым — в драматичной обстановке своего
вступления на престол.
При жизни брата Николай стоял в стороне от актив­
ной политической жизни; он только командовал гвар­
дейской дивизией и управлял военно-инженерной ча­
стью. Вращаясь в военно-служебной и придворно-слу­
жилой среде, в так называемом «высшем» обществе,
Николай хорошо его знал со всей его пустотой и распу­
щенностью, дрязгами и интригами. Он находил потом,
что время, затраченное на толкотню в дворцовых перед­
271 них н секретарских дежурных комнатах, не было поте­
ряно: оно послужило «драгоценной практикой для по­
знания людей и лиц», и он тут «многое видел, многое
понял, многих узнал — и в редком ошибся». В салонах
этой среды творилось то, что тогда в Петербурге счита­
лось общественным мнением; это было мнение высшего
дворянства и бюрократии, — и Николай знал ему цену.
К этому обществу у него было не больше симпатии
и уважения, чем у Павла или Александра. Дворянство
для него, прежде всего, — служилая среда, которую он
стремится дисциплинировать и удержать в положении
покорного орудия власти. В моменты, трудные для вла­
сти и опасные для ее носителя, — официальные акты
и личные речи Николая звучали по-карамзински, обра­
щались к дворянству как «ограде престола», говорили
о правительстве как оплоте его интересов. Он умеет,
при случае, назвать себя «первым дворянином» и при­
числиться к «петербургским землевладельцам». Но он
слишком «командир», чтобы выдерживать такой тон
в отношении к высшему классу, и слишком остры про­
тиворечия русской жизни в эпоху разложения крепост­
ного хозяйства и роста торгово-промышленных интере­
сов страны, чтобы Николай мог твердо стоять в поло­
жении «дворянского царя». Само дворянское общество,
переживавшее сложный внутренний кризис, не давало
правительству достаточной уверенности в нем как в си­
ле консервативной, как в опоре установившегося в им­
перии порядка. Командуя гвардейскими частями (брига­
дой, затем дивизией), Николай был крайне недоволен
«распущенным, испорченным до крайности» порядком
службы и настроением гвардии, вернувшейся из загра­
ничного похода. «Подчиненность исчезла, — пишет он
в своих заметках по поводу события 14 декабря, —
и сохранялась только во фронте; уважение к начальни­
кам исчезло совершенно, и служба была — одно слово,
ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось со­
вершенно произвольно и как бы поневоле». Быть может,
задним числом, но Николай отмечает, что он почуял,
как за этим «крылось что-то важное», что «дерзкие го­
воруны», разрушавшие дисциплину — эту школу полити­
ческой благонадежности, «составляли как бы цепь че­
рез все полки и в обществе имели покровителей». На
такие впечатления Николай откликнулся сугубой муш­
тровкой, тем усиленным «солдатством», в котором Алек­
272 сандр Бестужев уловил «дань политике». Впечатление
от декабрьских событий 1825 г. было для Николая тем
сильнее, что заговор и восстание возникли в военной
среде, которая дала лишь сконцентрированное выраже­
ние настроению, широко разлитому в общественной мас­
се. Розыски и расправа по делу декабристов стали пер-
пым правительственным актом императора Николая. Он
пошел лично во все детали, сам разыграл роль ловкого
допросчика и тюремщика, который умеет то жестоким
мапугиванием, то притворным великодушием развязы­
вать языки; во всем руководил следственной комиссией,
сам рассудил через подставной «верховный уголовный
суд» и осудил подсказанным суду приговором, заранее
наметив некоторое его изменение при своем утвержде­
нии. 14 декабря глубоко врезалось в его память. С этим
днем он связал свое вступление на престол, в его годов­
щину отпраздновал 25-летие своего царствования, а по­
минал его ежегодно и в беседах с окружающими и в
письмах: «Какая годовщина!» На всю жизнь остался
он и тюремщиком декабристов: следил за каждым их
движением в далекой ссылке, получал донесения о под­
робностях их быта, решал лично— и всегда сурово —
вопросы, касавшиеся судьбы их самих и их семей.
«Друзья-декабристы» вспоминались ему при каждом
тревожившем его проявлении критики и оппозиции. И в
этой остроте впечатлений от первой встречи с политиче­
ской деятельностью крылось нечто более существенное,
чем простая нервная память об испытанной опасности
и пережитой тревоге. Николай вслушивался и вчитывал­
ся в показания декабристов, вникал в столь ему чуж­
дый строй мысли и чувства и всматривался в раскрытую
тут картину русской жизни, ее противоречий и недостат­
ков. Правителю дел следственной комиссии поручено
было составить сводку суждениям о различных сторо­
нах положения дел в государстве, какие декабристы
высказывали в своих показаниях и которыми они пояс­
няли общее недовольство, вызвавшее их на попытку пе­
реворота. Записка этого чиновника кончалась поучи­
тельным выводом, сколько трудных задач предстоит но­
вому правительству разрешить: «Надобно даровать
ясные положительные законы, водворить правосудие
учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить
нравственное образование духовенства, подкрепить дво­
рянство, упавшее и совершенно разоренное займами
18-482 273 п кредитных учреждениях, вос!фесить торговлю и про­
мышленность незыблемыми уставами, направить про­
свещение юношества сообразно каждому состоянию,
улучшить положение земледельцев, уничтожить унизи­
тельную продажу людей, воскресить флот, поощрить
частных людей к мореплаванию — словом, исправить
неисчислимые беспорядки и злоупотребления». Перо,
излагавшее вины «преступников», составило, по пове­
лению той же власти и словами декабристов, характе­
ристику положения государства, до такой степени рас­
шатанного «неисчислимыми беспорядками и злоупо­
треблениями», что не остается иного выхода, кроме
коренного изменения всей правительственной системы,
а стало быть, и основ государственного строя.
Сами декабристы в своих письмах-завещаниях Нико­
лаю как бы передавали ему в руки свое недоделанное
дело. По свидетельству Кочубея (председателя Государ­
ственного совета), сводка их замечаний и суждений бы­
ла постоянно под рукой у Николая и он часто ее про­
сматривал, а копии с нее дал Кочубею и цесаревичу
Константину. «Друзья-декабристы» вдвойне отравили
сознание самодержца: опасливым недоверием к общест­
ву, которое казалось готовым взяться за революцион­
ные средства против власти, тормозящей рост русской
жизни, и пониманием, что «всеобщего недовольства»,
о котором так много тревожных толков, нельзя свести
к идейным «заблуждениям», что для него имеются объ­
ективные основания в запросах этой жизни, перераста­
ющей сковавшие ее формы социально-политического
строя.
Один из иностранных наблюдателей тогдашней пе­
тербургской жизни отметил как повод к особой тревоге
правительства, что настойчивая мысль о необходимости
преобразований, о том, что опасно пребывать в непод­
вижности, а необходимо, хотя бы с умеренной постепен­
ностью, «идти за веком» и готовиться к «более реши­
тельным переменам», проникла в сознание «людей са­
мых благоразумных».
Краткий, но выразительный вывод из всех этих слож­
ных впечатлений сделан был в манифесте, который об­
народован Николаем по завершении расправы над де­
кабристами. Восстание вскрыло «тайну зла долголетне­
го», его подавление «очистило отечество от следствий
заразы, столько лет среди его таившейся». Эта «зара­ за» пришла с Запада как нечто чужое, наносное: «Не
и свойствах, не в нравах русских был сей умысел», но
тщетны будут все усилия к прочному искоренению зла
без единодушной поддержки всего общества. Николай
призывает все сословия соединиться в доверии к прави­
тельству, но особо напоминает дворянству сто значение
«ограды престола» и сословия, которому раскрыты все
пути военной и гражданской службы; оно особенно
должно поддержать «непоколебимость порядка, без­
опасность и собственность его охраняющего», и насаж­
дать «отечественное, природное, не чужеземное воспи­
тание». А потребность в преобразованиях получит удо­
влетворение «не от дерзостных мечтаний, всегда
разрушительных», а путем постепенных усовершенств’ –
ваний существующего порядка мерами правительства.
Общество может этому помочь, выражая перед властью,
путем законным, «всякое скромное желание к лучшему,
всякую мысль к утверждению силы законов, к расшире­
нию истинного просвещения и промышленности», что
будет принимаемо «с благоволением».
Так все общественные классы должны склониться
в полном доверии перед императорской властью и со­
действовать, по мере сил, не за страх только, а за со­
весть, осуществлению ее национально-консервативной
программы. Эта программа взяла верх над иными те­
чениями; еще в последние годы александровского цар­
ствования, когда, с одной стороны, покинуты либераль­
ные мечтания, а с другой — поднято национальное зна­
мя в вопросах о внешней и внутренней политике. Еще
Александр порвал, в последние два-три года своей жиз­
ни и царствования, с проектами реформы политического
строя империи, круто изменил свое отношение к Поль­
ше, отверг зависимость русской политики на Ближнем
Востоке от тенденций Священного союза, вернулся
к охранительному таможенному тарифу, отступился от
вневероисповедной точки зрения в вопросах церковного
управления и народного просвещения в пользу право­
славно-церковной реакции. Программой николаевского
царствования стали заветы последних лет Александра.
18* 275 1’ул«|н ни’пимх п удельных крестьян оставались под
особым упрощением, как принадлежность государствен-
МЫ.Ч и удельных имуществ; а из остальных 9 млн надо
еще исключить весь состав армии, чтобы получить при­
близительное представление, чем собственно только
и управляли общие административные учреждения. Ска­
зочное ничтожество и испорченность этой администра­
ции — естественный результат ее бессилия и убогой огра­
ниченности ее общественного веса в среде, где господ­
ствовали 272 тыс. земле- и душевладельцев.
Подлинная картина внутреннего состояния России
вырисовывается с достаточной полнотой и отчетливостью
в официальных документах Николаевской эпохи — в де­
лах комитета министров, во «всеподданнейших» отчетах
министров внутренних дел и финансов и т. п. Николай
знакомился с этой действительностью, получив к тому
недурную подготовку в показаниях декабристов. Мож­
но сказать, что перед ним постоянно вырисовывались
все шире и яснее назревшие нужды страны и самой го­
сударственной власти. Одним из первых дел его, по за­
вершении процесса декабристов, было поручение так
называемому Комитету б декабря (1826) рассмотреть
все проекты реформ, намечавшихся при Александре I,
к разработать предположения о неотложных преобразо­
ваниях, особенно в устройстве государственных учрежде­
ний и в положении сословий. Затем в течение всего цар­
ствования ряд «комитетов» работал над финансовыми,
экономическими, правовыми и организационными проб­
лемами, которые настойчиво и остро ставились самою
жизнью.
На дне каждого крупного затруднения, встречаемого
правительственной властью в управлении страной, в ос­
нове каждого существенного вопроса о способах устра­
нения расстройства страны выяснялась, при изучении
соответственных данных, роковая для старого порядка
проблема о крепостном строе народного хозяйства
и всей русской общественности. Выяснялась неразрыв­
ная связь всех сторон народно-государственной жизни
с фундаментом крепостного права, выступала необхо­
димость капитальной перестройки всего здания на но­
вом основании. Выяснялась необходимость решитель­
ной активности правительственной власти, усиления го­
сударственного вмешательства в сложившийся строй
отношений и в самую организацию местной массовой
278
V г
жизни. От самодержавной власти, принципиально все­
могущей, ожидали деятельного преобразовательного
почина, при сознании бессилия наличных общественных
групп преодолеть сопротивление консервативных эле­
ментов и взяться за дело реорганизации страны. Даже
среди наиболее «левых» элементов тогдашней интелли­
генции сильны и сознание этого бессилия и расчет на
монархическую власть — в деле реформы. Так, напри­
мер, Белинский, и не в период пресловутого увлечения
«примирением с действительностью», а в 1847 г. и вско­
ре после своего «революционного» письма к Гоголю,
высказывал уверенность, что «патриархально-сонный
быт весь изжит и надо взять иную дорогу», но первого
шага на этой «иной дороге» — освобождения крестьян—
ожидал от «воли государя-императора», которая только
и может разрешить великую задачу, если только не по­
мешают ей окружающие престол «друзья своих интере­
сов и враги общего блага».
А «друзья своих интересов» умело внушали своему
властителю сознание связи этих интересов с его собст­
венными, самодержавно-династическими. Внушали и
положительно и отрицательно: и тем, что власть поме­
щичья— необходимая опора власти самодержавной,
и тем, что приступ к преобразованию социальных отно­
шений неизбежно приведет к революционному потрясе­
нию. Ликвидация крепостного права казалась чреватой
большими опасностями для самодержавия. Давняя
мысль Карамзина, что «дворяне, рассеянные по всему
государству, содействуют монарху в хранении тишины
и благоустройства», а если государь, «отняв у них сию
власть блюстительную, как Атлас, возьмет себе Россию
на рамена», то не удержать ему такой тяготы, была
крепко усвоена в правительственных кругах. Теоре­
тик николаевской правительственной системы граф
С. С. Уваров, министр народного просвещения, утверж­
дал, что «вопрос о крепостном праве тесно связан с во­
просом о самодержавии и даже единодержавии: это две
параллельные силы, которые развивались вместе, у то­
го и другого одно историческое начало и законность их
одинакова»; он говорил о крепостном праве: «Это дере­
во пустило далеко корни —оно осеняет и церковь, и пре­
стол, вырвать его с корнем невозможно». Николай офи­
циально высказывал взгляд на дворянство как на «со­
словие, коему преимущественно вверяется защлта
279 пргполм и отечества», носился, однако, с мыслью при-
мммм. основой его привилегированного положения зем­
левладение, а не владение крепостными. В попытке про­
вести разделение этих двух вопросов Николай был под
определенным влиянием остзейских порядков, где так
называемое освобождение крестьян было проведено без
наделения их землей в собственность и с сохранением
над ними помещичьей административно-судебной вла­
сти. Последнее не соответствовало, по существу, авто­
кратическим стремлениям Николая. Бюрократизация
местного управления более отвечала бы его намерени­
ям. В таком направлении и был сделан некоторый шаг
реформой 1837 г.: уезды разделены на станы с назначе­
нием становых приставов, как и уездных заседателей,
губернским правлением. Но этот шаг не имел продолже­
ния: не только выбор исправников остался за дворянст­
вом, но и приставов, и заседателей указано было назна­
чать преимущественно из местных помещиков. Что до
владения землей, то Николай объявил помещичью по­
земельную собственность «навсегда неприкосновенной
в руках дворянства», как гарантию «будущего спокой­
ствия». Он пытался, однако, поставить на очередь пере­
ход от крепостничества к «переходному состоянию»
в проекте положения об «обязанных» крестьянах, по
которому помещики, сохраняя право вотчинной собст­
венности, предоставляли бы крестьянам личную свобо­
ду и определенную часть земли за повинности и оброки по
особому для каждого имения инвентарю. Мера эта, по
проекту, разработанному Киселевым, должна была полу­
чить общегосударственное значение, независимо от воли
отдельных помещиков. Но такие предположения встре­
тили столь раздраженную и настойчивую оппозицию в
кругах высшей дворянской бюрократии, что Николай по­
спешил отступить. Проект нового закона был внесен
в Государственный совет в таком измененном виде, ко­
торый лишал его всякого серьезного значения, а импера­
тор снабдил его в речи совету и в пояснительном цир­
куляре министра внутренних дел такими оговорками,
которые дали иностранному наблюдателю право назвать
все это — «печальной сценой комедии». В этой харак­
терной речи Николай говорил: «Нет сомнения, что кре­
постное право, в нынешнем его положении, есть зло, для
всех ощутительное, но прикасаться к нему теперь бы­
ло бы делом еще более гибельным»; «нынешнее поло-
280 жоние таково, — заявлял он далее, — что оно не может
продолжаться, но вместе с тем и решительные к прекра­
щению его способы также невозможны без общего по­
трясения». Эти безнадежные слова вскрывают основное
положение николаевского правительства: острое опасе­
ние каких-либо «потрясений» парализует сознание, что
существующий порядок «не может продолжаться».
И закон об обязанных крестьянах потерял силу в ого­
ворке, что его проведение в жизнь предоставлено на
волю тем из помещиков, которые сами того пожелают,
и в пояснении, что он устраняет «вредное начало» алек­
сандровского закона о свободных хлебопашцах — от­
чуждение части земли в собственность крестьян, а уста­
навливает сохранение вотчинной собственности за по­
мещиками и на те земли, какие отойдут в пользование
крестьян «обязанных». В итоге — лишь новая победа
дворянства над «предрассудком» крестьян, будто при
личном их закрепощении они все-таки — подлинные
владельцы земли.
Дворянство оказывалось силой, с которой приходит­
ся считаться, а не только ею повелевать. Иностранец-
наблюдатель находил, что Николай, хоть он достаточно
импонирует окружающим, чтобы не опасаться участи
Павла I, однако, многим рискует, и малейший ложный
шаг на такой скользкой почве может его погубить; ссо­
риться с дворянством русскому государю решительно
опасно. И не только потому, что опасно слишком раз­
дражать господствующий класс. Уступчивость самодер­
жавной власти по отношению к дворянству, как и пре­
данность дворянства престолу, — словом, их стремление
к солидарности поддерживалось общим их страхом пе­
ред опасностью гневного взрыва народной массы. Этот
страх заставлял задумываться над необходимостью раз­
рядить напряженную атмосферу реформами, но он же
создавал нерешительность в приступе к ним из опасе­
ния, что тронуть расшатанное здание значит вызвать
его бурное крушение. Брат — цесаревич Константин —
настаивал на недопустимости «коренных реформ, изме­
няющих взаимные отношения между сословиями», так
как это поведет-де неминуемо к изменению самых основ
государственного строя империи. И так многие тогда
думали. Были уверены, что упразднение крепостного
права поведет к упразднению самодержавия, что водво-
281
4 роимо буржуазного социального строя, на началах
гриждинской свободы и частной собственности масс,
приведет, неизбежно, к буржуазному конституционному
государству. А Николай утверждал, что понимает толь­
ко политические крайности: абсолютную монархию
и демократическую республику, а конституционная мо­
нархия производит на него впечатление чего-то фальши­
вого и двусмысленного. Сохранение же русского само­
державия в полной неприкосновенности он считал пер­
вым и главным своим долгом.
Оставалось — определить отношения между прави­
тельственной властью и дворянством. Николаевское
правительство ставит себе двойную задачу: восстано­
вить социальную силу дворянства и выработать из него
орудие правительственной администрации. Первой цели
должны служить мероприятия, направленные к очистке
«первенствующего» сословия от слишком измельчавших
и опустившихся элементов путем их поддержки или от­
сечения. Правительство развивает своеобразную пере­
селенческую политику, наделяя оскудевшие дворянские
семьи казенными землями в Заволжье и в Сибири с по­
собием от казны для установки хозяйства, но, с другой
стороны, отдает дворянских детей из семейств, безна­
дежно опустившихся и экономически, и культурно, в шко­
лы кантонистов, взрослых недорослей в военную служ­
бу с утратой ими привилегии дворянства. Значение дво­
рянских обществ (губернских и уездных) правительство
старается поднять тем, что повышает ценз на право
участия в выборах и еще более — на право занимать
должности по избранию, предоставляет им выбирать
председателей судебных палат и призывает их к сугу­
бой активности в заведовании местными делами с пра­
вом обращать к верховной власти заявления о своих со­
словных и вообще местных нуждах. Зато дворянство
должно войти в роль послушного и трудоспособного
орудия администрации. Дворянские избранники — лишь
разновидность правительственного чиновничества, их
служба приравнена к службе государственной. Предво­
дители дворянства — по делам целого ряда «комите­
тов»: дорожного, по земским повинностям, по рекрут­
ским наборам, народному продовольствию, борьбе с эпи­
демиями и т.п. — становились помощниками губернских
властей в местном управлении. Так называемое дво­
рянское самоуправление всецело вводится в состав бю­
282 рократических органов правительства. Правительство
настойчиво поддерживает сословность общественного
строя также мерами по народному просвещению: раз­
граничивает состав учащихся по школам разных ступе­
ней так, чтобы никто «не стремился через меру возвы­
ситься над тем состоянием, в коем ему суждено оста­
ваться», предназначает среднее и тем более высшее
образование только детям «дворян и чиновников». Но
и тут вся политика направлена к подчинению просвеще­
ния охранительным видам правительства с решительной
урезкой его широты и свободного развития, ради подчи­
нения образовательных задач школы целям политичес­
кого обезвреживания общественной мысли.
Реакционные меры к восстановлению разлагавших­
ся основ сословной государственности были слишком
искусственны для прочных и устойчивых результатов.
Не могли они остановить ход эволюции, а разве только
его замедлить. В рамках устарелого строя русская
жизнь шла своими путями в полном противоречии с ох­
ранительными началами правительственной политики.
Народное хозяйство выходило на новые пути торгово-
промышленного развития. Углубляются международные
экономические связи. Русский вывоз возрос с 75 до
230 млн рублей, ввоз с 52 до 200. Рост заграничного
торга вынуждает к пересмотру таможенных тарифов
ввиду конкуренции с американским сырьем на европей­
ских рынках и для приспособления тарифных ставок
к таможенному объединению с Россией царства Поль­
ского. Крепнет и осложняется зависимость русской хо­
зяйственной жизни от общеевропейских экономических
конъюнктур. Надвигается — особенно в связи с пробле­
мой железнодорожного строительства — вопрос о роли
иностранных капиталов в развитии русского капитализ­
ма. На юге возникла значительная свеклосахарная про­
мышленность (первый завод основан в 1802 г., к 1845-му
их 206), определялась экономическая физиономия сред­
нерусского промышленного района, который все больше
кормится закупкой хлеба в земледельческих губерниях.
Крепостное хозяйство падает и разлагается, уменьшает­
ся даже удельный вес крепостных в общем составе на­
селения (с 45 на 37*/г %)• Крепнут средние обществен­
ные слои. Наперекор правительственным мерам усили­
вается разночинный состав учащихся в гимназиях
и университетах, и к концу николаевского царствования
283 русская интеллигенция в значительной мере теряет свой
сословно-дворянский характер, становится мелкобуржу­
азной, разночинной. Общественная жизнь явно не укла­
дывается в рамки, усиленно поддерживаемые властью.
Не укладывается в них и политика самой этой вла­
сти. Ей приходится считаться с новыми потребностями
страны, поддерживать их, покровительствовать им.
И лично император Николай отразил в своих интересах
и воззрениях эти новые, окрепшие тенденции русской
жизни. Он серьезно увлекался вопросами техники, тех­
нического образования, нового предпринимательства,
более широкой постановкой вопросов экономической
и финансовой политики. Работая с деловитым, но край­
не осторожным и глубоко консервативным Канкриным,
Николай бывал смелее своего министра финансов, кото­
рый с преувеличенной опаской относился к проникнове­
нию в Россию иностранных капиталов (полагая, что
«каждый народ должен стремиться к полной независи­
мости от других народов») и находил, что постройка
в России железных дорог несвоевременна; он исходил
из представления о России как стране исключительно
земледельческой, где надо, конечно, покровительство­
вать промышленности, но преимущественно добываю­
щей, и то осторожно, «гомеопатическими дозами». Оба
они усердно насаждали в России высшее и среднее тех­
ническое образование. «Мы довершаем дело Петра», —
хвастал сам Николай. За западной наукой командиро­
ваны группы молодых ученых, так мощно обновивших
затем преподавание в Московском университете, да
и в других высших учебных заведениях, и создавших
заново русскую научную литературу. Приемы этого на­
саждения были в одном отношении больше допетров­
ские, чем петровские. Западные идеи и понятия вызы­
вали острое недоверие и пристальное наблюдение при­
дирчивой цензуры не только книг, но и лекций; целые
отделы знания были воспрещены для преподавания, де­
лались попытки насильственного руководства общим
его направлением в духе «видов правительства» и ка­
зенно-патриотической доктрины. Николай хотел всю
культурную работу подчинить строгой, на армейский
манер, дисциплине. Порядки и формы военного строя
распространены на «корпус инженеров путей сообще­
ния» или на «корпус лесничих», а университетский устав
1835 г. ставит задачу «сблизить наши университеты
284 с коренными и спасительными началами русского уп­
равления» и ввести в университетах «порядок военной
службы и вообще строгое наблюдение установленных
форм, чиноналичие и точность в исполнении самомалей­
ших постановлений». Недаром большинство государст­
венных деятелей вышло при Николае I из военной сре­
ды, и даже церковным ведомством он управлял через
своего генерал-адъютанта, бывшего до того командиром
лейб-гвардии Гусарского полка.
Стремление влить новое вино в старые мехи, притом
в такой умеренной дозе, чтобы мехи не пострадали,
и укрепить устарелые формы от напора нового содержа­
ния всеми силами власти — характерная черта никола­
евской политики. Более или менее ясное понимание, что
нарастающий внутренний кризис неотложно требует
творческой работы, парализовано для самодержавия
свойственной ему, в такие исторические моменты, «не­
возможностью помочь себе, не отказываясь от своей
сущности» (по выражению Е. В. Тарле). В Николаев­
скую эпоху разлагались самые основы тех обществен­
ных отношений, на которых выросло самодержавие и с
которыми оно было связано неразрывными историчес­
кими узами. Все более теряя почву под ногами, само­
державная власть пыталась использовать последние
возможности устарелого строя, то реставрируя его слиш­
ком расшатанные элементы, то напрягая до крайности
старые приемы властвования и управления. Шла она
«за веком» только в меру социальной и политической
безвредности его новшеств. В остром недоверии к об­
щественным силам, консервативным за их вырождение,
прогрессивным за их «революционность», хотя бы мни­
мую, эта власть пытается жить самодовлеющей над об­
щественной жизнью, доводя свое самодержавие до на­
пряженности личной военно-полицейской диктатуры им­
ператора.