Рядом с князьями и боярами стоят в большой близо­
сти к великокняжеской власти — «государевы богомоль­
цы». Церковь была в старой Руси крупной общественной
374 и политической силой. Русская митрополия — часть Кон-
стаитинопольской патриархии — имела вне Руси высший
центр своего церковного управления во власти «вселен­
ского» патриарха Византии. Патриарх поставлял на
Русь главу местной церковной иерархии, по общему
правилу, из клириков царствующего града. Образован­
ный иерарх, облеченный обширными полномочиями, яв»
лился в страну, которая представлялась просвещенной
Византии варварским миром, как носитель высшей куль­
туры и представитель высшей, не зависимой от местных
сил, духовной власти. Такая организационная основа
русской иерархии давала ей, в значительной мере, само­
стоятельное положение в русском политическом мире.
И это самостоятельное значение русской митрополии
в ряду местных политических сил увеличивалось раз­
дельностью и дробностью политического господства рус­
ской княжеской власти. В XIV и XV столетиях разделе­
ние русских земель между двумя крупными политичес­
кими организациями — Литовско-русским государством
и Великорусским великим княжением — чрезвычайно
осложняло положение митрополии всея Руси. Переход
митрополичьей резиденции из Киева на великорусский
север, во Владимир, связал митрополию ближе и теснее
с великорусскими отношениями и интересами. Владимир­
ский двор митрополита всея Руси стал центром для тех
общественных групп — великокняжеского боярства и ду­
ховенства, которые с особой остротой переживали тяго­
стные последствия распада более широких политических
связей в удельно-вотчинном дроблении территории и вла­
сти. Тут, в этой среде, возник в первые годы XIV в. при
митрополите Максиме, первом из митрополитов, который
утвердил свое пребывание во Владимире, замечательный
памятник письменности — обширный летописный свод,
общерусский по кругозору и основной тенденции, обще­
русский и по материалу, собранному из местных записей
о событиях в северной, западной и южной Руси. Эта же
среда, при личной поддержке митрополита Максима,
вдохновила тверского князя Михаила Ярославича при­
нять титул великого князя всея Руси и сделать неудав-
шуюся, но показательную попытку возродить подчинение
всей Великороссии единой и более сильной великокняже­
ской власти. Ближайшие преемники митрополита Мак­
сима — южнорусс Петр и грек Феогност глубоко усвоили
те же великорусские политические тенденции, но, вместе
375 с великокняжеским боярством, которое отхлынуло от
Твери к Москве и здесь нашло искомый центр новой объ­
единительной работы, направляют силу своего пастыр­
ского влияния на поддержку стремлений московских
князей к усилению великокняжеской власти.
В таких условиях нарастает процесс национализации
русской церкви. Преемником Феогноста на митрополичь­
ей кафедре видим крупного политического деятеля, кото­
рый вышел на митрополию из боярской среды велико­
княжеского двора и волею судеб стал не только прави­
телем церкви, но и руководителем политической жизни
Великороссии. Ярче и более последовательно, чем при
его предшественниках, служит теперь высшая иерархи­
ческая власть целям мирской политики — в защите при­
тязаний московского князя на Великорусское великое
княжение, в усилении его власти над другими владе­
тельными князьями северной Руси, в борьбе с Литвой за
западнорусские области. Митрополит-правитель вдохнул
в великокняжескую политику определенную идеологию—
церковно-религиозную и тем самым национальную.
В оживленной переписке с Константинополем и в пас­
тырских наставлениях русским князьям митрополит
Алексей развивает воззрение, что православная Русь —
часть священной христианской политики, политического
тела церкви, а власть великого князя всея Руси
и [власть] русского митрополита — органы ее устроения
и защиты: Отсюда, с одной стороны, вывод, что борьба
Москвы с «языческой» Литвой «огнепоклонника» Оль-
герда заслуживает сочувствия и поддержки всего хри­
стианского мира, а с другой — требование, чтобы рус­
ские князья блюли свое «одиначество» с великим князем,
скрепленное крестным целованием, и служили его делу
своей ратной силой под страхом отлучения не только
митрополичьего, но и патриаршего.
Политика митрополита Алексея ставила ребром
вопрос о великорусском характере митрополии, о превра­
щении русской церкви в учреждение Великорусского
государства. Но был он не московским митрополитом,
а «киевским и всея Руси». Национально-великорусское
направление его деятельности придавало односторонне­
политическое значение его иерархической власти над
русскими епархиями Литовско-русского государства.
Митрополия оказалась на безвыходном распутье. Неиз­
бежным становилось ее разделение между двумя поме-
376 стпыми церквами — великорусской и западнорусской.
Пел. кн. Дмитрий Донской шел на это, по смерти митро­
полита Алексея, лишь бы сохранить в своих руках на­
значение кандидата на митрополичью кафедру и ее
нлияние в составе активных сил великокняжеской поли­
тики. Но значительная часть духовенства дорожила
исконным единством митрополии; это единство имело
и свой, притом не малый, политический вес, как условие
влияния Москвы на православные области западной
Руси, особенно же на русские земли, колебавшиеся меж­
ду Москвой и Литвой, в которой они искали опоры про­
тив московского засилья. Затяжная церковная омута,
суть которой в борьбе за и против притязания москов­
ского великого князя избирать кандидата в митрополи­
ты, за и против единства митрополии, кончилась побе­
дой этого единства и независимости митрополии от
великокняжеской власти. Митрополиты — болгарин Кип-
риан и грек Фотий порвали с традициями митрополита
Алексея, отделили свою политику от великокняжеской,
поставили себя в положение митрополитов всей Руси,
которые правят церковью, опираясь на высшую иерархи­
ческую власть константинопольского патриарха, а в де­
лах мирских стремятся наладить приязненные отношения
к светской власти обоих великих княжений — Велико­
русского и Литовского. Москва потеряла на время одну
из существенных опор своих властных притязаний.
А митрополия, с другой стороны, выступает в эти годы
весьма требовательной защитницей своих мирских инте­
ресов и своего пастырского авторитета, перед которым
должен склониться великий князь, духовный сын отца
своего, митрополита всея Руси.
Подчинение митрополии и всей церковной иерархии
великокняжеской власти имело для этой последней
огромное значение не только в сфере междукняжеских
и международных отношений. Церковь была носитель­
ницей не только духовной, но и весьма значительной
мирской общественной силы, благодаря крупным разме­
рам землевладения церковных учреждений и их экономи­
ческой роли как единственных обладателей сравнитель­
но крупного денежного капитала. Размеры церковного
землевладения не поддаются сколько-нибудь точному
учету. От середины XVI в. — а за первую его половину
едва ли можно предполагать особенно большой рост это­
го землевладения — имеем сообщение иноземца, будто
377 монастырское землевладение охватило до трети всех зе­
мель Московской Руси. Можно признать, что такое гла­
зомерное определение было сильно преувеличено, веро­
ятно даже намеренно и тенденциозно, теми собеседника­
ми из московского боярства, от которых получил свои
сведения капитан Чанслор, передавший их автору рас­
сказа о далекой Московии Клеменсу Адаму. Но если мы
вспомним ряд благоприятных условий развития этого
землевладения — крупные земельные вклады князей
и вотчинников-бояр, хозяйственную энергию монасты­
рей, их значение как первой на Руси капиталистической
силы, широкие размеры льгот и пожалований в их поль­
зу, острую тревогу, какую вызывает рост именно монас­
тырского землевладения в московском правительстве
и светском служилом обществе во времена Ивана III,
а с другой стороны, сравним сообщение Чанслора
с обычным для позднего западноевропейского средневе­
ковья определением размеров церковного землевладения
в 7б. 7« и даже 7з всех земель той или иной страны, —
возможное преувеличение такой расценки не предста­
вится чрезмерным. Рядом с монастырским стоит земле­
владение епископских кафедр и, особенно, крупное зем­
левладение самой митрополии.
Положение этих земель в составе Великорусского ве­
ликого княжества было, по существу, тождественно с по­
ложением княжеского и боярского землевладения. Вот­
чины принадлежали отдельным церковным учреждени­
ям, которые и были, в лице своих начальных властей,
полноправными их владельцами. Среди них митрополи­
чьи вотчины составляли особую крупную единицу,
и только этих вотчин касались грамоты и порядки, каки­
ми были обеспечены права и имущества митрополии.
У других духовных вотчинников—епископов, игуменов—
были свои, помимо митрополии, права, гарантии и гра­
моты. Это ставило их в прямые, непосредственные отно­
шения к княжеской власти наряду с светскими крупны­
ми землевладельцами.
Митрополит стоял особо. При Киприане положение
митрополии определено совместно великим князем
и митрополитом в уставной грамоте, которой придана
форма протокола их соглашения. Она и по содержанию
близка к договорам между великим князем и его «брать­
ей молодшей» — князьями удельными. Уставная грамо­
та (1392) обеспечивает самостоятельность митрополичь­
378 его суда и управления и ограничение повинностей и пла­
тежей населения митрополичьих волостей обычной
стариной и пошлиной с отменой всего, что вновь «учини­
лось»; сбор дани только на уплату татарского выхода
в определенном размере оброка-урока по старым оброч­
ным грамотам, с его отменой в те годы, когда не придет­
ся давать дань татарам; выступление митрополичьих
бояр и слуг в поход под командой митрополичьего вое­
воды только в тех случаях, когда сам великий князь
лично выступал во главе всей ратной силы великого кня­
жения. Внесена в эту уставную грамоту и гарантия им­
мунитета монастырских вотчин: в села пошлые монастыр­
ские великому князю не всылать ни по каким делам
агентов своей власти, не судить их населения — ведают
и судят их игумены, а при смесном суде судебный доход
делится пополам между великокняжеским и монастыр­
ским судьями. Но это не попытка общей гарантии вот­
чинных привилегий церкви, а касается она тут только
тех монастырей, которые определены как «извечные мит­
рополичьи». «Свои» монастыри были и у владык-еписко-
пов и у князей. Значительнейшие и много второстепен­
ных тянуло к высшей светской власти, ко двору великого
князя. При сохранении за митрополитом его юрисдикции
и власти иерархической по церковным делам, эти мона­
стыри, даже в период наибольшей самостоятельности
русской митрополии, находились в непосредственной за­
висимости от великого князя по вотчинному землевладе­
нию и привилегированной подсудности игумена, всей
братии и монастырских людей великокняжескому суду.
Жалованные грамоты, укрепляя вотчинные льготы насе­
ления и вотчинную власть игумена, закрепляли связь
монастырских владений с великокняжеским двором
и устанавливали за ними характер великокняжеского
пожалования. Политически власть великого князя над
церковными учреждениями вне территории собственных
владений митрополии была ближе к ним и сильнее, чем
власть главы русской церкви; недаром видим великого
князя в роли защитника церквей и монастырей в Москве
и по городам от церковных налогов и поборов митропо­
лита. Монастыри с их обширными вотчинами были пред­
метом особого попечения великокняжеской власти, и уп­
равление их делами стягивалось все плотнее ко двору
великого князя, пока в XVI в. не стало одной из важней­
ших функций приказа Большого Дворца.
379 При таких условиях понятно, что и назначение игу­
менов, особенно в более значительные монастыри, было
делом весьма существенным для великого князя и пере­
шло фактически в его руки. Само сооружение новых мо­
настырей происходило обычно с прямым участием вели­
кокняжеской власти, по крайней мере в том смысле, что
возникающие монастыри, как только обстроятся и поста­
вят свое хозяйство, спешили заручиться жалованными
грамотами на свои земли и угодья, на право заселять
свои вотчины пришлыми людьми со льготой в государе­
вых пошлинах, на освобождение от подчинения местным
властям с прямой подсудностью центральному велико­
княжескому суду.
Значительна была, с другой стороны, зависимость от
великого князя епархиальных архиереев. Средневековая
русская епархия представляла собою не только духовно­
церковное, но и административно-владельческое учреж­
дение. Само церковное управление, т. е. отношения ар­
хиерея к подчиненному белому и черному духовенству,
было пропитано началами светского властвования.
В центре архиерейского управления стояла деятельность
архиерейского дома по суду и расправе над белым духо­
венством, которое обложено данью и оброками с цер­
ковных земель и сборов, и по управлению владычными
монастырями, обширными вотчинами и их населением.
По делам всего этого управления орудовал целый штат
светских архиерейских чиновников, служилых людей
разного калибра, наместников и дворян, приказчиков,
десятильников и тиунов. Элементы епархиального и вот­
чинного управления характерно переплетались и слива­
лись в духе общего строя отношений исторической эпохи,
когда всякое — а также церковное — властвование легко
и неизбежно приобретало владельческий уклад. При по­
добном типе епархиального быта и строя архиереи сбли­
жались с боярами-кормленщиками и вотчинниками по
своей социальной физиономии и по своей роли в общест­
венном и политическом быту Великороссии. Епископы
и игумены — «государевы богомольцы» — примыкают к
княжескому двору, стоят в ряду — по сану в передних
рядах — с боярами в княжеских советах и княжеской по­
литической деятельности и вместе со всей высшей об­
щественной силой сосредоточиваются по мере образова­
ния единого великорусского государства ко двору госу­
даря великого князя.
380 Глубоко были заложены во всем строе старорусской
жизни основания подчинения церкви носителю светской
власти. Интересы внешней и внутренней политики вели­
кокняжеской власти и общее направление ее эволюции
к полному едино- и самодержавию настоятельно требо­
вали всестороннего использования этих возможностей.
Завершение национализации митрополии на великорус­
ской почве как учреждения в строе Московского государ­
ства стало необходимым элементом строительной рабо­
ты московских великих князей.
Княжение Василия Темного — время озлобленной
и кровавой смуты, в которой рушились последние устои
удельно-вотчинного строя, — принесло Московской Руси
по ликвидации пережитого кризиса образование той
сильной великокняжеской власти, какую унаследовал
Иван III, а также упразднение прежнего самостоятель­
ного и самовладеющего значения митрополии. По смерти
митрополита Фотия (1431) на митрополию наречен свой,
русский кандидат, епископ Иона. Но политические инте­
ресы Византийской империи, изнемогающей под турец­
ким напором, привели к поставлению на Русь митропо­
лита Исидора, грека, который примкнул на Флорентий­
ском соборе к унии с Римом. Его поездка в Италию,
возвращение, низложение и бегство затянули на ряд лет
прочное решение судеб русской церкви. Только в конце
1448 г. в Москве решились на поставление Ионы собором
великорусских епископов, хотя бы и ценой разрыва
с Константинопольской патриархией. Иона явился завер­
шителем деяний Петра и Алексея и стал, вслед за этими
свидетелями, третьим святым московским митрополитом.
Канонизацией их памяти Москва освящала национально­
великорусские тенденции своей митрополии.
С этой поры преемство на митрополичьем престоле
обходится, к немалому смущению местных строгих цер­
ковников, без обращения в Константинополь за патриар­
шим благословением; вскоре даже появится в «обеща-
тельных грамотах» новопоставляемых епископов обяза­
тельство отнюдь не принимать на митрополию ставлен­
ников византийской патриархии. Преемство на москов­
ской кафедре определяется впредь формально, либо
благословением предшественником преемника, как Иона
благословил Феодосия, Феодосий Филиппа, либо избра­
нием кандидата на епископском соборе, а по существу
выбором государя князя великого, который возводит
381 «проченного на митрополию по провозглашении и постав-
.мепии его собором епископов. Великорусская митропо­
лия стоит перед светской властью без всякой внешней
опоры, сходит на положение учреждения в составе Мос­
ковского государства, влиятельного, но зависимого
фактора великокняжеской политики, и живет местной
великокняжеской жизнью, местными московскими инте­
ресами, под властной рукой государя великого князя,
опекуна русской церкви и вершителя ее судеб. Таким
подчинением митрополии светской власти закончена
была эволюция зависимости всего сложного строя и со­
става русской церкви от мирской правительственной си­
лы. Верховная власть Великороссии, приняв царский ти­
тул, стала в то положение относительно церкви, какое
сложилось для всего православного Востока на визан­
тийской почве.
К этой роли руководителя судьбами церкви вел мос­
ковского государя ряд весьма существенных интересов
и отношений. Здание московского вотчинного государст­
ва заключало в себе церковные учреждения, обществен­
ное значение и социальная сила которых были слишком
крупны, чтобы светская власть могла иначе разрешить
вопрос о своем отношении к ним. Покровительство мона­
стырскому и епископскому землевладению, усиление
и регламентация его привилегий, развитие могущества
митрополии долго играли роль одной из опор, одного из
средств самого роста великокняжеской власти, подобно
тому как такой же ее опорой было землевладельческое
и правительвтвующее боярство. Но вторая половина
XV в. принесла быструю и коренную перестановку всех
этих отношений на иную почву. Московский великий
князь вырос в вотчинные государи всей Великороссии
и стал забирать в свои руки самодержавное распоряже­
ние ее силами и средствами, начал трудное и сложное
дело их организации на нужды своего «государева дела».
Встретив на этом пути привилегии и самостоятельную
силу своих «вольных слуг», он закончил их превращение
в «государевых хлопов» без сколько-нибудь крупных
потрясений. Но та же, по существу, задача стала перед
ним и по отношению к церковным магнатам. Тут камнем
преткновения была не вольность сильного и влиятельно­
го общественного слоя, а издавняя льготность владений
сгесударезых богомольцев» и принципиальная независи­
мость и неприкосновенность священного сана. Власть
382 московских государей входит в церковь в облачении цар­
ского сана. Расцвет идеологии, основы которой заложе­
ны на русской почве митрополитом Алексеем, освящает­
ся и уподобляет подчинение церкви светскому властите­
лю. На Русь перенесена византийская идея о царе как
главе «священной христианской политии», об органиче­
ской необходимости царской власти для полноты цер­
ковного строя: «Невозможно, — внушали византийиы
своим русским ученикам, — христианам иметь церковь,
а царя не иметь, ибо царство и церковь находятся в тес­
ном единстве и общности и невозможно отделять их одно
от другой». Московское царство приняло наследие Ви­
зантии, павшей под ударом турецкой силы, и стало «тре­
тьим Римом», православным царством, единственным во
всей вселенной. Царь — верховный правитель и церкви,
и государства. Притязания церковного авторитета не
идут глубже и дальше идеала оцерковленного государ­
ства, т. е. такого, где царская власть, хранительница ка­
нонов и правоверия, руководится церковно-религиозными
идеями в своей властной деятельности как по отношению
к церкви, так и сфере светского правления. И это уже
много, так как предполагает связанность державной
власти морально-религиозными нормами и церкопно-ка-
ноническими положениями, истолкователем которых яв­
ляется церковная иерархия. Пастырский долг духовен­
ства — печаловаться царю о страждущих и обиженных,
наставлять его в истинных понятиях о добре и правде,
обличать его греховные и неправедные деяния; долг ца­
ря как человека-христианина — вникать в эти наставле­
ния, принимать их безропотно. Но облеченный властью,
которой вручены Богом милость и суд, все «церковное
и монастырское» и всего христианства попечение, он ре­
шает и действует. Верховной волей государя определяет­
ся личный состав иерархии; его повелением собираются
церковные соборы, он ставит им задания, властно вхо­
дит в их делопроизводство, сообщает своим утверждени­
ем обязательную силу их постановлениям. Помимо его
властной воли не могли быть решены никакие вопросы
церковной дисциплины, богослужебного обряда, важное
и мелкое, принципиальное и внешнее церковного обихода.
При большом бытовом интересе церковного дворца ко
всему этому обиходу личная царская воля и личные воз­
зрения государя получили для церкви крупное и посто­
янное значение.
383 Л там, где перекрещивались между собой обществен­
ные и материальные интересы церковных учреждений
с целями и стремлениями государственной власти, возни­
кали трудноразрешимые коллизии. Существенные и жи­
тейски реальные, эти коллизии ставили с большой остро­
той основной вопрос о согласовании церковного автори­
тета с неограниченным никакими нормами вотчинным
самодержавием. Внутренняя принципиальная неразре­
шимость подобной задачи наложила свою печать на судь­
бы церкви в Московском царстве.