— Ваше Величество, выполнить Ваше повеление мне запреща
ют и профессия и совесть.
— Если не исполнишь этого, я найду возможным исполнить на
меченное, ты знаешь меня, вопреки всему, любой ценой, но в твоих
силах избавить меня от излишних мук. Поэтому повелеваю и про
шу тебя во имя твоей преданности выполнить мою последнюю волю.
— Если воля Вашего Величества неизменна, я исполню ее, но
позвольте все же поставить в известность о том Государя-Наслед-
454 пика, ибо меня как Вашего личного врача неминуемо обвинят в от*
равлении.
— Быть по сему, но вначале дай мне яд”».
Свидетельство Савицкого уникально. Во всем важном оно сов»
падает с вышеприведенными косвенными данными, новым светом
освещает их и существенно дополняет.
«Было это 3 марта 1855 г. (по н. ст.), — продолжает Савицкий,
опираясь уже не только на слышанное от Мандта, но и виденное
собственными глазами, ведь как старший адъютант Наследника он
неотступно при нем находился. Алексайдр, узнав о случившемся,
поспешил к отцу, рухнул к нему в ноги, обливался слезами. Врач
оставил сына наедине с отцом. О чем они говорили, что порешили,
осталось между ними. Вскоре Александр в слезах, опечаленный вы
шел из кабинета отца.
А Николай I слег и уж е не встал более.
В ту ж е ночь во дворце узнали, что царь тяжко занемог. Вы
звали придворных лекарей Карелля, Рауха и Маркуса на консили
ум, признаки отравления были так явны, что врачи отказались
подписать заготовленный заранее бюллетень о болезни. Тогда обра
тились к Наследнику и по его повелению придворные врач*
скрепили своими подписями бюллетень, отослали его Военному ми
нистру. Так в полночь высшие сановники империи были осведом
лены, что всемогущий, едва ли не бессмертный повелитель уж е од
ной ногою в гробу».
Дальнейшее нам уже известно из ранее опубликованных мате
риалов. Императора срочно соборовали, внесли соответствующии
записи в камер-фурьерский журнал задним числом, придав невин
ной простуде видимость неизлечимого недуга и прочее.
Но и в эту тревожную ночь, уже уходя из жизни, Николай
оставался верен себе, так привык он к своей роли, что лицедейство
стало его натурой, въелось в его плоть, в его душу. Император
умирал на простом солдатском тюфяке, брошенном на железную
кровать, под старым военным плащом, который заменял ему халат.
Прощаясь с императрицей перед причастием, он попросил
одеть его п мундир — желая и перед Всевышним предстать по всей
форме; затем попросил привести старшего внука-наследника, буду
щего государя, и, прощаясь с ним, промолвил — учись умирать.
Не ведомо, знал ли об этом всем разыгрывавшемся в Зимнем
ночью 18 февраля великий Тютчев, но он был прав, откликаясь на
смерть Николая:
Ты был не царь, а лицедей,
Не Богу ты служил и не России,
Служил ты суете своей.
455 О т е м случившемся, а главное о беседе и приказе императо
ри, лейб-медик Мандт написал позже брошюру и намеревался из
дать ее в Дрездене, но московское правительство, указывает Са
вицкий, узнав об этом, пригрозило ему лишением весьма солидной
пенсии, если он немедленно не уничтожит написанное. Мандт вы
полнил это требование, но все же, опасаясь быть обвиненным в от
равлении венценосного пациента, рассказал во всех подробностях
о случившемся избранному кругу заинтересованных лиц. Савицкий
был одним из этих избранных лейб-медиком доверенных лиц.
Но вернемся в Зимний дворец.
Рано поутру 0 марта Савицкий был уже на службе, спеша,
как он пишет, завершить и отделать вчерашние бумаги, связанные
со смертью императора. Обычно столь рано в штабе никого, даже
писарей, не было. «Но каково же было кое удивление, когда
в приоткрытую слегка дверь я увидел генерал-квартирмейстера
штаба гвардии, который крупными шагами расхаживал по своему
кабинету, вытирая слезы платком, и буквально рвал на себе во
лосы.
Я вошел в кабинет, генерал, как бы не видя меня, впал в еще
большую кручину, закрыл лицо руками и запричитал навзрыд.
— Бедная Россия, что с тобою будет!
— Что произошло?— спросил я с удивлением.
— Разве Вы не знаете, что император умирает и нет уже ни
каких надежд на его спасение. Бедная Россия, что с тобою будет.
Как страшно твое грядущее!
Потом, взяв меня за руку, генерал добавил:
— Видите мои слезы, отчаянье, боль, которые я не могу сдер
жать, не говорите, умоляю Вас, о том никому.
И я пенял, чего желал, для чего поутру прибежал в штаб ге
нерал-квартирмейстер, зачем он, приоткрыв дверь кабинета, обли
вался слезами, зачем все это говорил мне (адъютанту наследни
ка!!), понял и никому, исполняя просьбу генерала, не поведал о его
слезах-кручине.
Безмерно обрадованный услышанной новостью, поспешил я к
своему коллеге капитану Обручеву (позже начальнику Генерально
го штаба, помечает мемуарист).
Обручев жил, как и я, в штабе (Гвардейского корпуса). На
шел его еще спящим. — Николай Николаевич! — начал будить
его. — Царь умер! — Обручев открыл глаза и удивленно уставился
на меня, думая, по-видимому, что шучу, потом сел, что-то заж му
рившись промычал и наконец, протерев глаза, спросил:— Не при
снилось ли ему, в самом ли деле услышал он весть о смерти импе
ратора?
— Правда, — отвечаю я, — тело его бездыханное уже во вла сти тления. — Ух! Какая же гора с плеч свалилась, какой камень
с души спал. Первый раз так легко дышится. Позволь тебя поце
ловать за такую приятную весть! — Эй, Василий Васильевич, —
кликнул он вестовому. — Бутылку шампанского, надобно выпить во
здравие смерти! — И через несколько минут хлопнула в потолок
пробка, возвестив великую скорбь верноподданного.
Столь неладанная весть подобно молнии облетела город».
Савицкий, вернувшись домой, послал вестового купить в бли
жайшей лавке траурную ленту. Но лавочники, уже о всем дове
давшись, заломили баснословную цену, а огорошенным покупате
лям заявляли: «Что поделаешь, батюшка! Тридцать лет ждали мы
такую оказию».
В мемуарах Савицкого приводятся подробности приведения
присяги новому императору, встреча последнего с царедворцами
и офицерами гвардии во дворце. Адъютант заметил выражение
какого-то невольного страха и неуверенности на лице молодого ца
ря, а с другой стороны, на многих лицах дам, штатских и военных
даже и во дворце видел какую-то невысказанную радость, как бы
ожидание лучших времен.
Среди сгрудившейся в дворцовых покоях публики выделялся
один полковник, гвардии, позже прославившийся особой жестокостью
по отношению к «врагам трона»; этот немец усердно потчевал всех
табачком, пришептывая, что, мол, вышибает слезу его добрый та
бачок, а это так способствовало моменту. И невольно при виде
этого курляндчика вспоминались слова, некогда сказанные отошед
шим в мир иной повелителем, — русские служат Отечеству, России,
а немцы нам, Романовым, почитая не без основания династию
своею немецкою, гольштин-готторпской.
Раздумия и разговоры собравшихся прервал выход молодого
царя. Голоса вдруг смолкли, когда под сводами раздался молодой,
хорошо поставленный привычкой командовать голос: «Пребыва
ем в глубоком убеждении, что разделяете полностью мою скорбь
по усопшему родителю нашему, и надеемся, что будете служить
мне так же хорошо, как служили отцу, помогая одолеть неприяте
ля, который грозит Отечеству нашему в границах его собственных».
Колыхнулся зал киверами, перьями,’ и раздалось мощное «ура»
и еще что-то наподобие — «Император умер, да здравствует импе
ратор!!!» Молодой монарх, растроганный этой первой в его честь
манифестацией чувств, не сдержал слез и поспешил удалиться в по
кои императрицы-матери.
А в это время в другом зале, где собрались офицеры лейб-
гвардии казачьего полка, появился новый наследник — внук усоп
шего — свидетель последних минут Николая, именно ему адресо
валось необычное пожелание усопшего: учись умирать! Но пока
457 Николаю милому надобно было учиться царствовать. Правда, судь-
6.1 ему не улыбнулась, он не дождался очереди своей и умер юно
шей от скоротечного туберкулеза в далекой Ницце.
«Десятилетний мальчик в сопровождении брата предстал перед
офицерами полка в гетманском мундире, ибо носил звание гетма
н а — атамана казацкого войска, чтобы произнести заранее выучен
ную по шпаргалке речь; и он тоже высказал надежду, что ему бу
дут как гетману-атаману служить, как служили деду и отцу, но
на фразе «Я молод, но…» вдруг запнулся, растерялся, и тогда сто
явший рядом брат подбросил: «Но глуп», услышав сие, молодой гет
ман повернулся и дал братику звонкую пощечину, тем и закончил
ся первый выход наследника-атамана. А братик-то — тоже хорош.
Молодой, да ранний!»
Для руководства всей церемонней прощания и погребения им
ператора при дворе была создана специальная комиссия ген. Гурь
ева, получившая в свете наименование погребальной. О настроени
ях, царивших среди придворных, включая и членов этого похорон
ного учреждения, лучше всего свидетельствует приводимый Савиц
ким следующий факт. Адъютанту наследника по поручению шефа
потребовалось побывать в комиссии; подойдя к дверям комнаты,
где располагались сиятельные могильщики, адъютант приостано
вился, чтоб придать лицу соответствующее выражение, этикетом
требуемое, прежде чем войти к «опечаленным», взявшись за ручку
двери, адъютант не успел, однако, отворить ее, вдруг дверь приот
крылась, высунулась рука с бутылкой, и чей-то пропитый голос
воскликнул: «эй, еще бутылку шампанского!» Что более всего уди
вило в поведении этих подвыпивших «опечаленных», так это пре
обладание среди них любимцев Николая, обязанных чинами
и званиями исключительно покойному и уж никак не способностям
и собственному уму. Все придворные лакействуют, при каком бы
дворе они ни состояли, меняются владыки, имена, названия, подо
бострастье подлых лакеев неизменно. Но может быть, «похоронная
команда» за шампанским и нашла наилучший способ сокрытия сле
дов самоустранения Незабвенного! А их было предостаточно.
Историю болезни надлежащим образом поправить было не
трудно, но нельзя ведь изъять из тела самоубийцы проглоченный
им яд, устранить следы отравления, они уж е проступали на све
денном судорогой, обезображенном лике покойного.
«Утром, когда Николай еще лежал в своем кабинете, — свиде
тельствует Савицкий, — я пошел взглянуть на него. Страшилище
всех европейских народов покоилось на ложе своем, прикрытое
одеялом и старым военным плащом, вместо халата долго служив
шим хозяину. Над кроватью висел портрет рано умершей дочери
Александры Николаевны, которую усопший очень любил, облачен
458 ной в гусарский мундир. Николай даже женскую прелесть без мун
дира не воспринимал.
В глубине кабинета стоял стол, заваленный бумагами, рапор
тами, схемами. В углу стояло несколько карабинов, которыми
в свободное время тешился император. На столах, этажерках, кон
солях стояли статуэтки из папье-маше, изображающие солдат раз
ных полков, на стенах висели рисунки мундиров, введенных царем
в армию. У кровати сидел ген. Сухозанет и вытирал платком свои
сухие глаза. Заявил мне, что дни и часы неотступно находится
у тела императора без еды и воды, хотя при жизни и не любил
покойного. На суровом лице усопшего выступили желтые, синие,
фиолетовые пятна. Уста были приоткрыты, видны были редкие зу
бы. Черты лица, сведенного судорогой, свидетельствовали, что им
ператор умирал в сильных мучениях.
Александр ужаснулся, увидя отца таким обезображенным,
и вызвал двух медиков —- Здеканера и Мяновского— профессоров
Медико-хирургической академии, повелел им любым путем убрать
все признаки отравления, чтобы в надлежащем виде выставить че
рез четыре дня тело для всеобщего прощания согласно традиции
и протоколу. Ведь все эти фатальные признаки неопровержимо
подтвердили бы молву, уже гулявшую по столице, об отравлении
императора.
Последней волей Николая I был запрет на вскрытие и бальза
мирование его тела, он опасался, что вскрытие откроет тайну его
смерти, которую хотел унести с собой в могилу.
Два вызванных ученых, чтобы скрыть подлинную причину
смерти, буквально перекрасили, подретушировали лицо и его над
лежащим образом обработали и уложили в гроб. Исследованный
ими новый способ бальзамирования тела не был еще отработан
должным образом и не предотвратил быстрое разложение тела; тог
да обложили последнее ароматическими травами, чтобы заглушить
зловонье».
Это пояснение осведомленного лица проливает свет и на мни
мое противоречие в воспоминаниях разных лиц, где упоминаются
фамилии нескольких медиков, в разное время привлекавшихся для
сокрытия следов и консервации останков.
Из Зимнего дворца после двухдневного обозрения тело покой
ного надлежало перевезти в Петропавловскую крепость в царскую
усыпальницу. Войска шпалерами встали от Зимнего до Петропав
ловки, и между стройными рядами застывших гвардейских полков
двинулась в путь траурная процессия.
Во главе процессии шел царский двор, за ним старший гене
ралитет с ассистентами, неся на подушках короны и ордена, полу
ченные едва ли не от всех европейских монархов, затем целая ар-
459 имя гшппснников и катафалк, за которым сзади шествовал моло-
чой император с братьями своими, герольды, солдаты, одетые
в древние мундиры, и т. д.
Идущая во главе процессии раззолоченная толпа держалась
в высшей степени неприлично, мало того что всю дорогу в ней не
прекращался говор и смешки, но многие не могли даже и двух ча
сов обойтись без вина и закуски, доставали припасенные заранее
бутылки и яства, ели, пили, курили сигары и папироски, вызывая
тем возмущение у сгрудившихся по обочинам улиц простолюдинов.
Процессия была столь же длинна, сколь и титул усопшего и еще
здравствующего Властелина:
— Мы, самодержец и император Всероссийский, царь Польский,
великий князь Финляндский, Великия малая и белая Руси и про
чая и прочая, а в этом «прочая» содержался перечень всех земель,
рублем, мечом, сговором иль «волеизъявлением мужей знатных»
присоединенных к империи, коих и числились повелителем и обла
дателем все Романовы (а точнее сказать, Гольштин-Готторпы),
с Петра III поочередно занимавшие трон, обагренный кровью пра
щуров. И каждому титулу: великий князь Киевский, Владимирский,
Новгородский, Рязанский, Тверской, Смоленский, Ярославский и т. д.,
ханств: Казанского, Астраханского, Ногайского, Крымского, Сибир
ского, всех Кавказских, Закавказских и Закаспийских земель — со
ответствовала в процессии и корона иль иные символы как вещест
венное олицетворение царств, ханств, земель. Эта символика в зо
лоте, алмазах, бриллиантах возлежала на атласных пурпурных
подушечках, покоилась в немощных старческих руках, окольцован
ных золотом, усыпанным алмазом и прочей мишурой, а руки несу
щие соединялись с мундиром, золотом вытканным, осыпанным ал
мазами, бриллиантами и прочая и прочая бижутерия. Медленно
ползла, извиваясь змеею и вновь вытягиваясь, золотосверкающая,
алмазоносная процессия от дворца к крепости, от последнего жи
лища царя до его вечной обители.
Но вот среди золототканых мундиров возникло какое-то дви
жение, как от камня, брошенного в затянутую ряской воду, раздал
ся всплеск, пошли и замерли круги; то старый генерал князь Ша
ховской, шествовавший в центре с короною Казанской в руках, за
дремав, начал поклевывать носом, сбиваясь с мерного шага; видя
это, ассистент подвинулся ближе и протянул руку, чтоб предотвра
тить падение сокровища со старцем, но тут из среды гвардейцев,
обрамлявших процессию, бросился бравый молодец, схватил ас
систента за руку с громким криком «давно я за тобою, шельмец
ты эдакий, слежу, ты не уйдешь, вор, от меня». К счастию, очнул
ся Шаховской, поспешил на выручку ошеломленному от опасности
внезапного нападения своему ассистенту.
460 Процессия меж тем двигалась к цели, в ее рядах всякий зани
мался своим делом: кто ушел в размышления о пережитом, утра
ченном, кто строил грандиозные планы, обдумывая, как попасть на
глаза, проникнуть в душу к новому монарху, а кто убивал время
в беседе.
В крепости, в соборе Павла и Петра, тело покойного водрузи
ли на высокий помост, короны, скипетр, державу сложили у его
подножья, и началось отпевание. Молодой император стоял у гро
ба и не сдерживал слез своих. По примеру царя н те, кто недавно
еще посмеивался в процессии: придворные, вельможи, их жены
и дочери, фрейлины и кавалеры— тоже начали громко сморкаться
и вытирать сухие глаза. В финале отпевания дьякон загремел «Со
святыми упокой», так что казалось— затряслись стены собора.
Император наклонился над телом отца и долго смотрел на лицо
усопшего, в его черты, так сильно, ужасно изменившиеся, потом
поцеловал в лоб и отошел в сторону. Вдовствующая императрица,
страдавшая падучей со дня восстания 14 декабря 1825 г., поддер
живаемая младшими сыновьями, медленно и печально, едва пере
ставляя ноги (как и положено вдове), приблизилась к гробу и так
же поцеловала мужа и вдруг, забывшись, подобно восемнадцати
летней девушке, резво, не чуя ног, сбежала с подмосток, явно не
выдержав смердящего трупного запаха.
Затем пришла очередь вел. кн. Константина. Он нагнулся
к лицу усопшего, поцеловал, а затем, отступив, вложил монокль
в один глаз и, прищурив другой, стал пристально рассматривать
очаровательных фрейлин, одна за другой подходивших к гробу
прощаться с покойным и кланяться новому Властелину.
По окончании этой церемонии Алексанр пошел к выходу, не
обращаясь ни к кому, включая самых известных в стране сановни
ков, обойдя вниманием даже знаменитого ген. Ермолова, который,
несмотря на преклонные лета, приехал из Москвы на похороны его
отца.
Известна застарелая ненависть Николая к герою Бородина,
проконсулу Кавказскому. Сын пошел дорогою отца, но обойти Ер
молова значило пренебречь историей. А во имя чего?? Но послуша
ем адъютанта, он проясняет суть царского маневра. «Обойдя Ер
молова, император внезапно остановился около входа в храм и теп
ло пожал руку господина в черном фраке, по лицу которого легко
можно было судить о его происхождении.
— Кто это такой? — зашептались вокруг. — Кому это Импера
тор подал руку?
— Это банкир Штиглиц, ведь царю нужны миллионы, военные
расходы, — отвечал какой-то генерал.
461 Так в Храме у гроба отца царь разменивал русскую славу па
червонцы.
После выхода императора из Храма, поведение оставшихся
враз переменилось. Придворные дамы и господа, окруженные офи
церами гвардии, начали громко разговаривать, шутить и смеяться,
высказывая жалобы по поводу всяких стеснительных для них огра
ничений в связи с трауром императорской семьи. Доносились об
рывки французской речи вперемешку с приглушенным смешком.
Вот какой-то молодцеватый гвардеец, наклонившись, что-то
шепчет в ушко очаровательной фрейлине, а она отвечает, грозя ро
зовым пальчиком:
— Вы сегодня чернее тучи, милый полковник, что с вами? Ког
да мы будем иметь счастье видеть вас в нашем доме?
— Завтра, завтра, не далее как завтра я буду у ваших ног. —
Представьте, никто даж е не знал о смертельном недуге императо
ра! Это как удар грома среди ясного неба.
— Маман приснилась огромная птица с распростертыми черны
ми крыльями, и что поразительно — из глаз этого двуглавого орла
катились слезы!! Маман догадалась, что это не к добру. Это явный
знак несчастья, грозящего России! Наутро она вызвала ювелира,
заказала ему кольцо с орлом, украшенным бриллиантами, они, как
слезы, выкатываются из орлиных глаз, ну, словом, все как в вещем
сновидении маман.
— О, как это очаровательно, как интересно! Это великолепная
память о нашем великом Императоре!!
— Слышали ли вы ,— обращался какой-то гвардеец к геп. Гурь
еву, лейб-гробовщику, — что Его Величество, узнав о глубокой
скорби Ваньки Сухозанета, произвел его в генерал-адъютанты,
а его брата сделал военным министром?
— Хитрый пес — знал, как потрафить Императору, а ведь он
так ненавидел покойного, что буквально закппал от ярости при од
ном имени его…»
Адъютант нового царя, чтобы взглянуть, что же осталось от
повелителя великой державы, приводившего в трепет Европу, и,
как он сам вспоминает, решился взглянуть еще раз на лицо само
убийцы. «От быстрого разложения под действием ядов, лицо его
так сильно изменилось, что странно было смотреть на этот уж ас
ный лик. Желтые и фиолетовые пятна, которые я видел на второй
день после смерти, превратились теперь в бронзовые и черные».
Октябрь 1989 г.
Літературне місто - Онлайн-бібліотека української літератури. Освітній онлайн-ресурс.
Наступна: АМАЗОНКИ