| Говорят, пошел как-то лисичанский шахтер на прогул- ку. Депо было поздним вечером. Идет не спеша мимо памятника Капустину. Смотрит, а памятника нет. Голый постамент стоит. Даже табличка: “ Григорий Капустин – первооткрыватель каменного угля в Донбассе”, которую еще вчера можно было тут увидеть, отсутствует. “Что за черт?
– подумал шахтер – Наваждение какое-то”. Присмотрелся. А там, в глубине, что-то маячит, вроде, кто ходит. Боясь впасть в какую-нибудь неприятную историю, шахтер |
| быстро метнулся домой.
Случай этот целые сутки не давал ему покоя. Рассказать кому-нибудь не решался: не поверят. Подумают: рехнулся старик. Дождался следующего вечера. Пригласил на прогулку соседа. Рассудил: пойдем вдвоем. Может, мне и действительно показалось. Пусть сосед посмотрит. Стемнело. Идут вдвоем тем же маршрутом. И снова та же картина. Стоит постамент. Фигуры нет. Шахтер спрашивает соседа: к – Ты видишь что-нибудь? Тот остановился. Смотрит. – А где же Капустин? – удивленный спросил он. Да так громко, что его могли услышать на расстоянии. В тот же миг из темноты вышел среднего росга человек койС°РОКа ДЛИННОЙ одежда старинного покроя, с бород- – Я здесь, – спокойно ответил он. Простите, кто вы? — удивились шахтеры. – Имею честь представиться: Грегорий, сын Грегорья по прозвищу Капустин. ’ Старые лисичанские шахтеры растерянно смотрят на него и глазам своим не верят. Вроде, и знаком им этот че- лове– Сколько раз видели на постаменте похожую гипсовую фигуру, покрытую под бронзу. А теперь вот она двигается и говорит, словно живой человек. Их такая оторопь взяла, что и слова вымолвить не могут. ~ Удивляйтесь, – говорит Капустин. – Пришло время ооъясниться. Надеюсь, простые шахтеры поймут меня. Вся трагедия в том, что вас обманули, а меня поставили здесь против моей воли в незнакомых местах на вечную каторгу. На земле много нечестных людей. От них страдают порядочные, доверчивые. Одних они обманывают других обкрадывают. Видя, что шахтеры внимательно слушают его, Капустин продолжал: – В Донбассе мне не повезло дважды. Когда ездил в Кундрючьи городки, доверился быстрянским кузнецам. А они, бестии, подвели. Поняв, что я не знал уголья, вместо настоящего насыпали негорючего камня. Вот и вышел конфуз. Но это что?! Мелочи житейские! Кузнецов можно понять. Они боялись за свое будущее. А вот за что я гут стра |
| даю, в Лисичанске, в незнакомом мне краю? Э-Эх! Знал бы кто, как тяжко мне! – глубоко вздохнув, Капустин продолжал.
– Нашлись лжеученые, которые объявили всему миру, будто я впервые открыл каменное уголье в Донбассе в 1721 году. А я здесь никогда и не был. Как в насмешку меня назвали первооткрывателем и поставили на этот холодный камень, – Капустин показал рукой на торчащий во мраке одинокий пьедестал. – Как это ни печально, среди профессоров и академиков тоже встречаются люди невежественные и даже со склонностью к мошенничеству. Мне тяжело и больно носить чужую славу. Своя слава портит человека, а чужая убивает. Она гнетет, душит, давит, как холодная могильная плита. Еще тяжелее мне от сознания, что по воле нечестных людей я оказался сущим грабителем, отнял у Вепрей- ского и Чиркова честь первооткрывателей. Им стоять на этом пьедестале. А в открытии месторождения уголья здесь, в Лисичьей балке, первенство за Николаем Аврамовым. Ох, тяжко, братцы, тяжко мне! Капустин умолк. Как всякий, кому удалось высказать наболевшее, чтобы очистить свою совесть, с облегчением вздохнул. – Прощайте! Не теряю надежды, что с меня снимут пятно узурпатора и освободят от тяжкого бремени чужой славы, – тихо сказал он и шагнул в темноту. Пораженные шахтеры долго еще стояли не шелохнувшись. Ни о чем не спросили они Капустина. Да и спрашивать было не о чем. Все и так стало ясно. |