У статті автор продовжує знайомити читача зі своїми етимологічними спостереженнями1. Виклад
базується на подоланні консерватизму традиційної етимології. Використовуються нові ідеї, що стосуються
семантичної сторони мови, а також тенденцій розвитку голосних і приголосних звуків. Слово як таке
тлумачиться як результат предикативного акту, носій прихованої предикативності.
Ключові слова: лексична етимологія, звукові переходи, семантичні парадигми, предикативна природа
слова.

В данной статье рассматриваются некоторые из наиболее интересных примеров, показывающих, что
возможности развития этимологии не исчерпаны, что в ней есть куда идти – и в фонетике, и в морфологии, и в
семантике. В фонетике (и это нужно учитывать) важной является постоянная потребность в экстенсивном
приращении слова. При морфологическом исследовании лексемы существенно для слова отыскать примитив, к
которому оно восходит. В семантике необходимо предполагать обусловленные связи значений. Кроме того,
новых вершин в этимологии можно достичь, отказавшись от корневого подхода к словесной структуре, приняв
идею скрытой предикативности слова, признав ценность материала отдельных языков, пересмотрев
методологические основания этой науки. Можно утверждать, например, что корень и флексия – не
диахронические понятия, а понятия употребления: слово мама исторически состоит из двух совершенно
одинаковых ма, синхронически же, функционально мы выделяем в этом слове морфемы мам- и -а. В
действительности первое ма здесь предицировано второму ма, благодаря чему слово мама обрело
номинативную целостность. Таким образом предикативность перешла в номинативность. Использование этих и
других идей позволяет нам предложить собственные версии, касающиеся происхождения тех или иных
лексических элементов языка.
БОБР. Ср.: Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ в Каялh рhцh… (Слово о полку
Игореве). Мы не можем поддержать мнение, состоящее в том, что именование б о б р а «восходит к
первоначальному цветообозначению в редуплицированной форме» [ЭССЯ 1974, с. 175]. То, что одинаково с
обозначениями бобра называются некоторые водные объекты (ср. гидронимы русск. Бобрик, Боброк, Бобриха,
польск. Bebrza, Bobrzek и др.) и даже одно с ним имя носит крокодил (см. ст.-чешск. bořbek), непротиворечиво
можно объяснить только переносом (в соответствии с принципом «часть по целому») названия с ‗воды‘ на
‗бобра‘. Кроме того, вместо редупликации корня следует предполагать повторение б перед приставными
гласными, которыми и теперь являются и и о. Таким образом, бобр – это не ‗коричневый‘ или ‗бурый‘, а
‗животное, которое обитает в воде‘. Конкретно преобразование водного примитива ву (а именно его надо брать
в данном случае) в слова бобр и *бебр (ср. ц.-слав. бебръ и др.) можно представить так: а) ву > вга > бра
(усиление в > б и г > р) > обра > бобра > бобѐр ~ бобр; б) …бра > ибра > бибра (ср. лат. fiber ‗бобр‘) > бебра >
бебр || > др.-русск. бебрянъ. Так что в лат. fiber относительно бобр (бобѐр; ср. также лат. biber ‗напиток‘, bibere
‗пить‘), если иметь в виду первый гласный, никакого искажения нет (так считал П.А. Лукашевич [Лукашевич
1871: 180]); латинский язык, в отличие от русского, кодифицировал форму с приставным и(i). Но в том, что
латинское слово (добавим – наряду со ст.-франц. biиvre, др.-верх.-нем. bibar, лит. bebrщs, др.-прусск. bebrus,
корн. befer и др.) необходимо толковать как заимствование из славянских языков, с упомянутым автором нужно
согласиться.
БОДРЫЙ. Ср.: Солнце ещѐ не палило так жарко, и с моря веяло бодрой свежестью (М. Горький.
Мальва). Как и глагол бдеть, прилагательное бодрый отсылает к открытым глазам, и, поскольку в названии
глаза передана идея воды (см. этюд о слове глаз [Луценко 2009: 87]), наше слово допустимо связывать с водным
примитивом ву. При этом -р-, вслед за П.А. Лукашевичем [Лукашевич 1871: 195; ср. ЭСРЯ 1965: 151], следует
толковать как адъективный суффикс. В целом преобразование ву в прилагательное бодрый можно представить
следующим образом: ву > вга > вда (субституция г – д) > бда (ассимиляция или усиление в – б) > бод (метатеза)
> бод-р-ый (добавление суффикса). О том, что к этому же примитиву восходит глагол ведать, см этюд о
лексеме бдеть [Луценко 2009: 196]. В новейших этимологических словарях [Шапошников 2010, т. 1: 70] слово
бодрый выводится из глагола бдеть, т.е. считается отглагольным образованием. Таким образом этимология

1
Пропонована стаття є продовженням студій автора (див. випуски 16, 17 і 20 ―Лінгвістичних студій‖).
© Луценко М.О., 2011 ЛІНГВІСТИЧНІ СТУДІЇ. Випуск 22

24
нашего слова вроде бы как упрощается. В действительности, как мы видели, прилагательное бодрый возникло
независимо от глагола, параллельно с ним.
ВЕХА. Ср.: Приехали землемеры, поставили вехи и приборы свои по линиям Зинкина луга, стали
записывать (Л. Леонов. Барсуки). В «Кратком очерке оснований» [Луценко 2009: 15], в числе прочего, речь
шла о том, что в исторической перспективе субъектность опережает объектность. Воспользуемся этой идеей
при толковании происхождения существительного веха. Существительное веха сигнализирует о предмете,
хорошо видимом глазу, т.е. объекте (БАС: «ВЕХА… Шест (обычно с каким-л. значком), служащий для
указания пути куда-л., границ земельных участков и т.п.»). В силу означенного этот объект первоначально и
должен был обозначаться словом, называющим сам глаз. Так как именование глаза совпадает с именованием
воды (см. указанный этюд о слове глаз), в очередной раз мы можем воспользоваться «услугами» водного
примитива ву – возвести слово веха к этому примитиву. Конкретно преобразование ву в существительное веха
можно представить следующим образом: ву > вга > вха > в‘ха (смягчение на стыке согласных) > веха
(вокализация мягкости). Распространѐнная в словарях мысль о том, что имя веха представляет собой дериват от
какого-либо глагола [ЭСРЯ 1968: 81], является ошибочной.
ВОЛНА. Современные этимологические словари разводят существительные волна ‗водяной вал‘ (в
дальнейшем – волна1) и диал. волна ‗шерсть‘ (в дальнейшем – волна2), хотя и то, и другое слово можно возвести
к смыслу ‗покров‘ (‗вода‘ ~ ‗покров‘). Считается, что субстантив волна1 образован от глагольной основы *vьl-
‗волновать, приводить в движение‘ с помощью суффикса -n-. Волна2, напротив, производится от основы *йеl-
‗дѐргать, щипать, рвать‘ и того же суффикса [ЭСРЯ 1968: 148-149]. В действительности фонетически оба слова,
как можно предполагать, восходят к известному нам водному примитиву ву: ву > вна > овна (появление
приставного гласного перед стыком согласных; ср. овен) > вовна (повторение в в начале слова; ср. укр. вовна
‗шерсть‘; заметим, что укр. вовна целиком отвечает формуле Ф1 + З2, т.е. ситуации, когда первичная форма
сочетается с вторичным значением) > волна (диссимиляция двух в или усиление в > л). Расхождения по языкам
между соответствиями к волна1 и волна2 (напр., лит. vilnis ‗водяной вал‘ и vilna ‗шерстяной волос‘) вторичны и
объясняются заимствованием. К ‗воде‘ ~ ‗покрову‘ сводится и название овцы: ву > вва > овва > ова || > овца. В
названии овцы, как видно, проявился утилитарный подход к этому предмету. В хозяйстве овца интересовала
человека прежде всего как то, что используют для изготовления одежды. Таким образом, волна1, волна2, овен и
овца – родственные слова. Мнение об их отдельном происхождении – недоразумение.
ДОБРЫЙ. Ср.: – Добрый конь! – И хлопец добрый! Молвят люди вслед ему (Н. Грибачѐв. Саня). Из
множества значений, которые имеет прилагательное добрый по славянским языкам, можно выделить два,
обнаруживающие свою связь со смыслами ‗рука‘ и ‗рот‘: 1) ‗тот, кто с готовностью отдаѐт‘; 2) ‗приятный на
вкус‘. Второго из выделенных здесь значений нет в русском языке, но оно знакомо носителям украинского
языка, где слово добрий даже зафиксировано как название торговой марки изделия (ср., напр., добра вода). Это
значение свидетельствует о том, что адъектив добрый можно возвести к примитиву гу ‗рот‘ (ср. ни гугу),
интерпретировав -р- как суффикс: гу > гва > два (субституция г – д; ср. числительное два || < ‗рука‘) > дба
(ассимиляция или усиление в – б) > доб (метатеза; ср. сдобный || < ‗вкусный‘ < ‗рот‘) > доб-р-ый (добавление
суффикса). О суффиксе -р- неоднократно упоминает П.А.Лукашевич [Лукашевич 1871, с. 195, 322 и др.], о нѐм
также пишут другие источники (см. этюды о словах бодрый, мудрый). Видимо, правы те, кто не соглашается с
метатезой бодрый > добрый. Следует иметь в виду, что связь с существительными типа арм. dabrin ‗кузнец‘
(< ‗рука‘) [ЭССЯ 1978, с. 46] только опосредованная.
ДОЛГИЙ. Н.Я.Марр посвятил целую статью прилагательным с семантикой ‗длинный‘ || ‗короткий‘,
упомянув здесь и адъектив долгий, в котором -г- он выделил как отдельный элемент, суффикс (дол-г-ий) [Марр
1936: 156] (как суффикс толкуют -г- и другие источники). В качестве предметов, связанных с образом долготы
и краткости, лингвист рассматривал прежде всего змею и руку [Марр 1936: 164-165]. Что касается (правой)
руки, то Н.Я. Марр был, безусловно, прав: как уже показано, например, крат (‗раз‘ || < ‗рука‘) и краткий –
родственные слова (см. этюд о слове краткий [Луценко 2009: 271]). Однако мы не можем поддержать
Н.Я. Марра в том, что змея – тот образец ‗длины‘, на который ориентировался человек, давая названия
признаку ‗долгий‘. С нашей точки зрения, более явно выражают этот признак водные объекты: большие реки,
горные потоки, ручьи и т.д. Это значит, что прилагательное долгий можно попытаться связать по
происхождению с каким-либо водным примитивом. Это вполне удаѐтся (с учѐтом того, что как первичную
реконструировать нужно краткую форму женского рода прилагательного). Для этого подойдѐт хорошо
известный нам примитив ву: ву > вга > овга (добавление приставного гласного перед стыком согласных; в
литовском и латышском, наоборот, отражено присоединение i – ср. лит. ilgаs ‗долгий‘, лтш. ilgs ‗то же‘) > говга
(повторение г в начале слова) > довга (субституция г – д; ср. укр. довга, довгий) > долга (усиление в – л) || >
долгий. Следовательно, г является органическим фонетическим элементом, а не суффиксом. То, что говорится о
слове долгий в этимологических словарях, не отвечает подлинной истории этого прилагательного.
ДУПЛО. Этимологические словари производят субстантив дупло от дупа ‗задница‘ и т.п. [ЭССЯ 1978:
160], игнорируя то, что можно более точно определить происхождение этого имени. При этом существительное
дупа рассматривается в разрезе корневой этимологии и его история иллюстрируется фактами, которые с точки
зрения принципа антропоцентризма являются производными (например, лит. daubа ‗лощина, овраг‘) и мало что
дают в плане выяснения подлинного развития указанного слова. Кроме того, не принято во внимание, что д не Розділ І. ТЕОРІЯ МОВИ

25
первичный звук, ему предшествует г. С учѐтом сказанного, имя дупло можно возвести к примитиву гу ‗рот‘ (ср.
фразеологизм ни гугу), выделив как важнейшие следующие процессы: гу > гва > гба ~ гпа (усиление в > б,п) >
губа ~ гупа (вставка у; ср. укр. губа ‗рот‘) > дупа (субституция г – д) || > дупло. Не исключено предположение о
двупримитивном строении разбираемого существительного: ду-пло. В этом случае первая часть имени дупло
(ду-) может быть отождествлена с основой глагола дуть (< ‗рот‘). Вторая часть нашего слова, -пло, тоже
восстанавливается со значением ‗рот‘. В числе прочего, она может быть сближена с глаголом плевать (см. этюд
о данной лексеме [Луценко 2009: 235]). Как видим, мы объяснили происхождение и слова дупа, и слова дупло,
не прибегнув к услугам корневой этимологии и не нарушив принцип антропоцентризма.
ДУТЬ. Глагол дуть объясняется из примитива гу (ср. ни гугу ‗ни словечка‘ || < ‗рот‘), от которого он
образовался посредством субституции г – д. О ней неоднократно упоминает П.А. Лукашевич [Лукашевич 1871].
Так как разбираемый глагол шифрует смысл ‗рот‘, не случаен фразеологизм (укр.) дути губи ‗сердиться,
обижаться на кого-либо‘ – в связи с тем, что в украинском слово губа употребляется и в значении ‗рот‘. См.:
Федір пішов на квартиру. Мати сердилась, сестри дули губи.., а він не звертав на те уваги (Ю. Збанацкий).
Ср. также фразему (русск.) надуть в уши ‗нашептать‘, ‗наговорить‘ (< ‗рот‘). Функцию ‗рта‘ выполняют дуда и
гусли, с соответствующими словами (дуда < ду-два; гусли < гу-сля) тоже родствен наш глагол. Укр. дму
(ср. ст.-сл. дъм@, др.-русск. дъму), в отличие от русск. дую, видимо, представляет собой вторичный комплекс, в
котором объединены два примитива со значением ‗рот‘ ~ ‗тьма‘.
ЕДВА. Ср.: Был шестой час вечера; на дворе совсем смеркалось, когда у развалившихся ворот этого
дворца остановилась пара лошадей, и из забрызганной грязью каруцы выскочил человек в шубе и меховой
шапочке и, пролезши под своды низкой калитки, постучал в крошечное окошечко, где едва мерцал свет плошки
(Н. Лесков. На ножах). Слово считается результатом сложения *ed (представленного в единый) и *va, которое
сопоставляют с лит. vхs ‗едва‘ [ЭСРЯ 1973: 246]. На самом деле, эта лексема представляет собой целостную
единицу, следствие переосмысления примитива со значением ‗рука‘. В самом слове рука этот примитив
присутствует (ру < гу). Конкретно преобразование гу в частицу-наречие едва можно представить следующим
образом: гу > ду (субституция г – д) > два (ср. числительное два; о связи значений ‗рука‘ и ‗два‘ см. [Марр 1934:
286]) > идва (добавление перед стыком согласных приставного гласного) > едва (изменение конфигурации
добавленного гласного). Доказательством правильности наших рассуждений служит то, что в диалектах вместо
приставного и добавляется гласный о. То же слово выглядит соответственно – одва. Такого же происхождения
др.-русск. иже ‗который‘, ‗кто‘, ‗что‘, ‗если‘: …гва > игва > иже (смягчение на стыке согласных, поглощение
согласного в). Только в этом случае акцент сделан на вопросительности, которая в ходе дальнейшего развития
преобразовалась в относительность (подробнее см. этюды о словах кой, который [Луценко 2009: 304]). В
трудах по истории русского языка чередование о – е не связывают со стыком согласных [Соболевский 1903: 31-
33], что является существенным упущением.
ЖАБА. Трудно поверить в то, что слово жаба обозначает животное «со скользкой кожей», как считают
[Левицкий 2010: 337], поскольку по этому свойству жабы уступают вьюнам, ужам, гадюкам и т.п. К тому же в
словарях русского языка жабы определяются как земноводные не со скользкой, а с бородавчатой кожей.
Сомнительна также мысль о звукоподражательном характере основы соответствующих слов [Гамкрелидзе,
Иванов 1984, т. II: 534]. С учѐтом возможных звуковых переходов фонетический состав существительного
жаба свидетельствует, что оно означает ‗ротатая‘ и восходит к примитиву гу ‗рот‘. Конкретно описать
преобразование словечка гу в субстантив жаба можно так: гу > гва > гба (усиление в – б; > губа <укр.> ‗рот‘) >
жба (смягчение на стыке согласных) > жаб > жаба. Истинные знатоки русского языка, несмотря на их
сходство, не спутают жабу с лягушкой. Лягушка – ‗та, что живѐт в воде‘ (см. этюд о слове лягушка), тогда как
жаба, как ясно из сказанного выше, ‗та, что отличается большим ртом‘. Чѐткая дифференциация этих
предметов, конечно, не случайна. Она говорит нам о том, что место возникновения слов жаба и лягушка –
русский язык.
ЗЕЛЬЕ. Считается, что существительное зелье образовано от др.-русск. зель ‗то же‘ с помощью
собирательного суффикса -ие [ЭСРЯ 1975: 85]. Пока не найдено другое решение проблемы этого «суффикса»
(ср. возможность произвести слово ружьѐ непосредственно от примитива ру ‗рука‘), с этим можно согласиться.
Вместе с тем по славянским языкам у данного имени отмечены разнообразные значения – от конкретного
(‗капуста‘) до более или менее абстрактного (‗овощи‘, ‗травянистые растения, употребляемые в пищу‘).
Последнее заставляет полагать, что в соответствующем названии отложился примитив со значением ‗рот‘.
Такой примитив известен нам по фразеологизму ни гугу (‗ни словечка‘ < ‗рот‘). От него, как представляется, и
образовалось слово зелье: гу > гва > зва (> зва-ть) > зла > з‘ля (смягчение на стыке согласных) > зеля (> укр.
зiлля) > зель || > зелье. Значение ‗рот‘, которому обязано своей поверхностной семантикой имя зелье,
подтверждается и его употреблением в значении ‗порох‘ на протяжении всего XVII века [Черных 1956: 216].
По-видимому, значение ‗рот‘ лежит в основе прилагательного зелѐный (< *зельный), так как это название
отразило цвет того, что охватывается понятием ‗зелье‘.
ЗЕМЛЯ. Ср.: Нет! Звенит она, стоны глуша, изо всех своих ран, из отдушин, Ведь Земля – это наша
душа, – Сапогами не вытоптать душу! (В. Высоцкий. Песня о Земле). Богатые сравнительние данные,
касающиеся существительного земля, приводит в своей книге А.Л. Погодин (гот. guma, др.-англ. γuma, др.-инд.
jma [Instr. Sing.], афг. zmaka, прусск. semmē, лтш. zeme, новоперс. zemī и т.д.) [Погодин 1903, с. 192-193]. ЛІНГВІСТИЧНІ СТУДІЇ. Випуск 22

26
Несмотря на это, исследователь делает вывод о том, что восстановить праформу слова земля затруднительно.
Автор считает, что «для слав.-лит. эпохи» следует говорить о трѐх видах основы, и только один из них (zem,
žem) употреблялся как самостоятельное слово (с. 195). На наш взгляд, этимологизируя субстантив земля,
необходимо обратить внимание на слова, которые можно соотнести с упомянутой лексемой прежде всего в
звуковом отношении. Гидроним Зеремелька (справа от Припяти; ср. укр. земелька), а также, безусловно,
связанное с ним ст.-блр. зеремя ‗место, в котором находится стадо бобров‘ (ср. польск. ziemia, словацк. zem,
болг. земя и т.п.) [Трубачѐв 2009: 517], свидетельствуют о том, что слово земля образовалось путѐм
экстенсивного фонетического развития. Можно предполагать, в частности: 1) что -ере- в существительном
зеремя (как первичном относительно гидронима и вторичном по отношению к имени земля) предшествовал
стык согласных (змя; ср этюды о словах верба, зерно, серп, среда и др. [Луценко 2009: 76 и сл.]); 2) что з возник
из г[h] в результате смягчения на том же стыке; 3) что в силу действия той же причины смягчился м. Таким
образом, мы определили прототип слова земля – *гма. Посредством субституции г – т получаем тма (ср. укр.
тма, др.-русск. тма, совр. русск. тьма и др.) – слово с тем значением, с помощью которого можно
восстановить семантику субстантива земля, ‗чѐрная‘. Тем самым становится понятным, что в существительном
чернозѐм первоначально состоялось предикативное сочетание изосемантических частей. Первая часть в этом
слове стала пояснять вторую только тогда, когда стало непонятно, что конкретно выражает корень зем-.
Интересно, что в «Велесовой книге» земля – тере (тера? в тексте [од] сва тере, 6в), что тоже соответствует
толкованию ‗чѐрная‘ (‗тьма‘ > ‗чѐрная‘; тера < тра [ср. лат. ater ‗чѐрный, тѐмный, мрачный, пасмурный‘] <
тга < ту || > тва > тма).
ИКРА. Несмотря на то, что существует икра из кабачков, баклажан и т.п., первичный вид икры, судя по
названию, икра рыбья (возможно ещѐ – рачья, лягушачья). Название такой икры восходит к водному примитиву
ку, причѐм говорить об этом вполне определѐнно позволяет то, что слово икра оказалось причастно и к
обозначению ноги. Дело в том, что ввиду сходства функций – и тот, и другой предмет является средством
передвижения – именование ‗воды‘ ~ ‗реки‘ перешло на ногу (> икру ноги). Но так как в воде обитают рыбы
(раки, лягушки), источник икры в собственном смысле, это же именование оказалось нагруженным и значением
‗икра‘. Конкретно преобразование примитивной лексемы ку (в модифицированном виде встречается в словах:
русск. кал ‗грязь‘, лат. aqua ‗вода‘, финск. kala ‗рыба‘ и др.) в существительное икра можно представить
следующим образом: ку > кга > кра (усиление г > р; ср. диал. кра ‗льдина, плавучий лѐд‘ || < ‗вода‘) > икра
(добавление перед стыком согласных гласного). Таким образом, правы те лингвисты, кто признаѐт родство слов
икра (рыбья) и икра (ноги). Однако с конкретной основой этого сближения этимологи, к сожалению, не
разобрались [ЭССЯ 1981: 219], хотя, как кажется, она очевидна.
ЗАПРЕТИТЬ. Чередование гласных в словах против – запретить (о – е) следует объяснять как мену
приставных звуков и, следовательно, сочетание пр дулжно толковать как вторичное наращение: 1) о-(к)тва >
готва > протва (усиление г > р с помощью технического смычного) > прот‘ва > протива || > против;
2) и-(к)тва > гитва > притва > прета (изменение конфигурации приставного гласного, поглощение в) || >
запретить. Что касается семантики этих слов, то, если говорить об этом в общем, она охватывается смысловым
рядом ‗вода‘ ~ ‗река‘ ~ ‗берег‘ ~ ‗рука‘. Если говорить конкретно, всѐ сводится к первым двум звеньям
указанного семантического ряда, поскольку идея противодействия, запрета связана с ‗водой‘ ~ ‗рекой‘
(см. этюд о слове река [Луценко 2009: 161]). Эта идея представлена примитивом ку (ср. лат. aqua ‗вода‘),
который в данном случае видоизменѐн в ту (> тва и т.п.). Согласно П.А. Лукашевичу, названные слова
родственны лексемам крепкий, прочный, прекословить, поперечный, вопреки, терпкий и др. [Лукашевич 1871:
438-439]. В современных этимологических словарях круг родственных слов глагола запретить определяется
значительно уже (причѐм среди сближений есть и сомнительные; ср. постулат о родстве разбираемого слова с
укр. перти ‗лезть напролом‘ [Цыганенко 1989: 138]), что свидетельствует о разной степени понимания данного
глагола.
Укр. КУНЯТИ. Укр. куняти означает не просто ‗дремать‘, а ‗периодически ронять голову от сонливости
на колени‘. Такое движение может быть приравнено к колебанию воды, соответственно, упомянутый глагол,
подобно глаголу кивать (см. [Луценко 2009: 216]), может быть возведен к водному примитиву ку (от которого
происходят названия воды, имена предметов, связанных с водой, гидронимы и т.п.; ср. скр. ka ‗вода‘, лат. aqua
‗то же‘, русск. кал ‗грязь‘, финск. kala ‗рыба‘, укр. Iква, русск. Ока и под.). Конкретно преобразование
примитивного словечка ку в укр. куняти, русск. диал. кунять описывается так: ку > кна > кня (смягчение
согласного на стыке) > куня (вставка у; ср. укр. диал. куня ‗метѐлка камыша‘ || < ‗вода‘) || > закуняти, закунять
и др. > куняти, кунять. Чешск. okounět ‗глазеть‘, ‗ротозейничать‘, ‗зевать (по сторонам)‘ относится сюда же,
потому что глаз был назван по ‗воде‘ (см. упомянутый этюд о слове глаз). В словацком языке, видимо, как
семантическое продолжение этого глагола существует слово okъňat’ sa ‗неохотно работать‘. Большинство же
других сближений, произведенных «Этимологическим словарѐм украинского языка» [ЕСУМ III: 143], должны
быть расценены как ошибочные.
ЛГАТЬ. Слово возводится к протипу *lъgati c тем же значением [ЭСРЯ 1999: 42], то есть, в сущности,
этимологии не имеет. Отношение дуплетности с врать тоже не отмечается (*wha- > wra-//lha-). Правда,
установление связи с врать даѐт нам пока что мало – ведь и относительно врать никаких смысловых
предположений не высказывается [ЭСРЯ 1968: 192-193]. Существительное ложь странным образом считается Розділ І. ТЕОРІЯ МОВИ

27
производным от лъгати [ЭСРЯ 1999: 154], посему и с этой стороны никаких данных о лгать получить не
удаѐтся. Ситуацию проясняют факты украинского языка XVI века, отражающие развитие от в не к л, а к у:
угати ‗лгать‘, ужати ‗то же‘, ужа ‗ложь‘, уживый ‗лживый‘ [Дэжѐ 1985: 372, 375]. Эти факты позволяют лга-,
лжа ‗ложь‘ [Даль II: 241] отождествить с ура ‗победа‘ (< *uha; < ‗верх‘ < ‗небо‘ ~ ‗тьма‘). Стало быть, лгать,
равно как и врать, = ‗темнить‘, ‗скрывать‘, ‗прикрывать (истину)‘. Так как в усиливался и в м (выпивши >
выпимши и т.п.), сюда и мга ‗мгла‘, ‗мелкий дождь‘, мжа ‗дремота‘ (< ‗тьма‘), мжить ‗жмурить [= темнить]
глаза‘ и др. Из ура/ura – лат. aura ‗блеск‘, ‗сияние‘, ‗воздух‘, русск. аура ‗ореол‘, ‗фон‘ (< ‗небо‘). В
древнегреческом из мга «получилось» μέγα ‗весьма‘, ‗очень‘, ‗сильно‘ (вокализация стыка согласных; ‗верх‘ ~
‗небо‘ ~ ‗тьма‘), «возвратившееся» позднее в русский язык в виде префикса (мегагерц, мегаскоп, мегацикл и
т.д.). Реляции смыслов ‗рот‘ – ‗тьма‘, ‗рот‘ – ‗рука‘ и др. позволяют к лгать, врать, кроме того, добавить и
брать, -бор (перебор, крохобор), бор ‗лес‘; лес отнюдь не случайно именуется тѐмным. По той же причине,
равно как в связи со сходством с с.-хорв. лбгати ‗лгать‘, к кругу родственных с лгать слов добавляем слагать
(слагать байки, басни и т.п.), слог, сложный (= ‗множественный‘ < ‗много‘ < ‗тьма‘) и др. От этих слов – на
основе отчасти уже оговорѐнных связей звуков – можно двигаться к укр. склад, складати, складний и под. С
врать, брать, безусловно, родственно русск. вор. Лат. nactylochus ‗ночной вор‘ показывает, что вор – это не
только тот, кто берѐт без спроса, но и субъект тьмы. Это слово (nactylochus), кстати, свидетельствует о том, что
и существительное лох (лах) тоже относится к числу родственных с лгать. Как показано нами в другой работе, с
идеей ‗тьмы‘ связан также и глагол брить. В славянском языковом континууме, таким образом, слова лгать и
ложь не являются обособленными.
ЛЯГУШКА. По своей внутренней форме существительное лягушка означает не ‗та, кто передвигается,
отталкиваясь ногами‘ [ЭССЯ 1988: 54], а ‗та, что живѐт в воде‘. Это значит, попросту говоря, что упомянутое
слово выражает смысл ‗вода‘. Сняв суффиксальные «наслоения» (-ка, -уха) с разбираемого субстантива,
получаем ляга. Это бессуффиксное название лягушки действительно встречается в диалектах. Первый гласный
данного слова вполне мог развиться из смягчения согласных на стыке: ляга < лега < льга (дополнительный
материал см. в этюде о глаголе укр. лягати). От льга – прямой путь к водному примитиву ву: льга < лга < вга <
ву (ср. удмурт. ву ‗вода‘). Неправильно имени ляга приписывать первоначальные значения ‗нога‘, ‗бедро‘,
соответственно, постулировать переход ‗нога‘, ‗бедро‘ > ‗лягушка‘ [Рут 2003: 261], отмечая при этом, что
«способ передвижения прыжками – явился определяющим для названия лягушки» [ЭССЯ 1988: 54]. Ничего в
данном случае не подтверждают и такие обозначения лягушки, как скакуха, плясуха [Там же]. Название ‗воды‘
~ ‗реки‘ как средства передвижения перешло на ‗ногу‘ и ‗бедро‘, но это произошло вне связи ‗ноги‘ ~ ‗бедра‘ и
‗лягушки‘. При назывании лягушки проявился семантический принцип «часть по целому», т.е. в слове лягушка
оказалось зашифрованным именование соответствующей среды обитания лягушек. Следует констатировать,
что в случае с рассмотрением имени лягушка мы имеем дело с очередным этимологическим мифом,
обусловленным недостаточной квалификацией лингвистов.
ЛЬСТИТЬ. Ср.: Воображению еѐ льстила славная участь быть опорой, руководительницей
гениального человека (Ф.Достоевский. Неточка Незванова). Глагол льстить, с точки зрения его происхождения,
едва ли удастся рассмотреть удачно, если, во-первых, не исходить из субституции г – ст (ср. укр. гарний
‗красивый‘ [< ‗яркий‘], русск. гарь и англ. star ‗звезда‘). Во-вторых, необходимо постулировать семантическую
связь смыслов ‗вода‘ и ‗тьма‘, что сделано нами ранее [Луценко 1997: 22]. Льстить, по исходному своему
значению, ‗лгать‘, ‗обманывать‘, а ‗лгать‘ – ‗темнить‘. Получается, что льстить – это, что называется, наводить
тень на плетень. Конкретно разбираемый глагол, как можно полагать, восходит к водному примитиву ву: ву >
вга (> мга ‗тьма‘) > лга > льга (ср. лѐгкий) > льста (субституция г – ст) || > польстить и др. > льстить. Идея
воды наявна в укр. облесливий ‗льстивый, сладкоречивый‘. От ‗воды‘ происходит смысл ‗блеск‘, поэтому одно
и то же происхождение со словом льстить имеет и имя прелесть. Из отмеченного выше мга ‗тьма‘ возникло и
укр. мста ‗месть‘ (‗тьма‘ > ‗зад‘ > ‗месть‘; ещѐ один случай субституции г – ст). Следует отметить, что глагол
льстить и существительное лесть имеют обособленное происхождение. В частности, для существительных
лесть (как и глагол льстить, это слово происходит из льста) и <русск.> месть следует допустить дальнейшее
смягчение на стыке согласных и метатезу (льста > льстя > лесть; мста > мстя > месть). Иначе говоря,
мнение о том, что глагол льстить производен от существительного лесть [ЭСРЯ 1999: 196], ошибочно.
ЛЯМКА. Как название протяженного предмета слово лямка восходит к именованию какого-либо
водного объекта: реки, ручья, ручейка, дороги и т.п. Иначе говоря, упомянутое слово можно попытаться
возвести к известному нам водному примитиву ву. Это вполне удаѐтся: ву > вва > лва (усиление в > л) > льва
(смягчение на стыке согласных) > льма (переход в > м; ср. выпивши – выпимши) > лям (метатеза) > ляма
(добавление аналогического а; ср. диал. ляма ‗тесьма, ремень через плечо‘) || > лямка. Допустимо предполагать
также переход льма > ляма || > лямка и предикативную связь между лям и ка (ср. скр. ka ‗вода‘). Необходимо
оставить мысль о заимствовании разбираемого слова, которая отражена в большинстве этимологических
словарей. Думается, не случайны выражение тянуть лямку и диалектный глагол лямить ‗тянуть, медлить‘,
отсылающие к идее протяженности, которая, безусловно, связана с водой. В свою очередь это значит, что
существительное лямка семантически прозрачно, чего бы не было, если бы слово было заимствованное.
Следует отметить, что мысль об исконном характере нашего слова высказывал П.А. Лукашевич, который ЛІНГВІСТИЧНІ СТУДІЇ. Випуск 22

28
связывал его с лексемами ремень (< лемень), диал. лямец ‗войлок, покрывающий внутреннюю сторону хомута‘,
укр. лемiш ‗cошник‘ и др. [Лукашевич 1871: 375].
МУДРЫЙ. Согласно П.А.Лукашевичу, слова могли превращаться, чтобы обрести «таинственную, но
верную определительность» [Лукашевич 1846: 26]. Такому, если подумать, весьма оправданному,
«чаромутному», преобразованию, по Лукашевичу, подверглось и слово мудрый: мудр, -ый = думл, -ый,
мудрость = думлость [Там же: 69]. В другой своей работе П.А.Лукашевич сближает наше прилагательное со
словами уж ‗змей, гад‘ и уда ‗рыболовная снасть‘, отмечая по языкам разное произношение (в том числе
носовое) у [Лукашевич 1871: 322-323]. Мы считаем, что прилагательное мудрый представляет собой всего лишь
переделку прилагательного умный или своеобразный дериват от существительного ум. Эта переделка состояла
в следующем. В корне слова или слове, снабженном протетическим согласным, произошла метатеза (или, по
Лукашевичу, поменялся порядок чтения букв): гум > муг. Далее, г был субституирован д: муг > муд. К
полученному таким образом слову (корню) был добавлен суффикс -р-: муд-р-ый (присутствует также в словах
добрый, бодрый, мокрый, хитрый, щедрый и т.п.). Что касается изначальной семантики слов, обозначающих
‗ум‘, то, как показывают другие исследования [Луценко 2003: 11], она организована вокруг смыслов ‗рот‘ и
‗рука‘.
НУЖНЫЙ. Ср.: Стихи хороши и нужны только там, где они действительно нужны, где, повторяю,
обойтись без них никак нельзя (М. Исаковский, На Ельнинской земле). Прилагательное нужный действительно
образовано с помощью суффикса -н- от существительного нужа [КЭСРЯ 1971: 295], но не в абстрактном
смысле ‗нужды, потребности‘, а в конкретном значении ‗физиологическая нужда‘ (ср. фразеологизмы
отлучиться по нужде, справить нужду, диал. нужное место ‗уборная, туалет‘ и т.п.). Об этом свидетельствует
то, что корень нуж- производен от имени мга ‗тьма‘, а от смысла ‗тьма‘ – прямой путь к смыслам ‗зад‘ и
‗физиологическая нужда‘ (‗тьма‘ > ‗зад‘ > ‗задница‘ > ‗физиологическая нужда‘). В целом преобразование
лексемы мга в слово нужный можно представить следующим образом: мга > нга (ассимиляция) > нжа
(смягчение на стыке) > нужа (вставка у) || > нужный. Следует заметить, что в этом случае не обязательно
предполагать участие йота в соответствующих звуковых переходах. Звук д сам по себе, вторично заменял
согласный г (ср. нудный; см. [Лукашевич 1871: 347], где г названо «первозвучной согласной»), в то же время г
переходил в ж вследствие мягкости, образовавшейся на стыке согласных.
ОВЁС. Несмотря на то, что есть овсяная каша, для человека, по-видимому, более значимо то, что овѐс –
любимая еда лошадей. Поэтому в древности овѐс идентифицировался с лошадью, а лошадь, как нам уже
известно, получила свое название по ‗воде‘ (см. этюды о словах кляча, кобыла и др. [Луценко 2009: 114]). Это
значит, что субстантив овѐс по происхождению можно связывать с «водным» примитивом ву. При этом,
применительно к реконструкции, понятно, что гласный о – приставной (перед стыком согласных), с – из х
(палатализация), а х – из неустойчивого г[h]. Конкретно процесс преобразования примитива ву в имя овѐс
можно описать следующим образом: ву > вга > вха > ов‘са > овѐс (при переходе гласного а в межконсонантную
позицию он видоизменился в о; ср. аналогичный переход в пределах слова глагол; мягкость – следствие стыка
согласных). Менее вероятна, но возможна точка зрения, состоящая в том, что на овѐс перешло именование
риса, а на рис – вполне закономерно – название ‗воды‘. Остроумна (но не более) попытка П.А. Лукашевича
связать существительное овѐс со словами, содержащими корень вис-: висеть, обвислый, повисать, обвисать и
т.п. [Лукашевич 1871: 501]. В существующих этимологических словарях, кроме сравнительного материала,
никаких данных относительно имени овѐс не приводится.
ПЕСОК. П.А.Лукашевич считал: в основе названия песка лежит то, что небольшие крупинки его «при
небольшом ветре уносятся в воздух» [Лукашевич 1871: 471]. Потому, полагал лингвист, существительное песок
находится в родстве со словами перо, прах, порхать, пар, парить и т.п. В этом случае возможна и иная точка
зрения. На наш взгляд, на песок, поскольку он проявляется в связи с водой, перешло название воды. Так как
вода в прошлом выполняла функцию защиты и ту же функцию выполняет собака (см. этюд о слове пѐс), можно
постулировать родство слов песок и пѐс. Тут мы хотим продемонстрировать, что решение, предложенное ранее
[Луценко 2009: 153], не единственное, что существительные пѐс и песок можно возвести ещѐ к одному водному
примитиву – ву: ву > вга > пга (ср. овчарка – опчарка) > пза (смягчение на стыке согласных) > пса (оглушение в
результате ассимиляции) > п‘са (смягчение) > пѐс ~ пес (метатеза) > песок (дифференцирующее добавление
суффикса). В связи со словом песок существующие этимологические словари упоминают сближения, которые
едва ли отвечают пониманию подлинной истории разбираемого имени.
ПРАВЫЙ. Нам кажется, что исходную сущность понятия ‗правый‘ очень точно определил
П.А. Лукашевич: «Правый, – отметил он, = совершенно ровный, без луки, кривизны» [Лукашевич 1871:494].
Правый ‗правый‘ (‗не левый‘) допустимо рассматривать как производное значения ‗прямой, ровный‘. В свою
очередь идея ровности мотивируется смыслом ‗вода‘ (см. этюд о слове ровный [Луценко 2009: 284]). Это
значит, что прилагательное правый (а для восстановления нужно брать краткую форму женского рода права)
можно связать по происхождению с каким-либо водным примитивом. С учѐтом вероятных фонетических
преобразований для этого лучше всего подойдѐт примитив ву: ву > вва > ува > г[h]ава > права (усиление г[h] > р
с использованием технического смычного) || > правый. Само слово ровный надлежит связывать с
существительным ров, которое первоначально могло значить ‗то, что вмещает воду‘, ‗то, по дну чего протекает
вода‘. Очевидно, что неверно адъектив правый толковать как состоящий из корня (пра-) и суффикса (-в-). Как Розділ І. ТЕОРІЯ МОВИ

29
ни странно, отвергаемое некоторыми словарями [ЕСУМ IV: 551] сближение русск. правый с лат. pravus
‗непрямой, кривой‘ тоже возможно, ибо некоторые водные объекты (реки, ручьи и т.п.) воплощают идею
кривизны (иное объяснение этого факта см. [Мартынов 1983: 62-63]).
ПУСТОЙ. При выяснении этимологии слова пустой необходимо установить тот предмет, который
большую часть времени является пустым. Допускаем, что это рот. Тогда выходит, что прилагательное пустой
можно попытаться возвести к примитиву гу ‗рот‘ (ср. ни гугу = ‗ни словечка‘ || < ‗рот‘). Мы выяснили, что при
этимологизации прилагательных должна восстанавливаться краткая форма женского рода и что
звукосочетанию ст в прошлом соответствует г (см., напр., этюд о глаголе льстить). В этом случае по форме
пуста восстанавливается более ранний вид разбираемого слова – пуга. С учѐтом того, что возможна метатеза
только согласных (ср. ларѐк – ралѐк и т.п.), получаем гупа. Отсюда – прямой путь к слову губа, которое в
украинском языке известно и в значении ‗рот‘ и которое напрямую может быть возведено к указанному
примитивному словечку гу: гу > гва > гпа ~ гба > гупа ~ губа (вставка у). Выделение корня пус- и суффикса -т-,
предпринимаемое современными этимологическими словарями [Шапошников 2010, т. 2: 243], ничего не даѐт
для выяснения подлинной истории слова пустой и потому должно быть отклонено.
Укр. РЕГОТАТИ и др. Укр. реготати ‗хохотать‘, русск. диал. реготать ‗хохотать заливаясь‘, блр.
рагатаць ‗хохотать‘ и др. считаются образованными от звукоподражательного корня *reg- [ЕСУМ V: 44], хотя
укр. диал. регнути ‗сильно хотеть, стремиться‘, на наш взгляд, этому противоречит. Органом, который является
средоточением желаний, выступает рот, по рту же был назван громкий хохот, ржание (ср. укр. диал. реготати
‗ржать‘), рычание собаки (ср. с.-хорв. регитати ‗рычать [о собаке]‘) и т.п. Это значит, что разбираемый глагол
можно попытаться возвести к примитиву гу ‗рот‘ (ср. ни гугу ‗ни словечка‘ || < ‗рот‘). Конкретно
преобразование примитивной лексемы гу в русск. диал. реготать (именно его, по причине мягкого тембра, мы
ставим в начало развития) можно описать так: гу > гга > рга > р‘га > рега (вокализация мягкости,
образовавшейся на стыке согласных) > регот || > зареготать > реготать. Очевидно, что в круг родственных
слов попадает и ржать (…рга > ржа || > заржать > ржать). Мы не согласны с мнением о том, что значение
‗смеяться‘ у глагола реготать вторично и что ему предшествует значение ‗ржать‘ [Меркулова 1976: 62]. В
этом случае остаѐтся неясным, почему наряду с ржать возник собственно глагол реготать. Значение
‗смеяться‘, напротив, из глагола ржать было вытеснено значением ‗ржать‘. Для восстановления этого
значения в своѐм статусе и возник глагол реготать.
СЛОВО. Ср.: Люди долго пользовались богатствами родного слова, прежде чем обратили внимание на
сложность и глубину его организма и оценили его значение в своей духовной жизни (К.Ушинский. Родное
слово). П.А. Лукашевич считал: лексема слово восходит к первоначальному слогва [Лукашевич 1846: 21], что
вполне возможно. Дело не только в том, что таким образом мы устанавливаем содержательно весьма вероятное
родство существительных слог и слово, а и в том, что г в определѐнных условиях действительно принято
опускать: русск. подвигнуть – подвинуть, укр. стигнути – русск. стынуть, укр. стогнати – русск. стонать,
укр. тягнути – русск. тянуть и т.п. В таком случае имя слово следует признать двупримитивным (сло-во). Оно,
как можно думать, восходит к первоначальной связке смыслов ‗тьма‘ и ‗рот‘, соответственно, к примитивным
словам, которые эти смыслы выражают, су и гу (ср. сумрак, ни гугу). Принимая во внимание упомянутое
опущение г, процесс преобразования указанных примитивов в лексему слово можно представить так: 1) су > сва
> сла > сло-; с учѐтом чередования к – с (ср. укр. кмiтливий – русск. сметливый) отнесѐм сюда и ст.-сл.
клаколъ, русск. колокол и др.; 2) гу > гва (в свою очередь от примитива гу проиходит лексема глагол, в одном
из значений – ‗слово‘; > гла > гол: гла-гол) > ва > -во; сло- + -во. Попытки рассматривать наше существительное
в разрезе корневой этимологии, тем более возводить его к глагольному корню [Варбот 1962], надлежит
отклонить как ошибочные.
Укр. СРIБЛО. О.Н.Трубачѐв отметил общность названий серебра и воды, заключив, что этот образ
(‗серебро как вода‘) может использоваться при выяснении происхождения именования серебра в славянских
языках [Трубачѐв 1999: 76]. Исходная идея лингвиста, безусловно, верна (вода и серебро были отождествлены
по цвету; ср. гидронимы Серебряная, Серебренка, Серебровка, Серебрянка и др.), чего нельзя сказать о его
дальнейших построениях. Главная ошибка О.Н.Трубачѐва заключается в том, что в пределах балто-славяно-
германского ареала, хотя речь идѐт о культурном слове, он нe предполагает вероятным заимствование,
т.е. постепенный охват этим словом всех областей указанного ареала (с. 78). Всѐ же исследователь считает
наиболее древними латышские лексемы (sidrabs, sudrabs), исходя из них он и восстанавливает архетип
именования серебра – *sibrap-/*subrap- (с. 79). Это всѐ при том, что, как полагает А.Л.Погодин, «латышские
названия серебра переделаны под влиянием народной этимологии, связавшей их с глаголом drebeti (drebēt)
‗дрожать, трепетать‘» [Погодин 1903: 206]. Иначе говоря, латышские слова могут быть просто переводом,
калькой славянского имени серебра. На наш взгляд, ближе всего к первичному наименованию серебра стоит
украинское его обозначение (польск. диал. śrebło, śrybło и др. могут быть заимствованными). Именно этим
обусловлено то, что соответствующее название вынесено в заголовок этюда. В других языках упомянутое
наименование было существенно преобразовано. Следует согласиться с А.Л. Погодиным и в том, что, помимо
орфографии, никаких следов глухого (редуцированного) после с в славянских языках не сохранилось и что
русск. серебро представляет лишь форму с полногласием [Погодин 1903: 205]. Это полногласие вторично, как
вторичен и плавный р, который можно рассматривать как результат усиления придыхания, образовавшегося в ЛІНГВІСТИЧНІ СТУДІЇ. Випуск 22

30
щели между двумя согласными. Все процессы, которые сопровождали преобразование водного примитива
(таковым допустимо считать ву) в существительное срiбло, можно описать так: срiбло < с-р-бло < с-h-бло < сбло
< бло (~ бла; > б‘ла > бiла/бела || > бiлий/белый) < вво ~ вва < ву (ср. удмурт. ву ‗вода‘). Таким образом, серебро,
как и вода, ‗то, что характеризуется белизной‘ [Марр 1935: 360]. В слове срiбло произошла не диссимиляция,
как обычно считают, а ассимиляция, распространившаяся в большинстве славянских языков: срiбло > срiбро
(болг. сребро, макед. сребро, польск. srebro и под.). Балтийские и германские именования серебра (ср. нем.
Silber, англ. silver), учитывая степень искажения первичного названия, несомненно, являются вторичными.
Содержанием сказанного, как можно видеть, отклоняется мнение Н.Я. Марра, состоящее в том, что русск.
серебро представляет собой двуплеменное слово (типа ‗сал-и+бер‘) [Марр 1936: 161].
СТОЛ. Лингвисты не могут определиться, от какого глагола происходит слово стол – стать, стоять
или стлать, стелить, хотя эти глагольные лексемы выражают признаки, отнюдь не обязательные для столов.
Мы предлагаем этимологию, основанную на субституции г – ст (ср. укр. гупа-ти – русск. ступа, т.е. то, в чем
«гупают» что-либо пестом; русск. мга ‗тьма‘ – укр. мста ‗месть‘: ‗тьма‘ > ‗зад‘ > ‗месть‘; см. этюд о глаголе
льстить). В таком случае существительное стол возводится к примитиву гу ‗рот‘ и его первоначальным
значением является ‗пища, еда, съестное‘. В этом значении слово стол употребляется и сейчас. Ср.: Пѐтр
Данилыч жил по-русски, попросту: стол у него незатейливый, крестьянский: любил простоквашу, баранину,
жирные с наваром щи (В. Шишков. Угрюм-река). Конкретно, с учѐтом упомянутой субституции,
преобразование примитива гу в субстантив стол можно представить так: гу > гва > гла (ср. глагол || < ‗слово‘ <
‗рот‘) > гол > стол. Связью смыслов ‗рот‘ ~ ‗рука‘ [Луценко 2004: 225] объясняется возможное родство
(ср. укр. голi долонi, голий як долоня, русск. голый как ладонь и т.п.) слов голый и стол. Впрочем, если
изначальным значением прилагательного голый было значение ‗пустой‘ (ср. укр. голити/ся), то для названного
родства посредничества смысла ‗рука‘ не требуется. Из сказанного следует, что ближайшее сходство лексем
(стол и стлать и т.д.) является, скорее, источником заблуждений, чем свидетельством надѐжности и
правильности этимологии.
СЫТЫЙ. При реконструкции происхождения прилагательных надлежит восстанавливать краткую
форму женского рода, поэтому, если нас интересует этимология слова сытый, предметом рассмотрения должна
быть форма сыта. Звук ы в этой форме, как и в слове ст.-сл. мыто (см. этюд об имени мзда [Луценко 2009:
52]), может рассматриваться как средство заполнения щели, образовавшейся по причине разрыва стыка
согласных (с-та). Причина разрыва – переход к музыкальной грамматике языка, чем объясняет многие
звуковые изменения П.А. Лукашевич [Лукашевич 1871: 394]. Согласный т – следствие субституции г – т, а га
– рефлекс у. В результате получаем обозначение тьмы, су (ср. сумрак), от которого производен смысл ‗много‘,
давший в конце концов значение ‗сытый‘ (см. лат. satis ‗довольно, достаточно, полно‘). Похожее
происхождение имеет слово сто – прежде всего в значении ‗много‘ (ср. Не имей сто рублей, а имей сто
друзей). Часть -ста- входит в субстантив достаток, где также выражает смысл ‗много‘. Образ звѐздного неба
(< ‗тьмы‘) шифрует существительное сито (и – вокализация мягкости, возникшей на стыке согласных).
Наконец, слова сот, сотовый воплощают связку смыслов ‗рот‘ ~ ‗тьма‘ (кстати, сот по-украински стiльник,
что подтверждает выдвинутую этимологию слова стол). Как видим, прилагательное сытый не так и сложно
относительно своей истории, как можно думать, ознакомившись с материалом словарей, в которых оно
определяется как не совсем ясное в этимологическом отношении.
ЧЕРЕЗ. Предлог через происходит из примитива ку, представляющего семантический ряд ‗рот‘ ~ ‗рука‘.
Где мы имеем это ку? Примитив ку известен опять-таки как предлог, например, в староукраинском языке (коу
томоу ‗кроме того‘, коу вhдому ‗к сведению‘, ку чсти дhду ‗к чести деда‘), где он по своим фунциям близко
стоит к современному к. Преобразование этого примитива в слово через претерпело следующие стадии: ку >
кг[h]а > кза > чза (палатализации на стыке согласных) > ч-за (разделение стыка согласных) > ч-h-за (заполнение
щели придыханием) > чрза (изменение придыхания в р) > чреза (> болг. чрез; вокализация стыка) > череза
(образование полногласия) || > через. Вопреки принятому мнению [Черных 1994, т. II: 381], ставящему на
первое место вариант черес, как видим, форма с з первична, а не вторична. Так как смысл ‗рот‘ пересекается со
смыслом ‗тьма‘ (> ‗пропасть, исчезнуть‘), отнесѐм сюда и имеющий ту же корневую основу глагол исчезать
(…чза > чеза; ср. с.-хорв. čez ‗через‘). К кругу родственных слов причислим и слово чесать (…чза > чса >
чеса), реализующее смысл ‗проходить через…‘ (ср. [Лукашевич 1871: 493]). Значение ‗пояс‘, которое имеет
слово через, обязано своим существованием смыслу ‗рот‘ (> ‗круг‘ > ‗пояс‘). Напротив, значение ‗рука‘
выявляется при указании на лицо, средство и т.п., при помощи которого совершается что-либо: Через Тараску
солдатка Аннушка давно засылала Наташке то пирожок с луком, то яичко (Д. Мамин-Сибиряк. Три конца).

Литература
Варбот 1962: Варбот, Ж.Ж. Индоевропейское *k‘leu- [Текст] // Этимологические исследования по
русскому языку. Вып. II / Ж.Ж. Варбот. – M.: Изд-во Московского ун-та, 1962. – C. 58-70.
Гамкрелидзе, Иванов 1984: Гамкрелидзе, Т.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. I-II [Текст] /
Т.В. Гамкрелидзе, В.В. Иванов. – Tбилиси, 1984. – 1331 с.
Дэжѐ 1985: Дэжѐ, Л. Украинская лексика сер. XVI века: Няговские поучения (словарь и анализ) [Текст] /
Л. Дэжѐ. – Дебрецен, 1985. – 525 с. Розділ І. ТЕОРІЯ МОВИ

31
ЕСУМ III: Етимологічний словник української мови [Текст] / Редакц. колегiя: О.С. Мельничук (головн.
ред.) та iн. – Т. 3-й. – Київ: Наукова думка, 1989. – 552 с.
ЕСУМ IV: Етимологічний словник української мови [Текст] / Редакц. колегiя: О.С. Мельничук (головн.
ред.) та iн. – Т. 4-й. – Київ: Наукова думка, 2004. – 655 с.
ЕСУМ V: Етимологічний словник української мови [Текст] / Редакц. колегiя: О.С. Мельничук (головн.
ред.) та iн. – Т. 5-й. – Київ: Наукова думка, 2006. – 704 с.
КЭСРЯ 1971: Шанский, Н.М. Краткий этимологический словарь русского языка [Текст] / Н.М. Шанский,
В.В. Иванов, Т.В. Шанская. – М.: Просвещение, 1971. – 542 с.
Левицкий 2010: Левицький, В.В. Этимологический словарь германских языков. Том I [Текст] /
В.В. Левицкий. – Винница: Нова книга, 2010. – 616 с.
Лукашевич 1846: Лукашевич, П. Чаромутие, или священный язык магов, волхвов и жрецов [Текст] /
П.А. Лукашевич. – Петрьгород, 1846. – 407 с.
Лукашевич 1871: Лукашевич, П. Корнеслов латинского языка [Текст] / П.А. Лукашевич. – Киев, 1871. –
923 с.
Луценко 1997: Луценко, Н.А. Из записок по диахронической семантике: „тишина‖ [Текст] //
Теоретическая и прикладная семантика. Парадигматика и синтагматика языковых единиц / Н.А. Луценко. –
Краснодар, 1997. – С. 17-26.
Луценко 2003: Луценко, Н.А. Из записок по диахронической семантике: ‗ум‘ [Текст] // Нова філологія /
Н.А. Луценко. – Запоріжжя, 2003. – № 3 (18). – С. 5-11.
Луценко 2004: Луценко, М.О. Етимологічні спостереження [Текст] // Функціонально-комунікативні
аспекти граматики і тексту. Зб. наукових праць, присвячений ювілею А.П. Загнітка [Текст] / М.О. Луценко. –
Донецьк, 2004. – С. 224-230.
Луценко 2009: Луценко, Н.А. Истории наших слов. Диахронно-лексикологические этюды [Текст] /
Н.А. Луценко. – Донецк: Изд-во «Вебер» (Донецкое отделение), 2009. – 370 с.
Марр 1934: Марр, Н.Я. Избранные работы : [в 5 т.] [Текст] – Т. 3-й. – М.; Л., 1934. – 423 с.
Марр 1935: Марр, Н.Я. Избранные работы : [в 5 т.] [Текст] – Т. 5-й. – М.; Л., 1935. – 668 с.
Марр1936: Марр, Н.Я. Избранные работы : [в 5 т.] [Текст] – Т. 2-й. – М.; Л., 1936. – 523 с.
Мартынов 1983: Мартынов, В.В. Язык в пространстве и времени. К проблеме глоттогенеза славян
[Текст] / В.В. Мартынов. – М.: Наука, 1983. – 109 с.
Меркулова 1976: Меркулова, В.А. Украинские этимологии. II [Текст] / В.А. Меркулова // Этимология
1974. – М.: Наука, 1976. – С. 60-75.
Погодин 1903: Погодин, А.Л. Следы корней-основ в славянских языках [Текст] / А.Л. Погодин. –
Варшава, 1903. – VIII, 312 c.
Рут 2003: Рут, М.Э. Этимологический словарь русского языка для школьников [Текст] / М.Э. Рут. –
Екатеринбург, 2003. – 432 с.
Соболевский 1903: Соболевский, А.И. Лекции по истории русского языка [Текст] / А.И. Соболевский. –
М., 1903. – 303 с.
Трубачѐв 1999: Трубачѐв, О.Н. Indoarica в Северном Причерноморье [Текст] / О.Н. Трубачѐв. – М.:
Наука,1999. – 320 с.
Трубачѐв 2009: Трубачѐв, О.Н. Труды по этимологии. Слово. История. Культура [Текст] / О.Н. Трубачѐв.
– М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. – Т. 4. – 696 с. – (Opera etymologica. Звук и смысл).
Цыганенко 1989: Цыганенко, Г.П. Этимологический словарь русского языка : Более 5000 слов [Текст] –
2-е изд., перераб. и доп. / Г.П. Цыганенко. – Киев: Радянська школа, 1989. – 511 с.
Черных 1956: Черных, П.Я. Очерк русской исторической лексикологии. Древнерусский период [Текст] /
П.Я. Черных. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1956. – 244 с.
Черных 1994: Черных, П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2-х тт.
[Текст] / П.Я. Черных. – М.: Русский язык, 1994. – Т. I. – 623 c. – T. II. – 560 c.
Шапошников 2010: Шапошников, А.К. Этимологический словарь современного русского языка [Текст] /
В 2-х тт. / А.К. Шапошников. – М., 2010. – Т. 1. – 584 с.; Т. 2. – 576 с.
ЭСРЯ 1965: Этимологический словарь русского языка. Том I. Вып. 2. Автор-составитель Н.М. Шанский
[Текст]. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1965. – 271 с.
ЭСРЯ 1968: Этимологический словарь русского языка. Том I. Вып. 3. Под руководством и ред.
Н.М. Шанского [Текст]. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1968. – 284 с.
ЭСРЯ 1973: Этимологический словарь русского языка. Том I. Вып. 5. Под ред. Н.М. Шанского [Текст]. –
М.: Изд-во Московского ун-та, 1973. – 304 с.
ЭСРЯ 1975: Этимологический словарь русского языка. Том II. Вып. 6. Под ред. Н.М. Шанского [Текст]. –
М.: Изд-во Московского ун-та, 1975. – 124 с.
ЭСРЯ 1999: Этимологический словарь русского языка. Вып. 9. Под ред. А.Ф. Журавлева и
Н.М. Шанского [Текст]. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1999. – 240 с.
ЭССЯ 1974: Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд [Текст] /
Под ред. О.Н. Трубачѐва. – Вып. 1. – М.: Наука, 1974. – 214 с.
ЭССЯ 1978: Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд [Текст] /
Под ред. О.Н. Трубачѐва. – Вып. 5. – М.: Наука, 1978. – 232 с.
ЭССЯ 1981: Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд [Текст] /
Под ред. О.Н. Трубачѐва. – Вып. 8. – М.: Наука, 1981. – 254 с.
ЭССЯ 1988: Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд [Текст] /
Под ред. О.Н. Трубачѐва. – Вып. 15. – М: Наука., 1988. – 264 с.

В статье автор продолжает знакомить читателя со своими этимологическими наблюдениями.
Изложение основывается на преодолении консерватизма традиционной этимологии. Используются новые
идеи, касающиеся семантической стороны языка, а также тенденций развития гласных и согласных звуков.
Слово как таковое толкуется как результат предикативного акта, носитель скрытой предикативности.
Ключевые слова: лексическая этимология, звуковые переходы, семантические парадигмы,
предикативная природа слова.

The article provides the reader with the author’s etymological observations. The story is based on overcoming
the conservatism of traditional etymology. The author makes use of new ideas relating to the organization of the
semantic structure of the language as well as tendencies of the development of vowel and consonant sounds. The word
as such, is understood as the result of a predicative act, as a bearer of implicit predicativity.
Keywords: lexical etymology, sound transitions, semantic paradigms, predicative nature of the word.
Надійшла до редакції 6 вересня 2010 року.